Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь я окончательно убедился, что ягнята-самцы; уже в двухлетнем возрасте покидают матерей и общество самок, ведут самостоятельный образ жизни, сбившись в стада или присоединяясь к старым рогачам и предпринимая с ними путешествия по хребтам. И летом, и зимой бараны не составляют общего табуна с самками, кроме брачного периода. Они держатся строго отдельно, предпочитая более высокие и скалистые вершины и горные цирки, тогда как самки, скажем, здесь, на Становом, занимают границу стлаников, горные котловины, распадки. Только во время «нашествия» гнуса они вместе с ягнятами взбираются на скалы и там, на ветерке, проводят весь день.
Я поднимаюсь по голому пустынному гребню. Холодком веет от россыпей. Спадает жара, но воздух всё ещё сухой и тёплый. В остывшей синеве прорезаются седовласые макушки гор. Мирно, спокойно кругом, только неровный стук камней под ногами выдаёт моё присутствие. И как-то некстати вьётся дымок костра над темно-зелёными стланиками, что глубоко внизу окружают наш лагерь. Откуда-то слева с лёгким посвистом крыльев взвивается пара белохвостых стрижей. Они описывают надо мной круг и, не замыкая его, спиралью уходят высоко в небо. Невольно завидуешь им, лёгкости их полёта, их стремительности.
К сожалению, с гольца мне не удаётся увидеть полностью Ивакское ущелье: даль ещё окутана дымкой, а ближнюю часть ущелья закрывает пологий отрог, высунувшийся от вершины на север. Придётся идти туда, иначе наши усилия оказались бы напрасными.
На минутку сажусь на камень отдохнуть. Горы тонут в синеве, горизонт сливается с дымкой. В воздухе остатки зноя, смешанного со смолистым ароматом стлаников, приносимым из мрачных провалов. Радостно бьётся сердце при мысли, что ты достиг вершин первобытных гор. Может быть, всё, что видно с этой высоты, впервые обозревается человеком. Как необъятны богатства нашей страны! Сколько нетронутых богатств хранят в своих складках недра, богатств, до которых ещё не дотронулись пытливые руки советских людей и до которых, даже при наших темпах, может быть, ещё не скоро дойдёт черёд. Но дойдёт!
Вижу, ещё пара стрижей взвивается над вершиною и неровной спиралью уходит в небо. За ней появляется вторая пара, третья… Кажется, наступил час их состязаний, и птицы торопятся занять свои места в просторном небе. Их уже много, не сосчитать. Это не вечерняя кормёжка и не забава, а, видимо, серьёзная ежедневная тренировка, иначе им не удержать мирового первенства по скорости. И трогательно, что все они летают только парами. Как стремительны и необычно легки они в полёте, как согласованы движения, точно «звено» из двух птиц составляет одно целое!
В прохладе уже тает дымка. Поднимаются горбы Станового и у горизонта отделяются от неба зазубренной чертою. Иду к краю отрога звериной тропой по узкому гребню, — вернее, по верхней кромке высоченных скал, урезающих гребень справа. Вниз страшно смотреть: там — бездна. Кажется, падая, скалы дробились, скатывались вниз, но вдруг останавливались, цеплялись одним краем за гору, повисая над пропастью.
Вот я и на краю отрога. Теперь подо мною лежит Ивакское ущелье, прикрытое старенькой рванью из хвойных лесов, марей и россыпей. По дну его блестит река, прижимаясь почти на всём своём протяжении, до слияния с Утуком, к левому краю. Дно ущелья просторно, и с высоты путь на север кажется свободным. Только от перевала и до устья большого правобережного притока, огибающего голец, на котором я нахожусь, лежит сильно вспученная местность, склоны которой заросли стланиковой чащей. Я делаю зарисовку ущелья, отмечаю препятствия, более доступные проходы, как они кажутся с высоты птичьего полёта.
Хорошо вижу и западную часть хребта. Она и отсюда не внушает доверия. Неужели с оленями не пройдём?
Возвращаюсь своим следом. Набегающий ветерок дышит вечерней свежестью. Спешу к Улукиткану. Старик ждёт меня и, вероятно, беспокоится.
Вижу, впереди, на одной из зазубрин скалы, внезапно вырастает рогатый силуэт. Он появляется всего лишь на секунды, точно для соблазна, и исчезает в провале.
…Если бы я знал, решившись преследовать баранов, что со мною произойдёт!
Тороплюсь дальше. Болью отдаётся во мне стук камней под ногами. Пугливо смотрю на закат, времени остаётся немного.
Вот и знакомая скала. Осторожно высовываюсь из-за камней. За скалою тоже скалы, нависающие над пропастью неровными рядами. Вижу, дальше на гребне появляется крупный баран. Он останавливается, поворачивает голову в мою сторону, долго стоит, чётко вырисовываясь на шафрановом закате. Я прикладываю карабин к плечу, ловлю на мушку барана, но выстрел задерживается, мишень кажется далековатой.
А тем временем на гребне появляются, один за другим, ещё шесть взрослых рогачей. Они выстраиваются в одну цепочку и, лениво покачиваясь на коротких ногах, уходят в тишину, не нарушая своим присутствием сонливый покой гор. В их движениях полная беспечность, будто в этот торжественный час заката смягчаются сердца врагов. Ни один не оглянется, не проявит хотя бы любопытства к окружающей местности. Животные не подозревают, что из-за скалы, оставшейся у них позади, следит за ними человек с винтовкой.
Бараны взбираются на верх утёса. Занимают места по карнизам, как в амфитеатре, и, повернувшись к закату, ложатся. Кажется, что всё им тут привычно, знакомо, будто в течение всей своей жизни они ежедневно выходят на этот утёс проводить солнце, насладиться вечерней прохладой и их никто здесь не беспокоит.
Начинаю скрадывать баранов, пытаясь во всём подражать Улукиткану.
Обхожу скалу по прилавкам, над самым провалом. Страшно смотреть вниз. Но азарт и дух соревнования захватили меня: неужели то, что смог старик (пусть при его опыте, но зато и в его возрасте), недоступно мне, человеку гораздо более молодому и, несравненно, физически более сильному.
Остаётся выбраться на боковой гребень, за ним недалеко и рогачи. И вдруг из-под ног срывается камень. Он падает вниз, сталкивая на пути другие, и все вместе они с шумом летят в пропасть.
Долго ворчат разбуженные скалы. С досадой думаю, что вспугнутые бараны теперь далеко, и горькое разочарование сменяет надежду на удачу.
Вижу, впереди кружится ворон, что-то рассматривает сверху…
Крадусь… Протискиваюсь между двух камней, выглядываю и приятно поражаюсь: все бараны лежат на карнизах, облитые яркой позолотой заката, напоминая бронзовых сфинксов. Значит, их не спугнул стук камней. Нас разделяет расстояние в сто метров.
Сколько величия в их окаменелых позах!
Присматриваюсь, какого бы выбрать из семи почтенных рогачей? Все они соблазнительно хороши, крупные, длинные, достойные быть представителями своего рода в музее.
Замечаю у одного необычно большие рога, чёрные, сильно вывинченные наружу. Его-то я и избираю в жертву. Однако стрелять не могу, он показывает мне только переднюю часть головы, а туша спрятана за соседа. Решаюсь отползти назад метров тридцать, и тогда баран будет виден хорошо.
А ворон всё кружится перед глазами, то взлетит, то приземлится, и что-то бормочет простудным голосом.
И тут же слух ловит тревожный крик куропатки. Знаю, не зря кричит птица, однако сейчас не до неё. Подбираюсь к расщелине, взбираюсь на гребень, но баранов не вижу, заслоняет большой камень. Ползу на четвереньках по узкому карнизу влево.
Вот и край. Разгибаю спину, приподнимаюсь… Ничего не видно. Становлюсь левой ногою повыше на выступ, упираюсь носком в большой камень… Они, бараны! Лежат. Любуются небесным пожаром.
Прикладываю карабин, -- и в этот самый момент впереди ворон стремительно пикирует куда-то вниз, и тотчас же оттуда с неистовым криком выскакивает куропатка с табунком цыплят. Ощущаю, как вздрогнула мушка карабина. Выстрел задержался!
Ворон молча набрасывается на выводок, пугает взмахом сильных крыльев, грозит клювом, но куропатка с материнским героизмом защищает малышей. То она распустив крылья и приняв грозный вид, налетает на ворона, то вдруг притворно падает, бьётся на земле в предсмертных судорогах, отвлекая на себя врага. Из соседнего ложка на помощь торопливо летит отец семейства. Крик, тревога усиливаются, цыплята в панике то бросаются к родителям, то ищут спасения в камнях. А хищник наглеет, куропатка не выдерживает натиска, пытается увести выводок под навес.
Этого-то, видно, и хочет хищник. Он настигает заднего цыплёнка, смертельно бьёт по голове клювом, поднимается, бьёт второго…
«"Ах, — думаю, — стервец! Вот я тебя сейчас…» Ловлю его на мушку, и выстрел потрясает тишину.
И в тот же миг что-то подо мной уползает вниз, уже сыплется щебень. Я хватаюсь руками за край скалы, силюсь удержаться. Выпущенный карабин, падая через плечо в пропасть, больно рассекает мушкой щеку.
В сознание врывается ужас нелепой развязки.
Чувствую, как сползают пальцы, прилипшие к граниту. Напрасно пытаюсь правой ногою достать край карниза.
- Смерть меня подождет - Григорий Федосеев - Русская классическая проза
- Черная книга имен, которым не место на карте России - Сергей Волков (составитель) - Русская классическая проза
- Последний костер - Григорий Федосеев - Русская классическая проза
- Братство, скрепленное кровью - Александр Фадеев - Русская классическая проза
- В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием - Юрий Бенцианович Окунев - Русская классическая проза