Гомон в бане стал сильнее — действовал и пар, и рисовая водка, и Чет уловил что-то краем глаза, повернул голову, нахмурился — один из солдат тянул к себе девушку, та вроде и не сопротивлялась, но лицо было обреченным.
— Эй, — рявкнул он бойцам, — без принуждения! Согласие спрашивать, не хотят — не заставлять! Узнаю — горло перережу!
— Да, мастер, — слаженно ответили «лучшие из лучших», и в отуро стало снова благолепно и тихо — только парок подрагивал, вытекая в сады. Несколько девушек покосились на дракона с благодарностью и выскользнули из павильона.
— Глупые они, — дракон вернулся к собеседнице, которая уже катала по его животу «скалку» с деревянными острыми ребрами, — полетишь со мной в Пески? Там и замуж выдадим тебя, и без работы не останешься.
— Сам, что ли, хочешь? — насмешливо буркнула богатырша, особо изощренно вдавливая «скалку» в каменный пресс дракона. Он застонал — не от боли, от удовольствия.
— Я бы с радостью, — сказал он, когда снова обрел способность говорить, — но я буду перед тобой робеть. Поругаемся — ты ж меня в петлю скрутишь. Да и есть у меня невеста. А уж такое сокровище, как ты, у нас без мужчины точно не останется.
Женщина раскраснелась и замолчала. Долго молчала.
— Если на трезвую голову вспомнишь, — проговорила она в конце, когда уже растирала его солью с маслом, — то полечу. Меня зовут Люй Кан, добрый господин. И обрати внимание на спину, перетруженная она у тебя. Чуть наклонишься не так — потянешь жилы.
— Ну я же говорю, сокровище, — удовлетворенно произнес дракон. — Вспомню, госпожа Кан. Не так уж много я и выпил.
Следующие два дня он муштровал охрану и даже выделил одного из солдат — был в нем потенциал, определенно, талант. И глаза у него в бою горели вдохновением, и двигался он легче остальных, и ритм чувствовал, хоть и был потоньше соратников, поизящнее. А на четвертый день с утра Четери пригласили на встречу с императором.
Дракон вытерпел очередное обмывание и одевание, но на девушку, собиравшуюся умастить его волосы ароматическим маслом, поглядел сумрачно. Служанка оказалась понятливой. И косу он заплел сам, хотя нет ничего приятнее, чем когда тебя расчесывают ласковые женские руки.
Просто это должны были быть Светины руки. Мыть и мять тело — да кто угодно, но волосы… Она как-то так расслабленно перебирала их пальцами после его буйной любви, гладила своего дракона по голове и что-то шептала глупое и нежное, что он чувствовал себя неприлично счастливым и тихим и насмешничать не хотелось.
Удивительно, но давешнее обилие обнаженного женского тела не взволновало его так, как воспоминание об этих сонных, тягучих моментах, в которые не он был главным, и этой тишине, когда душа размягчается, растекается, и не кажется это слабостью.
«Скоро», — пообещал он то ли себе, то ли оставленной в водах Белого моря девушке. И пошел в Большой дворец, сопровождаемый почетной охраной в парадной форме и особо величественным Винь Ло, который задирал нос до неба и высокомерно щурил глаза.
Встречали Чета довольно скромно, по йеллоувиньским меркам, конечно — всего-то на ступенях высокой лестницы, по которой он поднимался, по обеим сторонам выстроились солдаты, держащие на длинных, упирающихся в камень древках трепещущие на ветру тонкие флаги — белые, синие и желтые, да барабанщики за их спинами гулко, размашисто били в такт его шагам, и огромная дверь, когда он подошел к ней, вдруг рассыпалась тысячами лепестков, устремившихся цветным водопадом вниз по лестнице — Чет даже не дрогнул, хоть и было это неожиданно. Только посочувствовал придворным затейникам — это ж им для каждого высокого гостя нужно было что-то особое изобретать.
За иллюзорной дверью оказалась дверь настоящая, такая же высокая, в пять его ростов, охраняемая с двух сторон каменными тиграми. И как только она скрипнула, начав открываться, замолкли барабаны, и даже ветер, кажется, стих. И Чет, подождав, пока распахнется она полностью, шагнул в Зал Светлейшего Равновесия, созданный специально для высоких встреч.
Правители дома Ши любили пышность в церемониях, но в обстановке стремились к минимализму. Никакой тяжеловесности каменных сводов, никакой лепки и позолоты. Все выдержано в природных цветах — коричневом, белом, черном. Все симметрично — шестиугольный зал с множеством узких окон и колоннами, поддерживающими крышу, аккуратные деревца в кадках у окон, ниши в стенах с горящими плоскими свечами, неизменные трубки музыки ветра по всему помещению, словно бахрома, вывешенная над канавками пола. Пол, расчерченный канавками на четырехугольники, как большая шахматная доска — в них по затейливым руслам бежала вода. Ширмы, поставленные у стен. Все шесть стихий здесь в изначальном равновесии. И трон, на котором спокойно ждал гостя император.
Для кого-то зал был необычен и красив, а Четери сразу решил, что здесь здорово все решено для обороны. Музыка ветра предупреждает перестуком, если кто-то проходит мимо, деревья у окон защищают от стрел, да и канавки, через которые надо ступать осторожно, чтобы не сломать ноги, явно замедлили бы продвижение убийц.
Охрана пошла за драконом, и Чет усмехнулся — его ли они должны были охранять?
— Здравствуй, светлый император великой страны, — произнес он, остановившись от трона в положенных тридцати шагах. — Спасибо, что принял меня.
Дракон поклонился — без раболепия, но с уважением. Хань Ши разглядывал его с тонкой улыбкой, руки его лежали на коленях. И Чет ощущал, что не только император смотрит на него — со всех сторон в него целились невидимые стрелки, да и под ногами определенно была пустота.
— Я не причиню тебе вреда, клянусь, — сказал Четери ровно, — вели уйти своим людям. Я пришел не обсуждать с тобой государственные вопросы, у меня дело простое. Я бы не осмелился просить тебя и тревожить твой покой, если бы мог справиться иначе.
В его голове словно перышками погладили — и тут же отпрянули. Император благосклонно улыбнулся, скосил куда-то вправо глаза — и за стенами затопотали, уходя, стрелки.
— Вижу, слава твоя в наших летописях не преувеличена, Четери Нойрентин, — мелодично заговорил властитель Йеллоувиня, — как узнал? Неужели правда, как писали, видишь сквозь стены?
— Много людей всегда звучат иначе, чем один, великий император, — охотно объяснил Чет. Его голос гулко поднимался к сводам Зала Равновесия. — Их сердца бьются, легкие работают, по венам бежит кровь, они дышат, под их ногами скрипят полы или хрустит земля, даже если они очень легки и осторожны. Это слышно. Слух тренируется так же, как мышцы, а если всю жизнь держишь в руках оружие, то прекрасно ощущаешь, направлено оно на тебя или нет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});