Этот вечер не принес Клаусу желаемых результатов, но опера доставила Катринке удовольствие. Этот вечер был полон очарования: ярусы лож в стиле рококо, шикарные туалеты дам, элегантность мужчин, возвышенная красота музыки – все пленяло Катринку. Когда тенор, о котором Катринка раньше не слышала, исполнял арию, у нее выступили слезы.
После этого Катринка не упускала возможности пойти в оперу. Она отвлекалась от своих проблем, слушая музыку Пуччини, Верди, Моцарта. Горевать о мадам Баттерфляй было лучше, чем оплакивать себя.
Как-то раз Катринка опаздывала на работу после дневного представления. Торопясь по Максимилианштрассе к «Четырем временам года», она, проталкиваясь через толпу, столкнулась с молодым человеком. При этом бумажный пакет, который был у него в руках, разорвался. На землю высыпались носки, нижнее белье, какие-то коробочки. Он наклонился, чтобы собрать их, выругавшись по-чешски. Катринка ответила ему на том же языке, извиняясь и торопливо помогая ему собрать рассыпавшиеся вещи. Она не любила опаздывать. Внезапно она почувствовала, что он молча идет рядом с ней. Она остановилась.
– Вам чего?
– Вы чешка? – спросил он.
– Да, – ответила она, удивляясь, что он догадался. Потом засмеялась – Я даже не заметила, что говорю по-чешски.
Он протянул ей руку.
– Франта Дохнал, – представился он.
Ему было около тридцати лет. Он был чуть ниже ее ростом, стройный, немного даже хрупкий, но не женоподобный. У него была эффектная внешность: темные волосы, светлая кожа, желто-зеленые глаза. Улыбка была открытой и дружелюбной. Он сразу вызывал доверие.
– Катринка Коваш, – сказала она, пожимая его руку. – Приятно познакомиться. Добрый день.
– Может быть, выпьем кофе?
– Очень жаль, но я опаздываю на работу.
– А после работы?
Она покачала головой.
– Я заканчиваю после полуночи и очень устаю.
– Тогда завтра?
Под ее свободным хлопковым платьем был хорошо заметен живот, а на руке не было обручального кольца.
Она заколебалась, боясь, что он не так поймет ее согласие.
– Только для того, чтобы освежить мои знания чешского, – упрашивал он. В Мюнхене была большая чешская колония, и у него было много подруг среди них, но не таких красивых, как эта темноволосая и в полном смысле слова сногсшибательная девушка.
Катринка засмеялась, и Франта, как все мужчины, был очарован ее смехом.
– Ну, хорошо, – согласилась она.
– Где?
– Кафе «Глокеншпиль». Знаете? Ну, а теперь мне нужно идти. – И она поспешила к служебному входу.
С самого начала она дала гонять Франте, что ее не интересует любовный роман, намекая, что ее сердце занято. Это, к сожалению, было правдой, хотя она и старалась забыть Мирека Бартоша. Катринка сказала Франте, что в Мюнхене подрабатывает, а потом присоединится к своей лыжной команде для тренировок. И это было бы правдой, если бы не ее беременность. Но она никогда не говорила о ней, а он ничего не замечал.
Боясь разоблачения, Катринка отказалась знакомиться с чешскими друзьями Франты. Вдруг кто-нибудь окажется наблюдательнее его. Хотя что это изменит? Катринка не могла ответить на этот вопрос, но предпочитала быть осторожной.
Франта же давно не знал осторожности. Большую часть жизни он был увлечен автомобилями, признался он Катринке за ужином в «Хиршгартенсе», открытом ресторане в Нимфенбургском парке. В 1949 году, когда он был еще ребенком, отец взял его на гонки Гран-при в Брно; Питер Уайтхед выиграл тогда чудесный красный «феррари». С тех пор Франта решил стать автогонщиком. Когда ему было пятнадцать, отец, понимая, что выбор сына окончателен, разрешил ему участвовать в небольшом ралли на его «аэро» 1932 года, при условии, что Франта поступит в университет на отделение прикладной механики. Получив диплом, Франта попал в технический отдел «Шкоды» и участвовал в авторалли за ее команду. Это давало ему возможность побывать в ряде европейских стран. Вскоре его перестало устраивать то, что он ездит только на «шкодах». Он хотел участвовать в гонках на машинах других известных фирм, но это было невозможно, пока он оставался в Чехословакии.
Долгое время он думал, как бы перебраться на Запад.
– Это сейчас просто, – говорил он ей, – когда Дубчек открыл границы. А когда я уезжал… – он покачал головой. – Все было по-другому.
Если бы у него были родственники за границей, он мог бы получить гостевую визу. Если бы были деньги, купил бы ее. Порой люди пытались пересечь границу под вагонами поездов. Иногда им это удавалось.
Наконец, он решил устроиться на работу в лесничество, которое граничило с Австрией. Через год своего дежурства он прихватил рюкзак с припасами и углубился в лес; несколько раз переправлялся через речки, боясь, что в любую минуту его могут схватить, потом две мили он полз по пустынной местности, которая отделяла Чехословакию от ее соседа. Все это было два года назад. Сейчас у него была работа в команде фирмы «Порш», он участвовал в любительских гонках, но жил надеждами на будущее.
Франту устраивали платонические отношения с Катринкой. Она была красивой и интересной, полной энергии, желающей все видеть и знать, с ней было легко. Ему нравилось быть в ее обществе, ну а роман – это не самое важное. Катринка ценила его дружбу. Он был внимательным и интересным. Она никогда не встречала людей, которые были бы смелее его. И он не давал ей чувствовать себя одинокой.
За день до отъезда родителей из Свитова Катринка позвонила им, чтобы убедиться, что все идет по плану. Опасаясь, что их подслушают, они говорили намеками, уверяли друг друга, что все идет хорошо, что они скоро увидятся.
В конце восьмого месяца Катринка по-настоящему чувствовала свою беременность. Она медленно двигалась, быстрее уставала, хуже спала, чувствуя, как в ней шевелится ребенок. Ей хотелось, чтобы поскорее приехали родители. Иржка и Милена должны были приехать в Мюнхен через три дня.
На четвертый день Катринка забеспокоилась. Она звонила в Свитов, но в квартире никто не отвечал. Она звонила бабушке и дедушке, но они ничего не знали. Эрика, желая успокоить ее, предположила, что они просто не торопятся. Но Катринка знала, что они хотели приехать как можно быстрее.
На пятый день утром Эрику разбудил телефонный звонок. Она постучала в спальню Катринки.
– Это родители? – спросила Катринка, которая уже не спала.
– Нет. Он назвался Томашем.
– Томаш? – Катринка неуклюже встала с кровати, сердясь на него. Наверное, пьян и звонит, чтобы рассказать о какой-нибудь очередной выходке, которую считает потрясающей. До нее даже не дошло, что Томаш не должен был знать, где она.
– Томаш? Ты знаешь, сколько времени? Что тебе нужно?