Читать интересную книгу Золотая змея. Голодные собаки - Сиро Алегрия

— Тощий, Тощенький…

Рана зажила, не болела. Тощий потолстел — его сытно кормили юккой и копченым мясом. Дружок привязался к нему, часто подходил и дружески обнюхивал. Глаза привыкли к зелено-серому лесу и красным пятнам скал. Шум воды и листьев уже убаюкивал — так бывает, когда к этому привыкнешь. А человек, еще вчера такой злой, ласково смотрел на него, гладил и хвалил:

— Тощий, Тощенький!..

И однажды Тощий все понял. Он вильнул хвостом и лизнул руку человеку, беспокойно и растроганно скуля. Хулиан поспешил освободить его, и Тощий, отрывисто лая, стал бегать и скакать вокруг своего вчерашнего врага. Как они оба радовались!

— Посмотри, Блас, посмотри! — кричал Хулиан.

Тощий прыгал на своего хозяина — да, теперь это был его хозяин, — а тот легонько шлепал его и ласково ругал. Ведь есть такие люди, что и бранятся и ласкают одинаково, только голос разный.

Когда человек и собака вдоволь повеселились, Тощий и Дружок вместе побежали в маленькую долину. Ее новый житель увидел огород, двух лошадей на небольшом выгоне, кактусы, лес, скалы и реку, испокон веков омывавшую эту суровую землю. Пес глотнул чистой воды, теперь он стал полноправным гражданином Ущелья. Дело в том, что в горах северного Перу — а именно там произошла наша история — повсюду есть вода, не простая, а волшебная. В Кахабамбе — это вода из Такшаны, в Уамачуко — из Птичьего потока. И всюду так. Пришелец, которому доведется испить такой воды, не вернется домой — вода приворожит его.

* * *

Тощий больше не пас овец. Ему поручили коров. Коровы попадались и сердитые и покорные, но все ленивые, они не хотели идти и дружно ополчались против лающего на них пса. Коровы не понимали языка, на котором привык объясняться Тощий. Когда он лаял им в уши, они на него кидались. Дружок терпеливо учил его. Тощего не раз бодали, пока он усвоил, что корову надо кусать сзади за ногу и тут же отскакивать, чтобы увернуться от рогов. К тому же он понял: лаять надо издалека. Когда он лаял рядом, коровы идти не хотели, раздражались и норовили боднуть. Тогда приходилось вмешиваться людям; они наводили порядок кнутом и ругали Тощего за то, что он всех задерживает. Но постепенно Тощий усвоил свои обязанности, и караван пошел быстрее. Эти люди всегда спешили.

Работа была тяжелая. Они покидали Ущелье ночью, шли дня два и подбирались к стадам обычно на рассвете. Чтобы обмануть сторожей, которых владельцы стад ставили в самых разных местах, они угоняли скот при луне или в предрассветных сумерках.

Разделить стадо коров — дело нелегкое. Отогнанные коровы так и норовят вернуться к своим. Правда, иногда удавалось угнать все стадо, но чаще уводили голов десять — двенадцать. Большое стадо идет слишком медленно, а Селедоны спешили. Едва собрав караван, они снимались с места и шли день и ночь туда, где их поджидали другие люди. По окольным дорогам, во мраке, сквозь бурю, дождь, ветер они гнали, гнали коров, не зная ни минуты отдыха…

Вначале Тощему приходилось тяжело, но постепенно он освоился. Его сердце радостно билось, когда он шел за беспокойным стадом и под ливнем, и при свете звезд, и под режущим ветром, в слепой мгле… Он любил теперь лежать рядом с Хулианом, таким теплым, сильным, и бодрствовать, насторожив уши. У хозяина было мало друзей. Кроме Мартина, у которого он провел первую ночь, Тощий познакомился с Сантосом Бакой, Венансио Кампосом и еще тремя-четырьмя людьми, жившими в горах. Пастухи братьев не выдавали, сообщали им нужные сведения, а если надо, доставали винчестеры, припрятанные среди циновок, и присоединялись к Селедонам. Познакомился он и с Элисой, хорошенькой индианкой из селения Сарун. Она жила в начале главной улицы в красно-белом домике, окруженном кустами с сочными синеватыми листьями. Иногда ночью туда приходил Хулиан, Элиса встречала его у ограды, и они болтали вполголоса. Здесь, в темноте, получал Хулиан свою долю нежности. Тощий наблюдал за дорогой, зажав в зубах веревку, которой была привязана лошадь, а та дремала, опустив голову, и маялась в ожидании, — ее хозяин возвращался на рассвете.

Как-то раз Тощий увидел издали свою родную отару. Там была Антука, собаки, овцы — вся его прежняя жизнь, по которой он так долго тосковал. Он остановился в нерешительности и глядел на стадо, которое неторопливо двигалось вперед. Броситься к нему? Или идти за Хулианом? Тот наблюдал за псом. Потом позвал:

— Тощий, Тощий…

Пес повернул голову. Поймал ласковый, упорный взгляд хозяина, вспомнил свою нелегкую, полную случайностей жизнь, вечную спешку, ночи, опасности, страх смерти.

— Тощий, Тощий…

И, повинуясь зову сильного, Тощий медленно пошел за Хулианом. Так он решил свою судьбу.

Тощий был хорошим товарищем и верным сторожем. Он не только погонял стадо, много раз он спасал хозяину жизнь.

Однажды, высоко в горах, спрятав коров за камнями, они поджидали перекупщиков, которые должны были забрать стадо. Ночь была темной, но все же во мгле можно было различить белые пятна на коровьих боках, очертания камней и горбатый профиль гор. Свистел ветер, пронизывающий холод забирался под пончо. Хулиан и Блас, сторожившие стадо с разных сторон, едва видели друг друга. Они сидели в траве, держа винчестеры наготове, и поднимались только, если какая-нибудь корова пыталась уйти.

Собаки были рядом с ними и зорко всматривались в даль, а лошади — им ослабили уздечки — жевали жесткую траву. Внезапно Тощий заволновался, тихо зарычал и насторожил уши. Разглядеть ничего было нельзя. Хулиан тоже забеспокоился. Чутьем человека, не раз бывавшего на волосок от смерти, он предчувствовал опасность и в эту тревожную минуту вспоминал всю свою жизнь. Прошлое проходило перед ним. Земля давала мало, а хозяин заставлял работать все больше и больше. И вот вспышка ярости, багровый туман, блеск ножа. Хозяин сказал ему: «Вор, ворюга!» — и ударил хлыстом, а Хулиан выхватил нож. Он мягко вошел в тело по самую рукоятку, и хозяин упал, истекая кровью.

Святой девой может Хулиан поклясться: тогда он еще не был вором. Ему приходилось драться на ножах, и чужая кровь текла по его рукам, но вором он не был. Только потом, когда его стали преследовать, ему пришлось воровать, чтобы выжить.

Как-то Блас явился к нему — в то время он жил у Мартина. «Знаешь, я удрал от полицейских. Они пришли за тобой, а схватили меня. Скажи-ка, мол, собака, где твой брат? А что я мог сказать? Я не знал. Всего исполосовали. „Говори, скотина“. Бьют и бьют. Только ночью удрал, — они перепились и заснули, вылакали всю чичу, которую мать приготовила к празднику. Искал я тебя, искал, пока Венансио не надоумил. Вот я и пришел. Останусь с тобой. Если вернусь — меня арестуют. Говорят, что я тоже воровал скот». Вот так пришел к нему Блас. Вскоре они решили перебраться в Ущелье. Единственной радостью Хулиана была Элиса. У бедняцкого счастья всегда женское имя. Хулиан подумал об Элисе, и от тоски по ней в горле застрял комок. Как редко он ее видит!

Внезапно Тощий залаял и рванулся во тьму, за ним побежал Дружок. И вовремя: еще мгновение, и их бы схватили. Преследователи открыли огонь; блеснули вспышки выстрелов. Братья вскочили на коней, а за спиной у них гремела и сверкала ночь. Какая-то раненая корова прерывисто и тихо мычала от боли. Другие в полном смятении мчались кто куда. Братья выбирали самые малодоступные крутые тропы, чтобы враги поскорей отстали, и изредка стреляли во тьму. Собаки снова бежали рядом. Всадники опустили поводья и пришпорили лошадей. Много часов копыта разрывали черную пелену ночи. Наконец засиял рассвет, и прекратилась бешеная гонка. Вокруг никого не было.

— Это Ужак.

— Не иначе, как он.

— Скотина! Ну, ничего, придет его день…

Нужно сказать, что борьба между Селедонами и Ужаком, полицейским лейтенантом, завязалась давно и с тех пор не ослабевала.

Как-то раз Ужак добрался до самого Ущелья. Он подкрался ночью. Лай Тощего и Дружка разбудил братьев, и они укрылись в расщелине. Лейтенант ждал утра, чтобы лучше осмотреться, но углубиться в лес не посмел. Сидевшие в засаде чоло легко справились бы там и с ним, и с его людьми. А тут еще какие-то два человека открыли по ним огонь с утесов, сзади. Один из них был Венансио Сантос, он жил высоко в горах и услышал эхо выстрелов, раздававшихся в Ущелье. Он был заодно с братьями, которые успели, убегая, выстрелить раз-другой. Ужаку пришлось вернуться восвояси под покровом ночи. Не надо думать, что ему удалось обмануть Венансио и его товарища. Они дали ему уйти, потому что хотели спасти друзей. Но Хулиан скоро отомстил за свое вынужденное бегство. Как-то средь бела дня он въехал в главный город провинции и пропустил стаканчик в лавке дона Мамерто, как раз напротив префектуры, где размещался и полицейский участок. Он вышел из лавки, — ошеломленный дон Мамерто совсем лишился языка, — спокойно сел на лошадь, пустил четыре пули в стену префектуры и ускакал. Когда Ужак и его ищейки выскочили, паля из карабинов, Хулиан был далеко; во всяком случае, попасть в него не удалось. Выстрелы только помогали ему. В народе не любили лейтенанта, никто и слышать не хотел, что его застали врасплох и что рядом не было лошади — все смеялись: вот, мол, опростоволосился. Тогда Ужак поклялся расправиться с Селедонами и постоянно преследовал их. Он договорился с хозяевами усадьб и разослал своих лазутчиков по всем дорогам и пастбищам. Однако толку было мало. Ночь, страх и звонкая монета — хорошие помощники.