Читать интересную книгу Пантера, сын Пантеры - Татьяна Мудрая

Кладбище, но уже не роскошных и роскошествующих книг раскрылось на этих словах, но книг, бывших усыпальницами вещей. Те же полки, простирающиеся вплоть до неба, были уставлены кристаллами — по большей части прозрачными, в форме параллелепипеда, но были также друзы и щетки, а также шары, подобные сувенирным или гадательным, иногда покрытые кусочками зеркала, будто в борделе или кафешантане. В глубине прозрачности можно было без особого труда углядеть крошечный предмет или их композицию: корабль в открытом море, сад с яркими человеческими фигурками, горный или городской пейзаж, хороводы танцующих, застывшие в уловленном порыве, деревенька с ее обитателями, выдержанная в буровато-черных тонах.

— Это изо всех им подобных самые вредные, — объяснила Крыса, — так называемые реалистические произведения или романы натуральной школы. Не имея силы создать свою вселенную, грабят нашу. Оттого, думается, мир Дома Книги так обеднел и отощал.

— А историческая беллетристика и вообще история?

— Те воруют пространство, эти время. Но последнее почти незаметно. Вы ведь и так не умеете жить в своей прошлом — разве что своим выдуманным прошлым и его вымышленным величием… Вот времена года у вас точно уворованы, одни сезоны остались: совсем сухой и умеренно засушливый.

— Нам, по-видимому, нужны книги-оружие. Книги-стрелы, как говорится в стихотворном предсказании.

— А, так это, наверное, фантастика, фэнтези и прочие сказочки. Вот это подходящие штуковины, если написаны как следует: не паразитируют, а обогащают мироздание. Удовлетворяют частную жажду чудесного и индивидуальную потребность конструирования невиданных миров. Но пока они сами узники, проку от них маловато.

— А радужные шары?

— Философские учения или типа того. Отражают и проясняют или объясняют мир, но внутри пусто. И дай Бог, чтобы не тьма или черная дырка. Вообще-то с ними легче: меньше заимствуют, разве что друг дружку перепевают. А что до всяческих дыр, омутов, мальстремов и водоворотов, то с ними в принципе можно и побороться.

— А эти… гипнотические?

— Религиозные. Самые вредные, поганее всего.

— «Я видел религию, похороненную в книгах, и суеверие, занявшее ее место», — процитировал Эшу слова пророка по имени Джебран. — Потому, да?

— По этому самому. Из живого делают мертвое, из широчайшего учения — узкую догму.

— Я знал на опыте еще одну разновидность пленения: дурман, гипноз, всякое и всяческое очарование…

— Магический кристалл тут тоже имеется, но один-единственный, — прошептала Крыса благоговейно.

— А как его отыскать?

— Я знаю, — вдруг сказала Нарджис. — Один из наших пророков, Реб Эзра Паунд, сказал так: «Человек читающий должен быть человеком живущим. Книга должна быть световым шаром в нашей руке».

На этих словах некий незаметный до того и почти бесформенный предмет поплыл с одной из верхних полок вниз. По пути он распух от странного голубоватого пламени, но послушно лег ей в слегка дрогнувшую руку.

— Совсем голубой, как и я.

— И как я, — усмехнулся Гали.

— Ну, а как за ним следовать?

— Я снова попробую, — ответил Эшу. И прочел:

«Но и сквозь обольщения мира,Из-за литер его алфавита,Брезжит небо синее сапфира,Крыльям разума настежь раскрыто».

На этих словах в куполе возник и загорелся малой точкой свет, такой же синий, яркий и холодный, каким был ранее шар. И Нарджис в восхищении пробормотала:

«О бабочка, о мусульманка,В разрезанном саване вся, —Жизняночка и умиранка,Такая большая — сия!С большими усами кусаваУшла с головою в бурнус.О флагом развернутый саван,Сложи свои крылья — боюсь!»

— Что, и это также о книге?

— И книге из самых лучших. О Книге прикровенной тайны. О Коране.

Точка растеклась кругом, круг стал клочком необычайно синего неба, что заглядывало внутрь светового колодца подобно любопытному глазу.

Статуи были и тут, они возвышались каждая на своей фундаменте, но их облик, едва намеченный и окутанный как бы покрывалом оставлял впечатление недоделанности, недоговоренности и сокрытости. Слепые ласточки пролетали под куполом свода, бились об него, не находя дорогу к дому; но как-то, видимо, справлялись, ибо то одна, то другая исчезала, медленно кружась внутри золотого света и поднимаясь к всепоглощающей, победной синеве.

Нарджис иногда помогала птицам: брала их на ладонь и подкидывала кверху.

Внутри света снова стали проявляться живые знаки — нечто вроде цепей, на которых повис, слегка раскачиваясь, кристалл оптического шпата, совершенно черный, с радугами во всех гранях, которые двоились и множились, отражаясь друг в друге и собираясь в клубок. Во льду пылало неземное пламя, алое с зеленым, — там виднелась некая вытянутая фигура, похожая видом и цветом на старинную голограмму. То была девушка, как бы вправленная в хрусталь. Выпрямленное тело ее с раскинутыми руками, похожее на меч, казалось одновременно нагим и окутанным пеленой, невидимой, но препятствующей созерцанию истины. Впрочем, стоило вглядеться, и незримость оборачивалась предметностью. Ибо вся фигура девушки, кроме кистей рук и ступней ног, была закутана в тончайшее густо-фиолетовое покрывало, овальное в плане и легшее вдоль лица и тела длинными мелкими складками, и таких покрывал было семь — по числу цветов радуги. Поверх покрывал лежало роскошное ожерелье из квадратных золотых звеньев, усыпанное изумрудами, рубинами, сапфирами, алмазами и шпинелью; так же расточительно были украшены и браслеты, заковывавшие ноги в сандалиях и руки.

— Когда-то поэт назвал женщину книгой между книг, не удивительно поэтому, что истинная Книга обернулась женщиной, — произнес Гали.

— Но если человек есть текст, что удивительного в том, что совершенный текст ныне предстает как совершенный пол, совершенное оружие и вообще самое совершенное в мире существо? — спросил Эшу.

— Как вот только извлечь этот оживший клинок, — задумчиво ответила ему Нарджис. — Замочной скважины никакой не видать. Клинком разбить — поранишь, сквозь стекло поцеловать — губ не достигнешь.

— Клинок против клинка — не тот знак, — хмуро ответил Галиен. — И дева против девы.

— И к тому же это и впрямь голограмма, — заметила Крыса. — Отобьешь невзначай кусочек, а он выйдет равным целому. Размножим девицу, как в дурном сне плотских рождений и порождений, но не освободим. Она, строго говоря, сама кристалл, а не просто в него засунута. Ровно так же и те книги на полках, если кто еще не врубился.

— А ведь верно. Жалко, мы ж почти у цели, — в отчаянии вздохнула девушка.

— Вольно же было тебе заказывать закрытую книгу, Кассандра ты наша, — мрачновато хмыкнула Козюбра.

— Ну, не только это. Вы запомнили слова оракула? — спросил Эшу. — Я, Гала и Нарджис предсказаны, но нас по-прежнему трое. А для Девы-Книги нужен единый Истинный Человек.

— Значит, уходить снова и предпринимать какие-то новые попытки?

— Не думаю, — ответила Крыса. — Вы спокойно двигались с уровня на уровень, поднимаясь всё выше и выше, но не могли ничего совершить внутри каждого из них. Почему?

— Я не осмеливался.

— Я не был собой.

— Я не смогла явиться тайной на уровне тайны.

— Стойте! А покрывало тайны? Одеяние, внутри которого становишься таким, каково предначертание о тебе? — воскликнул Гала. — Мы не могли взять оружие, но это…

— Я его взяла, — ответила Нарджис.

И раскрыла его во всю ширину, так что Трое могли окутаться им.

— Мы — трое, — сказали они слова, которые сами приникли к их устам, — и мы одно. Алый Зверь, голубой Воин, зеленое Майское Древо.

И родился Совершенный Мудрец, Истинный Человек. Черное с золотом покрывало, подобное камню, скрывающему Деву-Книгу, окутывало его стан, и он ничего не знал о себе, кроме того, что это он сам и есть. И пока он не начал действовать, ему не было известно, в чем смысл его деяний.

— Погоди, — сказал он сам себе. — В Голубиной Книге было сказано нечто о жертве крови… приношении души…

И Человек снова продекламировал:

«Раскроется сере6ряная книга,Пылающая магия полудней,И станет храмом брошенная рига,Где, нищий, я дремал во мраке будней.

Священных схим озлобленный расстрига,Я принял мир и горестный и трудный,Но тяжкая на мне теперь верига,Я вижу свет… То день подходит Судный.

Не смирну, не бдолах, не кость слоновьюЯ приношу зовущему пророку —Багряный сок из виноградин сердца,

И он во мне поймет единоверца,Залитого, как он, во славу РокуБлаженно-расточаемою кровью».

И вот Человек пришел в Зал Дракона и воскликнул: