Читать интересную книгу Трехгрошовый роман - Бертольд Брехт

В конце концов они, разумеется, помирились, и Мэкхит обрадовался, когда она с новой силой потребовала, чтобы он не брал с собой Фанни Крайслер. Он стал уговаривать ее вернуться к родителям. Он ссылался на то, что там она будет ему полезней, чем где бы то ни было. Она будет сообщать ему обо всех планах ее отца, направленных против него. Они заснули успокоенные.

Уже на следующее утро они простились друг с другом. Уходя, Мэк опять надел свои замшевые перчатки, но захватил и трость со стилетом. Его поезд уходил поздно вечером, но у него было еще много дел в городе. У людей О'Хара наверняка было неважное настроение, и нужно было повидать; также Аарона или же кого-нибудь из Опперов.

Однако в первую очередь Мэк отправился к Гону, которому он в свое время передал материал против маклера Кокса, компаньона Пичема. Материал до сих пор еще не был опубликован. Гона не оказалось дома. По словам домашних, он ушел в редакцию «Корреспондента». Он действительно был там; его окружали газетчики, пытавшиеся выудить у него сведения о предстоящих скачках. Когда Мэкхит вошел, в комнате воцарилась странная тишина.

– Ого! – сказал один из газетчиков довольно дружелюбно. – Мэкхит! Вы, наверно, хотите поместить в нашей газете протест против вашего ареста? Неужели вас арестуют здесь? Это очень мило с вашей стороны!

Гон, который сидел в центре, жуя не меньше полфунта резины, сразу понял, что Мэкхит ни о чем еще не знает, и достал из кармана газету.

Мэкхита уже разыскивали. Его портрет и фамилия были помещены во всех утренних выпусках. Бичер дал интервью и сообщил о письме покойницы.

Гон взял Мэкхита под руку и увел его из редакции.

Они зашли в трактир.

Материал против Кокса, пояснил Гон, является, в сущности, материалом против Хейла из морского ведомства, ибо речь идет о жене последнего. Кампания откроется в самые ближайшие дни.

Он умолчал о том, что использовал переданный ему материал исключительно в целях крупного вымогательства. Господину Пичему этот материал стоил огромных денег. Приданое Полли не стало от этого больше.

Мэкхит еще раз внушил ему, что он отнюдь не хочет открытого скандала: он хочет только как следует запугать всю компанию, сгруппировавшуюся вокруг Кокса. Гон обещал сделать все, что в его силах, и попросил Мэкхита дать интервью.

Они вместе составили его.

Интервью успело попасть в вечерний выпуск. Крупный оптовик Мэкхит был крайне изумлен обвинением, предъявленным ему полицией.

«Я купец, – было сказано в интервью, – а не преступник. У меня есть враги. Беспримерный успех и расцвет моих д-лавок заставил их зашевелиться. Но я не имею обыкновения нападать на моих противников с ножом в руках, стараюсь победить их неустанными заботами о благе моих клиентов. Не пройдет и нескольких дней, как все направленные против меня обвинения падут на головы тех, кто их распространяет. Я надеюсь, что никто из моих деловых друзей – представителей розничной торговли, чье процветание мне дороже всего, не усомнится во мне. С Мэри Суэйер я был знаком очень мало. Насколько мне известив она владела небольшой д-лавкой где-то в районе Малберри-стрит. Я соприкасался с ней не больше, чем с десятков других владельцев д-лавок. Она, по-видимому, сама лишила себя жизни. Я, как и всякий честный коммерсант, считаю это весьма прискорбным событием. В настоящий момент причин для депрессии более чем достаточно, деловым людям это известно лучше, чем кому бы то ни было. Материальное положение г-жи Суэйер было, очевидно, особенно тяжелым».

После интервью Мэкхит поехал в Коммерческий банк. Там он встретил Генри Оппера.

Утренние газеты уже подняли шум вокруг его имени и Оппер был, как видно, весьма этим подавлен. Он молча выслушал Мэкхита и сказал:

– Вы ни в коем случае не должны садиться в тюрьму. Виноваты вы или не виноваты, но только не тюрьма. Уезжайте за границу! Вы можете руководить вашим предприятием оттуда. В ЦЗТ сидят ваши друзья, мы тоже, если хотите, последим, чтобы все было в порядке. Только сейчас же уезжайте! Аарон уже был здесь. Он вне себя.

Мэкхит ушел, погруженный в глубокое раздумье. Горячность, с какой Оппер уговаривал его уехать, не понравилась ему. Он отправился на Нижний Блэксмит-сквер и зашел в убогую парикмахерскую. В низком, провонявшем табачным дымом помещении царило большое оживление. Здесь околачивалась добрая половина всех лондонских подонков. Нигде в другом месте нельзя было собрать столько нужных сведений, сколько здесь.

Все кресла были заняты. Мэкхит присел на скамью и стал ждать своей очереди. Перед ожидающими стояла большая медная чашка, куда можно было сплевывать окурки сигар и жевательную резину.

Мэкхит не нашел ни одного знакомого лица.

Маленький, плутоватого вида человечек довольно громко рассказывал о таможенной волоките в каком-то датском порту.

– Они не желают, чтобы к ним ввозили дешевку, – жаловался он, – мы, мелкота, не должны покупать себе брильянты. Это же просто подлость! Уголь и картошку куда ни шло, а как только нашему брату захочется завести себе брильянты, нам начинают вставлять палки в колеса. В конце концов поневоле скажешь: «Не хотите – как хотите!»

Мэкхит обратил внимание на этого человека: он ему понравился.

Парикмахер, бесформенный гигант с крошечной головкой, на которой была сооружена целая выставка парикмахерского искусства, скользнул по Мэкхиту, когда тот садился на скамью, хитрым взглядом. Он заранее условился с Мэкхитом заговорить о нем; так он и сделал. Вся парикмахерская стала судить и рядить об убийстве Мэри Суэйер.

Все сошлись на том, что крупный оптовик не может иметь отношение к смерти Суэйер.

– Такие люди этим не занимаются, – с апломбом сказал контрабандист. – У них есть другие дела. Разве вы представляете себе, что им приходится делать в течение дня? Она ему угрожала? Чем она могла ему угрожать? Что бы она ни сказала, ее все равно арестовали бы за оскорбление ее величества и нарушающую все полицейские правила глупость.

Говорят, что у него нет алиби! Да, он, верно, назначил десять фунтов награды всякому, кто покажет, что не видел его, когда совершалось преступление! Нет уж, бросьте, если на то пошло, то он возьмет бинокль и станет следить, кто расхохочется, когда полиция придет забирать его.

Мэкхит не стал дожидаться, пока до него дойдет очередь. Зажав под мышкой свою толстую палку, он прошел пешком два-три квартала, пока не очутился перед ветхим одноэтажным домиком, в котором помещался склад угля. На черной доске были мелом написаны цены на уголь.

Мэкхит прочел: «Антрацит – 23» – и пошел дальше. Постучав тростью в дверь дома номер двадцать три, он вошел. Иногда антрацит стоил двадцать три, иногда двадцать семь или даже двадцать девять, в зависимости от того, в данный момент помещалась штаб-квартира банды. Настоящие цены на уголь, как Мэкхиту однажды объяснил О'Хаpa, тоже зависели от целого ряда обстоятельств, не имевшим в сущности, ничего общего с углем. Да угольщик и не торговал никаким антрацитом.

Тяжелыми шагами Мэкхит прошел через два двора, образованные сараями, и, свернув в третий, вошел в освещенную контору, расположенную на уровне двора.

Груч и Фазер сидели на столах красного дерева, уставленных пивными бутылками, и Груч диктовал письма кокетливо одетой юной особе. В смежных помещениях заколачивали ящики.

При появлении шефа Груч встал, а Фазер не тронулся с места.

– Это хорошо, что вы изредка сюда заглядываете, хозяин, – хмуро сказал Фазер. – Тут ни черта не ладится! Одно только озорство и нежелание работать.

Мэкхит молча снял с грубо сколоченной полки толстый фолиант и сел на подлокотник кресла ампир, видавшего лучшие дни и лучшее общество. Официальная контора ЦЗТ помещалась в Сити. Тут был склад. Связь между этими двумя учреждениями осуществлялась только обходными путями.

Пока Фазер восседал на столе, Мэкхит не хотел говорить. Поэтому Груч начал докладывать. Безделье чрезвычайно неблагоприятно отражается на состоянии умов. Часть складов еще полна. О'Хара разрешил людям работать на собственный риск, покуда снова не понадобится товар. Но он не дал им орудий производства. Они собственность фирмы. А со старыми, примитивными инструментами квалифицированные специалисты не хотят или не могут работать. Кроме того, необходимы подводы, хотя бы для налетов на лавки. И прежде всего – точный план совместной работы. Словом, люди разлагаются. Они сидят без дела и грызутся. Мэкхит рассмеялся.

– Они ведь, кажется, считали, что жизнь служащего с обеспеченным заработком для них недостаточно хороша. Им захотелось опять носиться по морским волнам, быть вольными птицами, – сказал он небрежно. – Они постоянно ропщут и даже не удивляются, когда им удается добиться того, чего они хотят. Когда я добиваюсь того, что мне нужно, я всегда опасаюсь неприятных сюрпризов.

– Они бы многого добились, если бы у них были инструменты, – грубо сказал Фазер.