Индейцы именно и добивались узнать, что произошло с ними.
— Мы принесли с собой предложения мира, которые могут быть также приняты белыми, как и индейцами, — произнес Черная Птица, — но наше сердце скорбит, потому что тех, кто приносит добрые вести, следует чтить, а тут наши братья встречают индейских предводителей под открытым небом, тогда как палатка военачальника должна была бы раскрыться перед ними, чтобы защитить их от палящих лучей солнца.
Гомец растерялся до того, что не успел сообразить, что ему делать, и поспешил исполнить желание индейца. Введя обоих апахов в палатку дона Эстевана, Гомец приподнял вверх полотно, висевшее перед входом, и прикрепил его так, чтобы оно не могло скрывать своими складками Черную Птицу. После этого Гомец спокойно уселся в ожидании объяснений.
Но апахи продолжали хранить прежнее спокойствие и тишину.
— Я ожидаю, — произнес он с большим достоинством, нежели выказал вначале, — слов мира, принесенных моими братьями их пустыни. Уши предводителя белых открыты.
— Я вижу здесь только одного предводителя апахов, — возразил сумрачно Черная Птица, указывая на свою обнаженную грудь. — Где же белый предводитель? Я его не вижу!
Этот гордый ответ совершенно уничтожил мексиканца, Пока он собирался возразить Черной Птице, спутник последнего, хитрый Антилопа, вмешался в разговор.
— Белый воин желал, вероятно, потешить своих друзей индейцев или испытать их проницательность.
Они ведь знают хорошо, что не он предводитель, а владелец двуствольного ружья, с черными и серебристыми волосами, с приподнятыми усами, высокого роста и с широкими плечами.
Антилопа подробно описал наружность дона Эстевана.
— Мы, знаем что хижина из полотна не твоя и что имя белого вождя не есть имя, повторяемое эхом наших пустынь. Это имя принадлежит другому предводителю, который не так тонок, как и мой брат, но его фигура вдвое выше фигуры моего брата. Его тело гибко, как бамбук, и крепко, как ствол железного дерева.
— Кто этот воин? — спросил Гомец, стараясь выиграть время и немного разобраться в положении.
— Предводитель этот тот самый, который вчера вечером, — продолжал гонец, указывая место, где индеец пал под ударами Диаца, — поразил Пантеру. Его зовут Педро Диац, наши дети произносят его имя со страхом. Не эти ли оба воина предводителя белых, не сущую ли правду говорят мои уста?
Что мог возражать бедный Гомец, когда индеец уличал его таким образом во лжи? Ему ничего не оставалось, как покориться необходимости и согласиться, что Антилопа говорит правду.
Он так и сделал.
Но он не заметил пламенного взгляда, которым перекинулись между собою оба дикаря.
Тем не менее Черная Птица сохранил всю свою прежнюю важность и, обратившись к Гомецу, продолжал:
— Зачем хочешь ты присвоить себе право, тебе не принадлежащее? Я передам мои слова только предводителю с телом железного дерева. Где они все?
— Они оба удалились с частью наших воинов на охоту за бизонами, чтобы достать пищи для моих товарищей, — отвечал Гомец с некоторым присутствием духа, но, к несчастью, ему приходилось иметь дело с людьми, которым он был не по плечу.
— Антилопа и Черная Птица дождутся их возвращения, — отвечал индеец решительно, — а до тех пор язык обоих воинов будет нем.
Как ни оскорбительно было такое решение для самолюбия Гомеца, однако же оно могло положить конец его затруднительному положению. Время командования ему казалось слишком тягостным, а роль, которую ему предстояло разыгрывать, слишком трудной, так что он был очень рад освободиться от нее в ожидании возвращения дона Эстевана и Диаца, которые, по его мнению, должны были вернуться вот-вот.
— Моим белым братьям очень желательно слышать слова индейского предводителя, — произнес Гомец, — я передам их моим братьям.
— Иди! — отвечал Черная Птица.
Гомецу не надо было повторять этого дважды; он не сошел, а сбежал с высоты, на которой раскинута была палатка дона Эстевана, точно школьник, едва кончивший заданный ему урок.
Умолчав о некоторых, не совсем лестных для себя подробностях, Гомец рассказал остальным мексиканцам содержание разговора с Черной Птицей, причем выставил в особенно благоприятном виде то обстоятельство, что ему удалось уговорить обоих индейцев обождать возвращения дона Эстевана.
Между тем время шло, а дон Эстеван все не возвращался.
Индейцы, оставшиеся в палатке мексиканского военачальника, вели между собою разговор, но так тихо, что вне палатки трудно было что-либо разобрать.
Черная Птица, убедившись, что настоящий предводитель был в отлучке и что в лице Гомеца он имеет перед собой только бледного и жалкого представителя расы белых, тотчас же составил в уме смелый план, решив принять на себя все опасности, соединенные с его выполнением. Но этому воспротивился его спутник, желая во что бы то ни стало спасти жизнь своего предводителя.
Что касаемо самого плана, то он состоял в следующем: рассчитывая, что какая-нибудь случайность могла удержать предводителя белых в отлучке долее, чем те предполагали, Черная Птица вознамерился поставить в засаду отряд индейцев с тем, чтобы при возвращении броситься на них неожиданно. В случае, если бы отсутствие дона Эстевана продлилось еще более, то апахам следовало под предводительством Антилопы произвести ночное нападение на мексиканцев, приведенных в замешательство отсутствием предводителей. Таким образом, Черная Птица не только подвергал апахов возможности потерпеть поражение, но, кроме того, рисковал погибнуть сам, желая остаться у белых в качестве заложника.
Антилопа одобрил этот план вполне, но только настаивал на том, что ему следует остаться заложником, объясняя Черной Птице, что смерть простого воина не могла быть великой потерей для всего народа, тогда как гибель такого славного предводителя была бы страшным ударом для апахов. Это обстоятельство послужило поводом к продолжительной борьбе великодушия.
— Тело Черной Птицы исцелится опять, — произнес Антилопа, — и скоро его крепкое тело и великий дух будут служить нашему народу. Если предводитель умрет, то скорбь народа будет продолжаться несколько месяцев, между тем если суждено погибнуть Антилопе, то никто не будет даже вспоминать о нем.
Несмотря на то, Черная Птица все еще продолжал настаивать на своем.
— Мое тело из железа, — возразил храбрый индеец, — резина не гибче суставов Антилопы. В минуту опасности Антилопа одним прыжком перескочит через укрепления белых. С этой высоты Антилопа разом очутится среди своих соотечественников. А что может сделать Черная Птица со своим раздробленным плечом!