чем-то говорили. Надеюсь, не обсуждали мня. Он решил ее поцеловать. Во мне все закипело, я ощущал, как бурлила кровь в жилах, появилось дикое желание вцепиться ему в глотку. Меня остановило холодное прикосновение Маши, после которого она тихо сказала: «Не стоит». Да. Действительно, не стоит. Она тоже видела сцену, за которой наблюдал я, и так же заметила, как Тася отстранилась, не разрешив дотронуться до себя Егору. Внутри я ликовал. Хотя с чего? Что девушка до сих пор страдает из-за меня и не дает шанс новым отношениям? Я кретин.
Смотрел на нее и понимал, что сгораю от желания броситься к ней, обнять, сильно прижать к себе и не отпускать. Меня до нервных тиков раздражал Егор в ее компании. С какого момента я стал его ненавидеть? Ведь это я должен находиться в его немилости.
Через минуту они направились в сторону метро. Не держась за руки. Просто рядом. Мы шли следом, но через какое-то расстояние разминулись: они спустились в подземный переход, а я пошел провожать Машу. Она пыталась разбавить наше молчание, что выходило неудачно, наши разговоры выглядели натянутыми. Кротчайшие секунды молчания, и я погружался в собственный омут рефлексии.
– Я скучаю по Мише.
Трельбицкий. Черт. Я был не готов к удару, но мне дали под дых.
– Мы с ним были так близки, часто играли вместе, виделись на семейных праздниках. На всех праздниках. Он был двоюродным братом, а относился ко мне, как к родной младшей сестренке. Всегда старался уберечь меня, дать дельный совет. Мне его не хватает.
Я молчал. Очень глупо и предательски молчал.
– Как все нелепо случилось. Почему он? Кому пришла идея убить его? – ее голос дрожал. – В чем он были виноват? С кем он что не поделил, чтобы кто‐то посмел с ним так расквитаться? Кому от этого легче стало? Дорогой, мне так плохо.
Она уткнулась мне в грудь и крепко обняла. Плакала. Так больно и душеразрывающе, что я чуть не терял сознание.
Мразь! Убийца! Садист! Обманщик!
Она сейчас страдает из‐за меня. Плачет потому, что я ей причинил эту боль. Неописуемую и неповторимую боль. Нет ничего хуже, чем потерять родного человека. Раз и навсегда. Ты его больше никогда не увидишь. Не услышишь. Не почувствуешь его тепло. Не вдохнешь его аромат. Этого человека больше нет. И никогда не будет. Будто бы его и не существовало никогда на самом деле. А все твои воспоминания – это всего лишь нелепые фантазии. Выдумка. Не более. И какого страдать, выть волком от сжигающей боли, прячась в объятьях того самого убийцы?! Искать спасения там, где всегда таится смерть. Она прячется за углом, ждет команды, когда ей дадут разрешение поиграться на воле.
Я хотел ее успокоить, но не знал как. Я больше не должен лгать. Но и правда никому не приносит счастья.
Она прижалась еще сильнее.
Перед глазами стоял образ Трельбицкого. А ведь никогда еще такого не было. Угрызения совести? Я не страдал этим. Сколько имен выведено в Списке, но никто из них не смел портить мою жизнь повторным появлением. Или я просто не страдал этим? Мне было настолько все равно на чужие жизни, что я не мучился угрызением совести? Не думал о искалеченных судьбах. Не думал о боли, которую причинил другим. А ведь я это сам прошел, я знаю, какого терять родных, какого видеть их опустошенные тела, понимая, что это уже безликая холодная кукла, которая раньше могла тебя целовать, шептать нежные слова, смеяться. Раньше. А теперь все. Рок, судьба, чья‐то прихоть – и от вчера ничего не осталось. Сейчас ты видишь неживое подобие чего‐то родного. А завтра ты будешь довольствоваться лишь воспоминаниями. А они стираются. Медленно, но стираются. Ты уже смутно помнишь черты лица, какие‐то детали, хотя раньше подмечал их слету. Раньше.
Сейчас я помню лишь глаза матери. Забыл ее голос. Помню, что читала на французском. Но как? Не помню. Но глаза… Она так на меня смотрела в тот день. Последний день своей жизни. Последние минуты. Две отчаянные минуты, которая она вырвала у смерти.
Так почему я забыл все это? Почему не перекладываю свою боль на других. Разве только я мог разрывать себе горло от той горечи, которая переполняла меня. Рвать сердце себе, проклинать себя за то, что именно я впустил в дом смерть. Я виноват. Я ее убил.
Я и его убил. Трельбицкого. Я бездушный кукловод, который так же бездушно расправляется со всеми марионетками.
Ей же так больно. Она сжимает меня в объятьях и прячет лицо в груди, пытаясь зарыться глубже, спрятаться от всего. А где? В чьих руках?
Расставшись с ней, я пошел обратно на набережную; за час народ буквально растворился. Я спустился к реке, сел на каменном берегу и слушал, как небольшие волны, подгоняемые ветром, бьются о сваи моста; смотрел, как неровный круг луны и огни левого берега отражаются в водной глади.
К трем часам я замерз. Сжался, наивно полагая согреться, и пошел пешком домой.
Уже три часа до экзамена.
30 июня, вторник
Сейчас половина первого ночи. Только проснулся. Кажется, я заболел.
В университет приехал рано, до экзамена еще сорок минут оставалось. Чувствовал себя развалиной. Не мог взять себя в руки. Поэтому, когда появилась возможность зайти в аудиторию, сразу же ею воспользовался. Как минимум из того соображения, что там я сидел с билетом, готовился, сконцентрировавшись на чем‐то одном. Весьма важном для меня. Сдал – получил пятерку. Поехал домой.
Как это удивительно, думал я, что в своем состоянии умудряюсь сдавать экзамены на «отлично». Все благодаря тому, что учебная обстановка, окружающие люди вытаскивают меня наружу и заставляют переключиться на насущные проблемы. А дома в одиночестве и тишине схожу с ума. Прям чувствую это. Все время вспоминаю Джерри, наши последние минуты и мое убийство. Прокручиваю все это в голове, прикидывая варианты, как все могло бы случиться иначе. И понимаю, что любое другое стечение обстоятельств привело бы к сегодняшней ночи и моим мыслям, ибо все закончилось бы так, как оно и закончилось. Джерри все знал заранее, он просчитал все до мелочей, он бы решил свою проблему другим путем. Однако ему было важно мое участие, тем самым он раскрыл глаза на многие вещи. Но меня гложет совсем другое. Джерри наглядно показал, что он прав. Меня выдрессировали как щенка, который не может жить без привычки и своей игрушки. Ощущение пистолета действует на меня лучше любого антистресса, звук выстрела вселяет уверенность и спокойствие. Сколько раз пытался прекратить игру с чужими жизнями, но это пагубная привычка – легко начать и невозможно бросить. Я