Читать интересную книгу Иначе жить не стоит - Вера Кетлинская

Как это происходит? Один человек открывает новое, находит в искусстве, в науке, в технике то, чего не было до него. Другие устремляются вслед и повторяют. Когда за что-то берешься, память торопливо подсказывает известное. Оно легкое, оно никого не покоробит и борьбы не вызовет. Спокойно. Прилично. Китаев одобрит. А я не хочу! Не хочу!

На экране весело — не страшно, а весело — горели макеты домов. Палька вспомнил, как однажды в поселке горел вот такой же, но настоящий дом. Огонь полз, кидался, отступал и снова кидался. Трещали и корежились балки. Дом сопротивлялся, огонь брал его с бою. А рядом с домом обгорали яблони, лопались от жара налитые яблоки, шипели и стонали свежие ветви…

Палька с досадой смотрел на легкомысленный пожар, бушевавший на экране. И вдруг острая мысль скользнула в его мозгу, кольнула, задержалась, развернулась… Пожар! Подземный пожар! Уголь — нераздробленный, цельный уголь горит в пласте. Эти страшные подземные пожары, раз начавшись, продолжаются иногда месяцы, годы… Чтобы потушить такой пожар, засыпают и плотно замазывают все входы, все щели… Для пожара только и нужно — воздух. Да, да, да! Пласт угля. Канал, по которому струится воздух… И начальный возбудитель огня.

До чего же просто! Надо возбудить искусственный пожар, обеспечив подачу воздуха и вытяжку газа. Но будет ли горючий газ или один дым? Это зависит от подачи воздуха, значит, нужно только рассчитать! Правильно рассчитать, какие условия нужны для химического процесса. Газообразование будет зависеть от дозы подаваемого воздуха. Или кислорода? Боже, до чего просто! Но каналы для подачи воздуха и вытяжки газа… они потребуют предварительных подземных работ, первоначальной проходки? Или можно обойтись бурением с поверхности?..

Нет, я дурею! Это слишком просто! Если бы это было так просто, все давно додумались бы!..

Кто сказал: «Все гениальное просто»? Всю жизнь воспринимаем привычные понятия и в кругу привычного ничему не удивляемся. Кому придет в голову удивиться, что электрический звонок звонит? Но кто-то первым открыл, что с помощью электричества можно звонить! Сотню лет назад дана идея газогенератора. Принцип. Потом совершенствовали то одно, то другое. Но принцип остался незыблемым. Сто лет уголь дробили, значит, я в новом, подземном газогенераторе нужно дробить. Я повторял привычное. А новое решение — вот оно! Стоило только выскочить за пределы привычных понятий…

…А вдруг это неверно? Вдруг это чепуха, и никакого газа не получишь, только дым?

Да нет, почему же? Два отверстия с поверхности в глубину, соединенные узким каналом. По одному — сжатый воздух или кислород, по другому выходит газ.

Нужно немедленно зарисовать, прикинуть так и этак на бумаге… Отстраниться от наброска, представить себе, как оно выйдет на угольном пласте…

Палька вскочил и увидел себя в темном зале под расширяющимся столбом света, падающим на мерцающий экран, где кто-то в кого-то стрелял. Сзади шипели: «Сядьте!» Татьяна Николаевна вскинула глаза:

— Вы что?

— Я подожду там.

Он побежал, пригнувшись, по проходу.

В фойе толпилась публика. В пустом коридорчике у билетной кассы уборщица подметала пол.

Палька притулился у закрытого окошка кассы и принялся лихорадочно зарисовывать в блокноте схему процесса так, как она ему померещилась.

Уборщица ворчала, но он не отрывался от чертежа. Когда метла задевала его за ноги, переступал с места на место.

— Який же ты упрямый, голубь! — сказала уборщица. — Своего угла нету, что в кине пишешь?

Палька ответил не глядя:

— Придумал! Можете вы понять? Придумал!

— Ну придумал, а барышню свою куда девал? Все уже домой пошли.

— Как пошли?!

Палька ринулся к выходу. Последние зрители, закуривая, выходили из кинотеатра. Он выбежал на улицу и помчался к гостинице, заглядывая в лица женщин. Он никак не мог вспомнить, какое на ней платье, какие туфли, кидался к каждой стройной женской фигуре… И вдруг увидел Татьяну Николаевну. Она шла своей легкой, размашистой походкой и так отличалась от всех женщин, что он удивился — как он мог принимать за нее других!

Некоторое время он шагал почти рядом с нею и по ее склоненному профилю, по сжатым губам понял, что она злится. Хотелось по-мальчишески испугать ее, взять под руку, рассмешить, а потом рассказать ей все-все, что сейчас открылось ему… Но умилостивить ее будет трудно, придется долго объясняться. А времени для этого нет.

Татьяна Николаевна остановилась у цветочного киоска и выбрала две розы. Продавец любезничал с нею, она улыбнулась и сказала: «Спокойной ночи!» Легким, веселым шагом взбежала по ступеням подъезда… Гордая! Скрывает свою злость перед продавцом, перед швейцаром и перед мужем. Это уж точно!

Несколько лепестков упало на ступени. Палька нагнулся, как бы завязывая шнурок на ботинке, и поднял их. «Доказательство, что проводил!» Даже самому себе не хотелось признаться, как приятно сунуть в карман эти оброненные ею лепестки.

В лаборатории все стояло на местах, как будто ничего не случилось. Палька открыл ящик своего стола и в упоении разорвал на клочки все, что нагородил за последнее время. Все к черту! Решение — вот оно! Ясно, убедительно, до предела просто.

Да, но это только идея. Ни одного расчета, ни одной формулы. Что тут нужно? Физика, химия, горное дело, математика. Нужно бурить… Как? Нужно дутье… Какое? Нужно горение определенной температуры и силы. Какой именно?.. Все это нужно понять, определить, рассчитать.

Я еще ничего не знаю. Я еще не начал.

Он растерялся: открытие, казавшееся таким великим и простым час назад, даже несколько минут назад, отодвинулось в дальнюю даль. И путь к нему один — огромная, длительная, методическая работа. Каждый пустяк — груда книг, чертова пропасть проблем и проблемок. До первого примитивного опыта уйдет уйма времени. Ошибки, поиски, исправления… Сколько же времени до светлого зала с кафельными плитками?

Год? Два? Пять?..

Но это невозможно!

Спокойно, Палька! Спокойно. Запишем главное, что нужно проделать для того, чтобы решение стало технически обоснованным проектом.

Он записывал — сперва четким почерком отличника по чистописанию, потом торопливыми каракулями. Заполнил страницу, перевернул, заполнил вторую. С ума сойти! И это только подступы…

Через час он мужественно сказал самому себе, что он невежда в большинстве вопросов, какие надо решить, ему понадобятся годы, чтобы справиться с ними. Позволят ему заниматься этим и только этим? Китаев взорвется… Наплевать! Буду сидеть как проклятый. Пойду на выучку к кому угодно, в шахты, на Коксохимзавод, к буровикам… Это что! Но сроки! Сроки!

Чудесное открытие, сулящее промышленный переворот, будет лежать в столе, пока Павел Светов учится и доучивается, думает и додумывает?..

Ну нет!

Он побежал наверх, в общежитие. Саши не было дома.

Палька написал на клочке: «В любой час ночи спустись в лабораторию, очень важно!!!» Положил записку на стул, стул поставил посреди комнаты.

Спускаясь по лестнице, он думал о Саше с необычным, восторженным уважением. Саша — самый ученый, у него ум исследователя. Аналитический ум. И он педантичен, он ничего не упустит, ни о чем не забудет.

Ноги привели Пальку к дому, где жил Липатов. Дурацкая ссора, до того ли теперь! Липатушка — горный инженер, опытный практик и все ходы-выходы знает. Достать, добиться, заручиться поддержкой, двинуть по партийной линии…

Липатушки не было дома. Где болтается до полуночи этот старый черт? Куда они все разбегаются по ночам?

«Липатушка, у меня для тебя срочная записка от общей знакомой. Я в лаборатории. В любой час ночи приходи обязательно!»

Свернув листок трубочкой, Палька сунул его в замочную скважину и подмигнул самому себе: то-то старый греховодник помчится среди ночи за несуществующей запиской!

Сторож долго ворчал спросонок, прежде чем впустить Пальку в институт. Палька пробовал вернуться к деловым размышлениям, но не мог. Сколько недель он мучился, мечтал и снова мучился один! Теперь его трясло нетерпение, ему были необходимы Саша и Липатушка — оба сразу, немедленно.

Липатов вошел и от двери угрюмо буркнул:

— Ну, давай. Что за срочность?

Не вставая, Палька выдвинул ногою стул.

— Сядь, Липатушка. Отдышись.

— Слушай, ты! Или давай записку, или… опять фокусы?

Он еще ничего не знал, он не мог знать, что вся их ссора — дребедень, вздор. Он жил в мире, где еще ничего не изменилось.

Палька ринулся к нему, обнял, силой повалил на стул.

— Липатушка, чертушка, не злись! Неужели нам ссориться?

— Тогда не надо было… — ожесточенно начал Липатов.

— Не надо было! Каюсь! Ка-аюсь!.. А теперь забудем! Тут такое дело!..

— Знать ничего не хочу! Давай записку или…