демонстрировалось или использовалось в индустрии моды.
Осторожное «мы» Колвина и упоминание хорошо знающих свое тело небелых мужчин оказались неудачным примером, подчеркнувшим, что темнокожих и людей из Азии в британском антисексистском движении было очень мало — и не по их вине. На практике реформировать мужской костюм оказалось нелегко.
Колвина удивил масштаб сексуальных домогательств со стороны мужчин. Он вспоминал, как другие мужчины, видя его в юбке, распускали руки. Для мужчины в юбке
одеваться так на улице… рискованно. Это всякий раз акт политический. Нужно чувствовать себя уверенно, сохранять самообладание. Вас домогаются, над вами издеваются… Меня никогда не домогалась женщина, но домогались мужчины[215].
Некоторые мужчины-антисексисты из-за связи с женским движением экспериментировали с андрогинностью и трансвестизмом. Другие носили юбки, платья и бюстгальтеры, желая продемонстрировать свою квирность. А некоторые ощущали, что и вовсе принадлежат к другому гендеру. Усилия этих групп, пытавшихся отказаться от мужского костюма, наглядно показали, сколь трудно представителям обоих полов заявить о себе способами, идущими вразрез с гендерными нормами. Мужчины, носящие женскую одежду или «альтернативные» мужские фасоны, нередко подвергали себя опасности. Но они редко признавали, что женщины и люди с небинарным гендером ежедневно страдают от домогательств, усугубленных позицией государства: оно отказывалось привлекать преступников к ответственности за изнасилование, оскорбления или угрозы в тех случаях, если женщина была одета «провокативно», то есть носила короткую юбку.
Хиджаб
Нередко костюм намеренно устроен таким образом, чтобы избавить женщин от домогательств на улице и рабочем месте, — посредством приспособлений, скрывающих лицо, голову или все тело. Эти стратегии самозащиты обладают феминистским потенциалом, хотя их часто считают лишь формой угнетения. Франко-перуанская писательница Флора Тристан, посетившая в 1833–1834 годах Перу, наблюдала в Лиме женщин, которые носили сайю (saya) и манто (manto). Манто — черная накидка — закрывало верхнюю часть тела, а сайя скрывала голову, рот и один глаз. Этот ансамбль Тристан назвала «одновременно дешевым, очень изящным, удобным и всегда готовым к носке, не требующим ни малейшего ухода».
Тристан подчеркивала, что этот костюм давал женщинам разного рода преимущества и анонимность:
Женщина в Лиме, каким бы ни было ее положение в обществе, всегда предоставлена самой себе. Ее никто и ничто не стесняет. В юности она избавилась от власти родителей посредством свободы, которую дает ей ее наряд. Выходя замуж, она не берет фамилию мужа, а сохраняет собственную и всегда остается себе хозяйкой.
Перуанки, по словам Тристан, свободно передвигались по улицам Лимы, разговаривали и флиртовали с мужчинами:
Эти дамы самостоятельно посещают театр, корриду, общественные собрания, балы, эспланады, ходят на прогулки, в церковь, они делают визиты, их видно повсюду. Если они встречают тех, с кем хотят переброситься словом, они говорят с ними, а после прощаются и остаются в толпе свободными и независимыми — гораздо в большей степени, нежели мужчины, чьи лица не покрыты.
Несмотря на это, Тристан придерживалась иерархического взгляда на цивилизацию и отдавала Европе первенство над всем миром. Она считала перуанок «стоящими ниже, чем европейские женщины, в морально-нравственном отношении»: «Ступень цивилизованности, которую занимают эти люди, все еще далека от нашей, европейской. В Перу нет образовательного учреждения для обоих полов…» Тристан видела в свободе жительниц Лимы своего рода моральную незрелость. Кроме того, она — вероятно, наивно — полагала, что свободу можно получить, просто пользуясь покрывалом. Перуанское законодательство не признавало женщин правоспособными, а в социуме доминировали консервативные институты и крупные землевладельцы. В такой среде, судя по требованиям перуанских феминисток в начале XX века, женщина еще не свободна. Так, в 1924 году перуанка Мария Хесус Альварадо Ривера (1878–1971) за агитацию в защиту прав женщин попала в тюрьму, а отбыв срок заключения, была вынуждена покинуть страну. Тем не менее наблюдения Тристан представляют интерес из-за глубоких противоречий, издавна характерных для практики ношения покрывал (в ней часто усматривают инструмент патриархата). Подобные споры особенно часто вызывали предписания ислама. Тристан видела сходство перуанских обычаев с ношением покрывал во многих мусульманских странах. Она пришла к выводу, что в Перу покрывало «носят все женщины, вне зависимости от их положения; его уважают, оно часть обычаев страны, как и покрывала мусульманок на Востоке»[216].
Замечания Тристан напоминают суждения английской аристократки, путешественницы и писательницы Мэри Уортли-Монтегю (1689–1762). Леди Мэри, будучи супругой английского посла в Османской империи, с близкой дистанции наблюдала за жизнью турчанок. Она стремилась развеять циркулировавшие в Европе мифы о низком социальном положении мусульманок и среди прочего выдумку, будто ислам не признает наличия у женщин души. Леди Мэри, опираясь на свидетельства мусульманок и собственный опыт, также оправдывала использование покрывал. Как и Тристан, она считала покрывало желанным предметом одеяния, который позволяет женщинам сохранять анонимность[217]. Позднее активисты также указывали на эмансипаторный потенциал ближневосточной моды. Амелия Блумер, рекламируя брюки своих фасонов, заявляла, что они «мусульманские» по духу. В 1851 году сан-францисская газета так описала американскую последовательницу Блумер: «Великолепно одетая, в юбке черного атласа, очень короткой, и струящихся красных атласных же брюках, замечательном желтом креповом платке и шелковом тюрбане a la Turque»[218].
Несмотря на эти одобрительные отзывы о мусульманском костюме, немусульманки часто отзывались о жизни мусульманок как о несвободной. В XIX–XX веках многие на Западе считали гарем и покрывало поводом для феминистского (светского) «спасения». Сами мусульманки в одних случаях отзываются о традиционном костюме критически, а в других видят в нем источник свободы. Противоречивая политика ношения покрывал в Египте и других мусульманских странах демонстрирует, почему уже много десятилетий их использование вызывает споры.
Ношение покрывал, национализм и колониальный взгляд
Обсуждение египтянками «женского вопроса» в Розетте в 1799 году указывает на долгую историю дискуссии в этой стране о гендере. Главную роль в этом нередко играли богатые и знатные женщины. В XIX — начале XX века в Египте процветали женские литературные и светские салоны. В гостиных Зайнаб Назлы-Ханум (1853–1913) и ливанской писательницы Маи Зиаде (1886–1941) женщины и мужчины лицом к лицу вели интеллектуальные споры о социальных, политических, культурных и гендерных проблемах, и высказанные там идеи затем становились достоянием широких кругов общества. В 1914 году в Каире сформировалась Женская образовательная ассоциация, которая устраивала для женщин открытые лекции на темы, касающиеся их проблем. Этот шаг явился ответом на недопущение женщин в учрежденный в 1908 году Египетский университет. Кроме того, женщины участвовали в общественной жизни через благотворительные организации (их учреждали и возглавляли