Читать интересную книгу Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Александр Артёмов

212. ЗВЕЗДА

Светлая моя звезда.Боль моя старинная.Гарь приносят поездаДальнюю, полынную.От чужих твоих степей,Где теперь началоВсех начал моих и днейИ тоски причалы.Сколько писем нес сентябрь,Сколько ярких писем…Ладно — раньше, но хотя бСейчас поторопиться.В поле темень, в поле жуть —Осень над Россией.Поднимаюсь. ПодхожуК окнам темно-синим.Темень. Глухо. Темень. Тишь.Старая тревога.Научи меня нестиМужество в дороге.Научи меня всегдаЦель видать сквозь дали.Утоли, моя звезда,Все мои печали.Темень. Глухо.ПоездаГарь несут полынную.Родина моя. Звезда.Боль моя старинная.

1937

213. ПОЭТУ

Эта ночь раскидала огни,Неожиданная, как беда.Так ли падает птица вниз,Крылья острые раскидав?Эта полночь сведет с ума,Перепутает дни — и прочь.Из Норвегии шел туман.Злая ночь. Балтийская ночь.Ты лежал на сыром песке,Как надежду обняв песок.То ль рубин горит на виске.То ль рябиной зацвел висок.Ах, на сколько тревожных летГоречь эту я сберегу!Злою ночью лежал поэтНа пустом, как тоска, берегу.Ночью встанешь. И вновь и вновьЗапеваешь песенку ту же:Ах ты ночь, ты моя любовь,Что ты злою бедою кружишь?Есть на свете город Каир,Он ночами мне часто снится,Как стихи прямые твои,Как косые ее ресницы.Но, хрипя, отвечает тень:«Прекрати. Перестань. Не надо.В мире ночь. В мире будет день.И весна за снега награда.Мир огромен. Снега косы,Людям — слово, а травам шелест.Сын ты этой земли иль не сын?Сын ты этой земле иль пришелец?Выходи. Колобродь. Атамань.Травы дрогнут. Дороги заждались вождя…

…Но ты слишком долго вдыхал болотный туман.Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя».

1937

214. О ПОШЛОСТИ

У каждой ночи привкус новый,Но так же вдребезги храпятИ спят, откушав, Ивановы,В белье, как в пошлости, до пят.А я один. Живи в пустыне.Иди, главы не нагибай,Когда бараньим салом стынетИх храп протяжный на губах.Куда идти, куда мне деться!От клизм, от пошлости, от сна!Так выручай, простое детствоИ лермонтовская сосна.И не уйти. Меня за локотьХватает мир их, и, рыгнув,Он хвалит Александра Блока,Мизинец тонко отогнув.Я бью наотмашь, и мгновенноОн внешне переменит суть,Он станет девушкой надменной,Пенснишки тронет на носу.И голосом, где плещет клизма,Пенснишки вскинув, как ружье,Он мне припишет десять «измов»И сорок «выпадов» пришьет.Я рассмеюсь, я эту рожуУзнаю всюду и всегда,Но скажет милая: «Быть может»,И друг мне руку не подаст,И будет утро… На рассветеМне скажет Александр Блок:«Иди, поэт, ищи по свету,Где оскорбленному есть чувству уголок».

Иди, доказывай алиби,Алиби сердца, или вот —Вполне достаточный калибрМелкокалиберки «франкот».

22 октября 1937

215. БРИГАНТИНА

(Песня)

Надоело говорить и спорить,И любить усталые глаза…В флибустьерском дальнем мореБригантина поднимает паруса…

Капитан, обветренный, как скалы,Вышел в море, не дождавшись нас…На прощанье подымай бокалыЗолотого терпкого вина.

Пьем за яростных, за непохожих,За презревших грошевой уют.Вьется по ветру веселый Роджер,Люди Флинта песенку поют.

Так прощаемся мы с серебристою,Самою заветною мечтой,Флибустьеры и авантюристыПо крови, упругой и густой.

И в беде, и в радости, и в гореТолько чуточку прищурь глаза.В флибустьерском, в дальнем мореБригантина поднимает паруса.

Вьется по ветру веселый Роджер,Люди Флинта песенку поют,И, звеня бокалами, мы тожеЗапеваем песенку свою.

Надоело говорить, и спорить,И любить усталые глаза…В флибустьерском дальнем мореБригантина подымает паруса…

1937

216. «Люди не замечают, когда кончается детство…»

Люди не замечают, когда кончается детство,Им грустно, когда кончается юность,Тоскливо, когда наступает старость,И жутко, когда ожидают смерть.Мне было жутко, когда кончилось детство,Мне тоскливо, что кончается юность,Неужели я грустью встречу старостьИ не замечу смерть?

1937

217. ВСТУПЛЕНИЕ К ПОЭМЕ «ЩОРС»

Я открываю окна в полночь.И, полнясь древней синевойИ четкостью граненой полнясь,Ночь проплывает предо мной.Она плывет к своим причалам,Тиха, как спрятанный заряд,Туда, где флаги раскачалаНеповторимая заря.Я слушаю далекий грохот,Подпочвенный, неясный гуд,Там поднимается эпоха,И я патроны берегу.Я крепко берегу их к бою.Так дай мне мужество в боях.Ведь если бой, то я с тобою,Эпоха громкая моя.Я дни, отплавленные в строки,Твоим началам отдаю,Когда ты шла, ломая сроки,С винтовкою на белый юг.Я снова отдаю их прозе,Как потрясающие те —В несокрушающих морозахИ в сокрушающей мечте.Как те, что по дороге ржавой,В крови, во вшах, в тоске утрат,Вели к оскаленной ВаршавеПолки, одетые в ветра.Так пусть же в горечь и в наградуПотомки скажут про меня:«Он жил. Он думал. Часто падал.Но веку он не изменял».

1937

218. «Девушка взяла в ладони море…»

Девушка взяла в ладони море,Море испарилось на руках.Только соль осталась, но на северМедленные плыли облака.А когда весенний дождь упалНа сады, на крыши, на посевы,Капли те бродячие впиталБелый тополиный корень.Потому, наверно, ночью длиннойСнится город девушке моей,Потому от веток тополиныхПахнет черноморской тишиной.

1938

219. ТИГР В ЗООПАРКЕ

Ромбическая лепка мускулаИ бронза — дьявол или идол,И глаза острого и узкогоНеповторимая обида.Древней Китая или Греции,Древней искусства и эротики,Такая бешеная грацияВ неповторимом повороте.Когда, сопя и чертыхаясь,Бог тварей в мир пустил бездонный,Он сам создал себя из хаоса,Минуя божии ладони.Но человек — созданье божие —Пустое отраженье богаСвалил на землю и стреножил,Рукой уверенно потрогал.Какой вольнолюбивой яростьюЕго бросает в стены ящика,Как никнет он, как жалко старитсяПри виде сторожа кормящего,Как в нем неповторимо спаяныГустая ярость с примиренностью.Он низведенный и охаянный,Но бог по древней одаренности.Мы вышли. Вечер был соломенный,Ты шел уверенным прохожим,Но было что-то в жесте сломанномНа тигра пленного похожим.

19 ноября 1939

220. ПЕРВАЯ ТРЕТЬ

(Роман в стихах)

…Треть пути за кормой,И борта поседели от пены…

(Из ранних стихов Владимира)

ГЛАВА I

…Современники садят сады.Воздух в комнаты! Окна настежь!Ты стоишь на пороге беды.За четыре шага от счастья…

(Из ранних стихов Владимира)1

В последних числах январяОн дописал свою поэму.Из дебрей вылезшая тьма,Трактуя горе и моря,Любовь, разлуку, якоря,Ломала ноги о коряги.Едва ль он тему покорял,Скорее тема покоряла.Но как бы ни было, она,Поэма то есть, стала пачкойЛистов исписанных.Финал,              однако ставящий задачи.

В тот день он получил письмоВ тонах изысканно любезных.Олег писал, что-де восьмойПроходит месяц,Что-де безднаСтихов, обид и новостей,Что нету поводов для злости,Что он сегодня ждет гостей,Когда желает сам быть гостем.

2

Взбежав по лестнице на третий,Знакомый с стародавних пор,Он понял, что спокойно встретитТам предстоящий разговор.Что тут помочь, похоже, нечем,Но трудно было отвыкатьОт тех стихов                       и от дощечки —«Н. С. Заречин, адвокат».

Отец Олега, адвокатом,Забыв в тринадцатом Уфу,Лысел, жил в меру, небогато,Но с Цицероном на шкафу…

3

Квартиры юности и детства,Куда нам деться от тоски,Пройдись, пересчитай наследство,Стихов и нежности ростки.Подруги наши нам простилиВсю сумму дорогих примет.Мы руки милые, простыеСлучайно жали в полутьме.Мы первый раз поцеловали,Мы спорили до хрипоты.Потом мы жили, забывали,Мы с жизнью перешли на «ты»…Но отступленье вязнет в датах,И если сваливать вину —Сам Пушкин так писал когда-то,А я ж не Пушкин, entre nous.Итак, оставим это, право,Добавим, что Марины нет,По коридору и направоПройдем с Олегом в кабинет.

4

Уже дочитаны стихи.Олег, закуривая, стоя:«Ну что ж, пожалуй, не плохи,А только и плохих не стоят.А пахнут, знаешь, как тарань,—Приспособленчеством и дрянью.Того гляди и трактораБравурной песенкою грянут.И тут же, „не сходя с местов“,Безвкусицей передовицыНачнут высказывать восторгОрденоносные девицы.Ты знаешь сам — я им не враг,Ты знаешь, папа арестован.Но я не вру и я не врал,И нету времени простого,Он адвокат, он наболтал,Ну, анекдотец — Брут на воле.В них стержня нет, в них нет болта.Мне лично больно, но не боле.Но транспортиром и мечомПерекроив эпоху сразу,Что для искусства извлечетОпальный человечий разум!Боюсь, что ничего. Взгляни:Французы, что ли?Ну лавина!А что оставили они —Недопеченного Давида.Ну что еще? Руже де Лиль?Но с тиною бурбонских лилийЕго навеки отдалилТот „Ягуар“ Леконт де Лиля.Искусство движется теперьГоризонтально. Это горько,Но выбирай, закрывши дверь,—„Виргиния“ или махорка.Ну что же, опростись пока,Баб щупай да подсолнух лускай,А в рассужденьи табакаЛет через сто дойдем до „Люкса“.Без шуток. Если ты поэтВсерьез. Взаправду. И надолго.Ты должен эту сотню летПрожить по ящикам и полкам,Росинкой. Яблоком. Цветком.Далеким переплеском Фета,Волос девичьих завиткомИ чистым маревом рассвета.А главное, как ни крути,Что делал ты и что ты сделал?Ты трактористку воплотилВ прекрасной Афродиты тело.Ты не понятен им, поверь,Как Пастернак, как громы Листа.Но Листа слушают — поме́р,А ты — ты будешь вновь освистан.А выход есть.                    Портьеры взмах —И мир уютом разграничен,Мы сядем к огоньку. Зима.Прочтем Рембо, откроем Ницше.И вот он маленький, но наш,Летит мечтой со стен и окон,И капли чистого винаПереломляют мир высокий».

5

Владимир встал.Теперь он знал,Что нет спокойствия. Пожалуй,Лишь ощущений новизнаЕго от крика удержала.Он оглянулся.                        Что же, тутОн детство прожил, юность начал,Он строчек первых теплотуИз этих дней переиначил.Но медной ярости комокЖег губы купоросом.ПрощеУйти, пожалуй,Но порог?Но всех тревог последний росчерк?Нет, отвечать! И на лету,Когда еще конца не ведал,Он понял — правильно!И тутПредельной честности победа.

6

«Пока внушительны портьеры,Как русский довод — „остолоп“,И мы с тобой не у барьера,Мы говорим. Мы за столом.И лунный свет налит в стекло,Как чай. И чай налит как милость,И тень элегий и эклогВ твоих строках переломилась.Я знаю всё. И как ты куришь,А в рассужденьи грез и лир,Какую точно кубатуруИмеет твой особый мир.И как ты скажешь: „В январеНад городом пылает льдинка,Да нет, не льдинка, погляди-ка,Горит как шапка на воре“.И льдинка вдрызг. И на осколкахТы это слово надломил,От этой вычурности колкойМне станет холодно на миг.Философ. Умница. Эстет,Так издевавшийся над щами.Ты знаешь, что на свете нетСтрашней, чем умные мещане.Чем чаще этот род за нас,Чем суть его умнее лезет,Тем выше у меня ценаНа откровенное железо.Да, транспортиром и мечомПерекроив эпоху сразу,Он в первой грусти уличен,Опальный человечий разум.Так, сам не зная почему,Забыв о верности сыновней,Грустит мальчишка. И емуДругие горизонты внове.Горизонтально, говоришь?Быстрее, чем ты напророчил,Он дочитает буквари,Он голос обретет и почерк.Профессор мудрый и седой,Колумб, который открываетЦветенье новое садов,—Его никто не понимает.Но метод, стиль его побед —В нем стиль и метод твой, эпоха.Его не понимают? — Плохо,Как плохо, если десять лет.А ты, ты умненьким чижомВ чижином маленьком уютце,Ты им враждебный и чужой,Они пройдут и рассмеются.И что ты можешь? Что ты мог?Дымок по комнате протащишь,В стихах опишешь ты дымокИ спрячешь в сокровенный ящик.Души, душе, душой, душа —Здесь мысль к пошлости околышек!»«Ты этим воздухом дышал!» —«Дышал, но не желаю больше!Есть гордость временем своим,Она мудрей прогнозов утлых,Она тревогой напоит,Прикрикнет, если перепутал,И в этой гордости простойТы не найдешь обычной темы:„Открой окно — какой простор!Закрой окно — какая темень!“Есть мир, он, право, не четаТвоей возвышенной пустыне,В нем так тревога начата,Что лет на триста не остынет.Крушенье личности и Трой,суровая походка грома!Суровый мир, простой, огромный,Распахнутый для всех ветров…»

ГЛАВА II