Скоро после того, как они проснулись, он ушел, чтобы оба могли переодеться. Он принес ее сумку из машины, прежде чем удалиться в свою комнату. Пока Энди одевалась, она размышляла о том, как попросит его подписать разрешение, а потом сообщит о решении, которое приняла вчера, засыпая в его руках. Она не знала, что ждет их в будущем, они не обсуждали эту тему. Прошлой ночью они жили настоящим, жили моментом. Но что бы это ни значило, она понимала — все меняется. Так, как было, уже не будет. А еще она не могла теперь представить свою жизнь без него. До осознания этого факта она и не знала, какой потерянной и загнанной чувствовала себя раньше. Теперь она ощущала свободу и радость.
Энди услышала на лестнице его шаги. Он торопился. Сердце ее сладостно замерло! Он хочет поскорее увидеть, обнять ее. Бросив на себя придирчивый взгляд в зеркало, она повернулась к двери, чтобы встретить его радостной улыбкой.
— Наконец-то! Мой любимый вернулся… — Она прервалась на полуслове, увидев выражение его лица. Глаза сверкали от ярости, рот перекошен в презрительной ухмылке.
— Ты, лживая, хитрая…
— Лайон! — выкрикнула, прерывая поток оскорблений. — В чем дело?
— Я скажу тебе, в чем дело. Маленькая шлюха по имени Энди Малоун снова меня обдурила.
— Обдурила…
— Побереги свои актерские таланты, — заорал он. — Я знаю, зачем ты здесь.
— Лайон, — сказала она, садясь на кровать и уставившись на него в недоумении, — я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Не понимаешь, да? — Он подошел к окну и посмотрел на холмы, сияющие в утреннем свете. — Ладно, я подыграю. Расскажи-ка мне, зачем ты приехала вчера вечером?
— Хотела тебя увидеть.
Это была правда. Лес снабдил ее предлогом, чтобы вернуться на ранчо, но даже если бы не было бумаг, она нашла бы другой повод увидеть его еще раз.
— Хотела меня увидеть, — повторил он с сарказмом, поворачиваясь к ней. — Трогательно. Без сомнения, ты желала утешить меня в моем горе.
— Да, — крикнула она, ненавидя его презрительный тон.
— Никаких других причин? — спросил он шелковым голосом.
— Ну… мне нужно было… был этот… этот…
— Скажи уже это, черт побери! — взревел Лайон.
Она вскочила с кровати, смело встречая его нападение.
— Мне нужно было, чтобы ты подписал разрешение. Только так можно транслировать интервью с твоим отцом. Доволен? Это ты хотел услышать?
— Ты нашла меня в стельку пьяным, разбитым, в депрессии. Эта картина пробудила твои материнские инстинкты, и по доброте душевной ты решила остаться и поухаживать за мной, пока я не приду в себя.
— Нет, — сказала она, качая головой. — Одно не имеет никакого отношения к другому. Я забыла про бумаги. Я хотела помочь тебе.
— Ну да, конечно, ты хотела. И пока ты этим занималась, услаждая меня своим телом — должен признать, без единого намека на неискренность, — ты узнала то, что хотела знать с самого начала.
Она почувствовала, как от нанесенного удара бросилась в лицо краска, ногти впились в ладони. Она изо всех сил старалась не сорваться. Один из них должен сохранить холодную голову, потому как Лайон, очевидно, сошел с ума.
— И что же это, Лайон? Что это такое, ради чего я продала тебе свои ласки? Скажи мне.
— Твоя, мать ее, сенсация, — ответил он, его губы едва шевелились. — Я только что смотрел утренние новости из Нью-Йорка. Ведущий рассказал, что ждет их зрителей уже сегодня вечером. Потрясающая история Майкла Рэтлифа. Интервью, которых еще никто не видел, записанные в тот самый день, когда его не стало. И кто же несет в мир этот светоч знания? Не кто иной, как женщина, сделавшая остановку в моей постели и черт знает в чьей еще. Энди Малоун. — Одержимый яростью, он двинулся к ней. — И теперь тебе действительно нужно рассказать им кое-что. Придется немного покопаться в книжках по истории перед эфиром и найти все о битве при Эне. Ты же не хочешь облажаться, открывая правду о том, как все действительно было?
Подобно воздушному шарику, в котором проделали дыру, она снова медленно опустилась на кровать. Энди глядела в лицо, нависшее над ней, пытаясь убедиться, что это тот же человек, с которым она сегодня делила постель. Неужели этот рот, извергающий сейчас самые грязные обвинения, тот самый, что шептал ей слова любви после часов безудержной страсти.
— Я приехала сюда подписать разрешение, — сказала она без всякого выражения. — Лес договорился о трансляции с центральным каналом. Я хотела, чтобы страна увидела эти пленки, Лайон. Хотела, чтобы люди узнали твоего отца, которого я любила, узнали таким, каким он был перед смертью. Это все. У меня никогда не было намерения разглашать то, что ты сказал мне лично.
— Не было? Грэйси сказала, что вчера вечером ты наказала ей позвонить Лесу в мотель и оставить сообщение о том, что он получит желаемое утром.
Слова, еще вчера бывшие такими простыми и незначительными, обернулись отравленными стрелами.
— Я имела в виду разрешение. Сделка с Си-эн-эн не может состояться, пока оно не подписано. Лес был в ярости, когда узнал, что у меня его нет. Он давил на меня, чтобы я поехала к тебе сразу, но я не хотела делать этого до окончания похорон.
— Как благородно с твоей стороны.
— Ты мне не веришь, — проговорила она очень тихо и ровно. Затем волна гнева вдруг поднялась в ней. Как мог он подозревать ее в чем-то после такой ночи! Она повысила голос: — Ты действительно считаешь, что я планировала получить от тебя информацию о генерале прошлой ночью?
— Беря в расчет мое состояние, думаю, ты поняла, что я размяк и могу наболтать разного. Может, ты и не знала, что именно я расскажу, но решила попробовать еще разок — наудачу. Что ж, мои поздравления! Ты получила больше того, на что могла надеяться. Твои интервью теперь серьезно вырастут в цене. Неплохо продвинешься по карьерной лестнице. Так что убирайся из моего дома. Пора принести Лесу улов. Он ждет.
— Не сомневайся, я сейчас же уберусь из твоего дома. Только по другой причине. Я не желаю больше ни секунды оставаться с человеком, который не понимает, что такое быть мужчиной. Твой отец мог бы тебе об этом рассказать. В нем было сочувствие, великодушие, понимание, он умел прощать. Ты однажды обвинил меня в том, что я только оболочка от женщины, у которой нет ни одной человеческой эмоции. Посмотри-ка на себя, Лайон.
Он открыл рот, чтобы возразить, но она продолжила говорить:
— Ты говоришь, что был против наказания, которое добровольно наложил на себя твой отец, не мог этого понять. Но те стены, что он воздвиг вокруг себя, отгородившись от мира, ничто по сравнению с клеткой, в которую ты запер свое сердце. Твоя тюрьма гораздо страшнее, чем его. Вот, — сказала она, доставая из чемодана брезентовую сумку. — Здесь эти несчастные пленки. Сожги их, утопи в своей бесценной реке или засунь куда-нибудь, где, по-твоему, им самое место. Мне наплевать. Я больше не хочу их видеть. — Энди захлопнула крышку чемодана и поставила его на пол. — Надеюсь, ты с ними будешь счастлив.