– Каролина, пойми, я не пытаюсь тебе внушить мысль, что он последний
подлец. Может быть, он даже неплохой человек, отличный сын для своей
матери и брат для своей сестры.
– У него нет сестер.
– Не в этом суть. Я не отрицаю его лучших качеств. Я говорю только то,
что вижу. То, что он делает в отношении тебя. И главное слово здесь – делает.
Не говорит, а именно делает. Его поступки. Вот что по – настоящему важно.
Слова – это всего лишь вода. Говорить красиво все умеют. Вот даже сейчас,
что сделал он? Я тебе скажу – ни – че – го. Хотя нет, кое – что он все – таки
сделал. Он попытался внушить тебе, что все его поступки вызваны лишь
неземной любовью к тебе. Что он страдает, и ты должна об этом знать. И самое
главное – ему плохо и гораздо хуже, чем тебе. А он спросил, как живешь ты,
что ты ешь и не болеешь ли?
Марина закурила.
– Стало быть, нет. Вот и суди сама. Я не прошу тебя разлюбить его сию
секунду. Я только хочу, чтобы ты полюбила себя хоть чуть – чуть. Хотя нет, не
чуть – чуть. А как можно сильнее. И тогда все станет на свои места. Если ты
будешь любить себя, как самое большое сокровище, которым обладаешь, ты не
в состоянии будешь терпеть такое отношение к себе. И вообще, я больше не
могу о нем говорить, у меня сейчас лоб сморщится от негодования. Ты хочешь,
чтобы у меня были морщины, – Марина сделала свое самое сердитое лицо.
– Нет, конечно.
– Тогда расскажи, что там у тебя еще. Ты заметила, что я уже не требую
от тебя четкого отчета по нашему, вернее, по твоему, плану.
– И с чего бы это?
– У тебя уже и без этой старой женщины все получается.
– Где ты видела здесь старую женщину? Всем бы так выглядеть!
– В твои годы, ты хотела сказать? – Марина поправила алую юбку с
умопомрачительным разрезом.
– В твои самые лучшие годы. Мне звонили из Santiago, попросили
приехать. С чего бы это?
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Каролина не особо любит ехать на встречу, когда не знает ее деталей. Но
сейчас она все же едет. Какой – то внутренний голос словно подсказывал ей, что
она нужна.
В больницу Santiago приехала иностранная делегация: оказать помощь
детям, снять репортаж. Ничего сверхъестественного, обычное дело во Франции.
Каролина дала интервью, рассказала о своем опыте общения с Федерико.
Который счел своим долгом выступить вместе с полюбившейся ему девочкой
(именно так он Каролину называл). Съемка получилась очень душевной. Даже
оператор, суровый брутальный мужчина, признался позже, что был растроган
до глубины души. Еще несколько часов после съемки Федерико не выпускал
руки Каролины и ходил за ней “хвостиком”. На прощание взяв с нее слово, что
она обязательно придет к нему в гости. Когда Каролина сказала, что, конечно,
совсем скоро придет в гости ко всем: и к нему, и к другим ребятам в больнице,
такой ответ Федерико не устроил. Ему важно было знать, что Каролина придет
только к нему. Что не могло не вызвать улыбку. Вот он, истинный мужчина –
собственник, с самых ранних лет.
– Каролина, – заведующая одного из отделений Santiago провожала
Каролину после съемки, – Вы не представляете себе, как Федерико был
счастлив познакомиться с Вами. Мы даже сами не верили в такой успешный
исход. Но врач уверен, тот всплеск эмоций, которые мальчик испытал при
общении с Вами, стал для его организма важным началом на пути к
выздоровлению. Федерико теперь не узнать. В нем столько жизни!
– Я безумно рада это слышать!
– Как жаль, не всем нашим деткам можно так помочь, – миссис Доунер
многозначительно вздохнула.
– Что Вы имеет в виду? Вы же знаете, я с удовольствием …
– Я знаю, моя дорогая, – миссис Доунер мягко остановила Каролину. —
К нам несколько месяцев назад поступил мальчик, он не ходит уже несколько
лет. Он ни с кем не разговаривает. Только со своим лечащим врачом, он его
какой – то родственник, кажется. Я понимаю, он приехал сюда, его семья
далеко, ребенку тяжело с этим справиться. Хотя наши лучшие психологи
работали с ним. Но он не идет на контакт совершенно.
– Можно я попытаюсь с ним поговорить?
– Он не станет, моя дорогая. Но огромное спасибо, что принимаете
участие в жизни нашей больницы.
Сладкий голосок миссис Доунер начинал уже Каролину раздражать.
– И все же. Что мы теряем? Раз уж мы заговорили об этом мальчике,
давайте хотя бы попытаемся что – нибудь сделать.
– Да, моя дорогая, как скажете, а вдруг у Вас что – то и получится.
Давайте я Вас провожу к Марселю.
После очередного “моя дорогая” Каролина испытала огромное желание
оказаться как можно дальше от участливой миссис Доунер.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
Палата Марселя напоминала пустыню. Желтые стены, изображающие
пески, на одной из стен – оазис. Интересно, он случайно попал в нее или
выбирал сам? Сам же мальчик напоминал маленький кактус – такой же
колючий. Миссис Доунер представила ему Каролину, немного помедлила на
пороге и ушла. Марсель не проронил ни слова.
– Разрешишь мне присесть?
Никакого ответа.
– Я все же присяду, с твоего позволения. Сегодня такая замечательная
погода. А ты любишь гулять?
Каролина долго думала накануне, как повести себя с ребенком. Она
понимала, что до конца прочувствовать его состояние внутри, она не в
состоянии. Даже страшно представить, какая буря и бездна внутри у ребенка,
который вот уже несколько лет не знает, какая на ощупь свежая весенняя трава.
Она долго продумывала темы, вещи, которые можно ему рассказать. Но сейчас,
глядя на него, несла, как ей казалось, полную чушь. Про бабочек, лес и опушки.
Марсель молчал. Отвернувшись к стене, он даже не смотрел на нее.
Через сорок минут – а Каролине показалось, что прошла уже целая
вечность – она поняла, что все бесполезно. Не стоит, наверное, сейчас лезть
мальчику в душу.
– Мне, правда, было очень приятно с тобой познакомиться, Марсель. Я
надеюсь, что очень скоро мы сможем увидеться с тобой снова.
Каролина пошла к двери, которая также не выбивалась из общего образа.
Она была цвета песка пустыни с красавцем – верблюдом и маленькими
тушканчиками.
– Уходи, уходи, уходи же скорее.
Каролине не показалось. Вслед ей Марсель говорил. Хотя вернее сказать,
он кричал. С невероятной злостью в голосе.
– Не надо меня жалеть! Не надо! Уходи! Уходи!
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
– Я так понимаю, что твоя гостья тебе понравилась? – Марко удобно
уселся в уютном “умном кресле” возле Марселя. Кресло приняло форму его