Она была здесь, рядом, и мне казалось — здесь, рядом был Ленинград...
МАССОВЫЙ ЕВРЕЙСКИЙ МИТИНГ В НЬЮ-ЙОРКЕ
Нью-Йорк, 23 декабря. (ТАСС),
В Нью-Йорке состоялся массовый митинг, организованный комитетом еврейских писателей и артистов. На митинге присутствовало
12 тысяч человек. В ответ на обращение антифашистского еврейского митинга в Москве было принято следующее обращение: «Мы особенно рады откликнуться на призыв вашего митинга сегодня, когда героическая Красная Армия наносит удары нашему общему противнику. Мы объединены общим чувством ненависти к врагам человечества и общей борьбой, в которой наша родина — Соединенные Штаты выступает как союзник вашей великой страны. Во время войны мы будем помогать друг другу всеми нашими силами... Мы будем вместе с вами в борьбе за мир, который окончательно уничтожит возможность международного бандитизма, за мир, который установит свободу, равенство и братство среди всех народов мира и обеспечит для еврейского и других народов свободное и счастливое будущее».
18.После разгрома немецкого наступления на Москву Верховный Главнокомандующий, не считаясь с мнением Генштаба, приказал начать общее наступление по всему фронту.
«В это время войска Калининского и Западного фронтов из-за больших потерь утратили свое относительно небольшое превосходство над противником. Подавляющая часть дивизий обладала малочисленным составом, а поступавшее пополнение, плохо подготовленное, зачастую не могло использовать выданного ему оружия, не зная, как с ним обращаться. Артиллерия при остром недостатке боеприпасов резко снизила свои возможности по огневому подавлению вражеской оборины, авиация лишилась господства в воздухе, а личный состав войск, свыше двух месяцев ведя непрерывное наступление, был предельно измотан... Однако Верховный Главнокомандующий не желал считаться с этими обстоятельствами. Он по-прежнему был настроен весьма оптимистично...»
Однако события на фронте развивались таким образом, что «Станин был вынужден принять предложение Жукова о прекращении наступления...»
«На полях Подмосковья в единоборстве сошлись главные силы воющих сторон. Начали ее 3179 тыс. человек... А чтобы пожар не угасал, в сражения были брошены еще 3856 тыс. человек. В общей сложности в сражении участвовало 7035 тыс. человек, более 53 тыс. орудий и минометов, почти 6,5 тыс. танков и более 3 тыс. самолетов.
Битва под Москвой — одна из страшных человеческих трагедий. Общие потери советских войск составили 1 805 923 человека, из них безвозвратно — 926 244 человека...»
Пройдет много времени прежде чем эти данные будут опубликованы в книге «Великая Отечественная война», Москва, «Наука», 1998, книга 1, стр. 301-303.
19.10/I-42
Мой дорогой муженечек!
Я измучилась, не зная, где ты, что с тобой, жив ли?Каждый день проходит в ожидании писем. Я все получала твои старые письма. Последнее от 27/X. Два с половиной месяца молчания. Когда наступит для меня счастливый день и я получу от тебя весточку... Получил ли ты мою посылочку от 2/Х?.. Письма мои однообразны, как и сама жизнь. Я тебе пишу девяносто второе письмо...
12/I-42
Мой дорогой, родной Мишенька!
Как хочется мне порадовать тебя. Сегодня, вернее сейчас, получили письмо от Веры, ее адрес: Карагандинская обл. Долинское почтов. отделение, п/я 246 — В номер 204294. Я даже всплакнула от радости. Она жива, здорова, работает врачом, условия удовлетворительные, но очень нервничает, потеряв связь со всеми. Я ей сегодня же напишу адреса Тамары, Раи и твой. Днями вышлю ей немного денег. Солнышко мое! Как радостно было бы знать о тебе, ведь такое мученье быть в неведении. Но надежда не покидает меня, что связь восстановится, что ты жив и здоров. С каждым днем мы все сильнее тесним врага. Это письмо девяносто третье....
Мальчик мой родной!
Пишу тебе каждый день. Для меня нет более радостного дня, чем день получения твоих писем. В эти дни мне очень весело, но эти дни не балуют меня в последнее время. Как хочется знать о тебе, твоем здоровье, состоянии, где ты. Самое страшное — это плен. Ты у меня счастливый и честный человек и там тебе не место. Ты должен до конца приносить пользу родине. Когда же, наконец, я получу от тебя весточку. Хоть бы знать, что ты здоров. А что мы еще увидимся и будем жить счастливо — я в это верю. Ты ведь у меня счастливый! Все родные и наши знакомые часто спрашивают о тебе. Сыночек и мы все очень мучаемся. Ждем радостного дня твоего возвращения. Боюсь, что не выдержу от радости. Мне кажется, что мы много лет находимся в разлуке. Это письмо девяносто пятое. Крепко обнимаю и целую любимого. Все шлют привет и желают успехов в борьбе с гитлеризмом. Обнимают и целуют.
Твоя Сарра 14/I-42.
20.И вот пришло утро — оно было ясное, солнечное, морозное, — когда к нам постучался почтальон. Когда он, если быть точным, не постучался, что было бы неслышным, поскольку наша входная дверь отделялась от комнаты, где мы жили, длинной и узкой прихожей, и не позвонил — звонка у нас не было, а подергал за проволочную ручку, которая сообщила это подергивание какому-то, уж не помню какому, но достаточно громкому устройству, оно встрепенулось и зазвякало в прихожей, зазвякало отрывисто, резко, и стало ясно, что это Костя и что он принес письмо...
Костя, наш почтальон, запомнился мне своей маленькой, скособоченной фигуркой, с плечом, оттянутым вниз тяжеленной кожаной сумкой. Бабушка, она всегда это делала, отправилась отворить Косте, чтобы затем ввести его в комнату и, чуть не силком усадив у стола, вложить в сведенные морозом пальцы стакан с горячим чаем.
И они появились — Костя с голубым, застывшим от январской стужи лицом, и бабушка — с порозовевшими от нежданной радости щеками: в руках она, совершенно растерявшись, держала толстую пачку писем и открыток, и это — после долгого, бесконечного молчанья, после бесконечных предположений, догадок, взаимных обнадеживаний — всего, что бывало, когда от отца не приходило писем, даже напророченных бабушкиными пасьянсами... Мы все готовы были обнять Костю, как родного, расцеловать поросшее сивой щетиной лицо, и особенности мама. Она, присев на своей постели, казалось, вся так и устремилась к нему навстречу, так и летела, вытянув перед собой обе руки:
— Костя, миленький... — лепетала она.
Но я был ближе, я первым взял пачку писем, которая сразу же поразила меня странной толщиной. И тем, что письма и открытки были в ней прошиты и туго скреплены шпагатом. И тем еще, что к верхнему концерту, в левом уголке, подклеен был маленький белый ярлычок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});