А как от себя зависеть? Правильно — стать врачом. И не таким, как моя средняя сестрица, в очередной раз беременная, а лучшим. Самым лучшим. И знать не только свою узкую область и болтаться как говно в проруби, если придет неясный пациент, а быть эрудированной во всех областях. Знаю, что вы сейчас скажете, что это не мое желание, а желание угодить папе, но это не так. Я теперь без медицины как без рук. Это моя жизненная потребность, как… дышать. Вот поэтому меня не интересуют никакие отношения. На это уходит слишком много времени впустую.
— Оказывается, во всем виновата Анька, — после минутного созерцания краснощекой Полины, я наконец-то вымолвил хоть что-то. — Вот стерва-то длинноволосая.
— Ваша ирония сейчас не уместна. И вообще… ничего вы не понимаете.
— Да куда уж мне там…
— Так, подождите, я разве говорила, как ее зовут? — да сколько, мать твою, в тебя надо влить, чтобы ты потеряла бдительность?! — Тем более про волосы?!
— Конечно, говорила.
— Ммм… в первый раз, когда была под дурью?
— Точно, — гореть мне в аду. — Про нее говорила и про Симбу. Ответь мне на один вопрос, только крайне честно. Твой отец… тиран? Хотя, какой тиран, если все пошли своей дорогой и только ты одна… выделилась.
— Мне плевать на то, что обо мне думают другие. Да, когда говорят неприятные вещи родные — это обидно, но можно пережить. И вы тоже можете смеяться над моими увлечениями. Но почему-то вы все никак не можете понять, что морг — это не дурацкое патологическое развлечение, а взгляд на человеческое тело изнутри. Девяносто девять процентов моих одногрупников трясутся перед сдачей практических навыков не потому бояться выступать перед публикой, а потому что эти тупицы ни хрена не знают. Ни анатомию, ни физиологию. Да ничего они не знают! Перкутируют по памяти, как посмотрели на видео или написано в учебнике. Запоминают визуально, где же была точка аускультации клапана и даже не понимают для чего это все нужно. Зазубривают ответы на тесты и ситуационные задачи, они ничего не хотят и не знают. Им важно получить оценку. Понимаете? Оценку! Пусть я триста тысяч раз буду циничным злым сухарем, но я буду хорошим специалистом. Я к этому стремлюсь. И так правильно. Меня никто и ничего не заставляет делать. И нет у меня никакого ОКР. Может быть я и подражаю каким-то героиням из просмотренных мною фильмов и сериалов, но я нормальная. Понятно?! Нормальная! — на одном дыхании произносит Полина и сама подливает себе вино. Кажется, дошел градус. — Чего вы молчите? Скажите какую-нибудь гадость.
— Наш вечерний жор должен быть уже готов. Я сейчас вернусь.
Самое смешное, что это действительно не бегство, просто второй раз за день иметь гарь на кухне нет никакого желания. Именно поэтому я в миг все достал из духовки и выложил на блюдо. И… каюсь, самому захотелось нажраться в хлам… просто, потому что совершенно не представляю, как выводить настолько прикормленных и жирных тараканов из чужой головы. Ну разве что… затрахать.
— А вот и фондю. Натыкаешь на большую шпажку картофелину и макаешь в сыр, — ставлю блюдо на стол, а сам кошусь на бутылку. Ну ни хрена себе, прилично отпила, всего за каких-то несколько минут. — Полина, прием.
— Я уже и есть не хочу. Что-то меня подташнивает.
— А ты поешь, а то только бухаешь. Твой папа бы явно это не одобрил.
— Не надо упоминать моего папу. И я знаю, что вы про него думаете.
— Что?
— Что это он меня третирует и заставляет. Это не так. Он идеальный. Ну не для всех, конечно. Но он хороший. И я объективна, это не слепая детская любовь. Он правда хороший. Вот каждый ли мужчина будет воспитывать ребенка один, тогда как мама от него отказалась? Ну?
— Что ну?
— Каждый?
— Не каждый.
— А мой не бросил. Не переложил ни на кого обязанности. Сам все делал. И попу мыл, и подгузники менял, и ночами не спал, и воспитывал Машу, разрываясь на работе. Ну нянек, конечно, менял потом, работу-то никто не отменял, но он ведь не бросил Машу, как многие бы сделали.
— А потом вернулась в семью мать, родились твой брат с сестрой, а потом уже и ты, которая не простила маман-кукушку, поэтому в приоритет ставишь только папу. Правильно?
— Что?! Нет, конечно. Моя мама не мама Маши, та кукушка убежала и не вернулась. Как вы вообще могли их поставить на одну ступень? — взрывается от злости Полина так, что ее слюни прилетают мне в лицо.
— Немного поменьше экспрессии, — вытирая плевок с века, тихо произношу я. — Это просто предположение, я не поставил их на одну ступень.
— Дурацкое предположение. Моя мама… хорошая. Она, между прочим, Машу воспитывала с шести лет. При этом не тихо ненавидя, как это делают многие мачехи, притворяясь хорошими, а любя. Вот многие становятся в двадцать один год хорошими мамами для чужих детей, причем для детей в таком мерзко-гадком возрасте, как была Маша? Ну?
— Немногие.
— Вот именно, что немногие. Единицы.
— А кто тогда плохой, Полин?
— Почему кто-то должен быть плохой? — с грохотом ставит бокал на столик.
— Ну как-то само просится из твоей речи.
— Наверное… плохая все же я, — ну в принципе, слезы были ожидаемы, правда не сейчас.
— Ясно, пошел другой эффект.
— Какой еще эффект?
— Ну ты из тех людей, которые быстро впадают в депрессию, после употребления алкоголя.
— Нет, просто… я маму обидела. Нельзя так, — тихо произносит Полина, шмыгая носом, одновременно растирая слезы по щекам.
Казалось бы, не в первый раз я являюсь свидетелем женской истерики с непрекращающимся потоком слез, только так же как и с Соней, я не знаю, что сказать или сделать. Выждать? Да, пожалуй, самое то, ну или ляпнуть какую-нибудь хрень. Морг? Маньяк? Моргочлен? Нет, лучше заткнуться и отхлебнуть вина, что, собственно, я и делаю, смотря на опухший от слез Полинин нос. Наконец, через несколько минут Полина успокаивается, выпрямляет спину и переводит на меня взгляд.
— Фондю? — интересуюсь я.