Этот смех смутил бы всякого, но отнюдь не нашего блистательного красавца; Ришар не стал принимать его близко к сердцу. Он подошел к Юберте, пожал ей руку и с игривой любезностью обнял ее за талию; затем, обращаясь к Франсуа Гишару, он произнес:
— Папаша Горемыка, вы видите перед собой представителя гребцов Сены.
— А я было решил, что вы представитель торговцев вишней, ведь вы похожи на чучело, которым пугают воробьев.
— Папаша Горемыка, — продолжал капитан «Чайки», повысив тон, чтобы заглушить голос своего собеседника, — папаша Горемыка, вы старейшина здешних рыбаков, вы Нестор речного народа, принадлежностью к которому мы гордимся. От имени гребцов, собравшихся в Ла-Варенне, я имею честь пригласить вас возглавить дружеский обед, который мы собираемся устроить после гонок.
— Это и вправду большая честь для меня, господин Ришар, — отвечал Франсуа Гишар, — но я не могу на такое согласиться. Вы спасли мою девочку, мы с вами почти товарищи, но из этого не следует, что я друг ваших друзей. Мы с ними имеем отношение к одной и той же стихии, это так, но используем мы ее по-разному. Они пугают рыбу, а я гребу тихонько, чтобы внушить ей доверие. Моя суровая и озабоченная физиономия нагонит тоску на ваших ребят, они же со своей стороны могут растопить мою печаль, как весеннее солнце — снег на полях, а я дорожу своей печалью, так же как они, наверное, дорожат своей радостью.
— Вам нельзя отказываться. Я предложил сделать вас почетным председателем, и все единодушно это одобрили. И потом, мы должны поднять бокалы за свободу морских просторов, за избавление рыб от порабощения и за посрамление Англии, и вам надо быть на обеде, чтобы сказать ответный тост.
Франсуа Гишар продолжал упрямиться, и капитан «Чайки» был вынужден пустить в ход все свое красноречие. Сначала он говорил убеждающе и вкрадчиво, а затем перешел на возвышенный тон; он заговорил об услуге, оказанной Юберте, призывая рыбака не отказывать ее спасителю в единственной просьбе, с которой он посмел к нему обратиться. Ришар проявил такую необычайную настойчивость, что папаша Горемыка в конце концов поддался на его уговоры.
Когда было решено, что дед с внучкой будут присутствовать на обеде, Франсуа Гишар спросил:
— Господин Валентин тоже, конечно, там будет? Почему же я не вижу его здесь?
— Может быть, он приедет, я не знаю точно, — ответил капитан «Чайки», изображая большее замешательство, чем он испытывал на самом деле.
— Неужели он заболел? — перебила его Беляночка с таким живым участием, что в глазах молодого человека промелькнула искорка гнева.
— С ним что-то случилось? — под влиянием искренней симпатии, испытываемой им к ювелиру, спросил папаша. Горемыка.
В ответ Ришар подмигнул и щелкнул языком; видя, что старик не понял его намека, он отвел его в сторону и сказал, понизив голос, но достаточно громко, чтобы его слова долетели до Юберты, которая, как он видел, прислушивалась к их разговору:
— Еще бы! Вы же понимаете, что, отдав столько воскресных дней дружбе, наш приятель Валентин может, наконец, посвятить один день любви.
— Я вас не понимаю.
— Как истинный француз, Валентин повел свою возлюбленную на прогулку в Сен-Клу. Теперь вам ясно, папаша Гроза Пескарей, в чем дело, ведь мне кажется, что вы, человек добродетельный и необычайный, в свое время тоже любили позабавиться?
Папаша Горемыка лишь пожал плечами, как обычно, когда его молодой друг позволял себе какую-нибудь выходку, но Юберта побелела, как ее батистовый чепчик.
Ришар заметил это; сославшись на то, что ему нужно что-то взять на судне, он подошел к Коротышке и сказал:
— Приготовься к авралу; мне стоило сегодня большого труда все устроить; через неделю, возможно, было бы уже поздно. Пригони шхуну к девяти часам в Фалоньер, она может мне понадобиться; да не перекладывай это на Шал-ламеля, слышишь, Коротышка? Это добрый малый, но если он опустошит хотя бы одну бутылку, нельзя рассчитывать на его исполнительность и молчание. Присматривай за ним, а я буду готовить малышку к подъему якоря.
Ришар хотел вернуться к Юберте, но она исчезла: очевидно, девушка вместе с дедом вернулась домой.
Молодой человек последовал за ней; когда он вошел в дом, ему показалась, что Беляночка поспешно утирает глаза платком. В самом деле, ее глаза покраснели от слез.
У капитана «Чайки» было много причин не показывать, что он заметил, как огорчилась Юберта из-за отсутствия Валентина; он попытался развеселить ее своими привычными ужимками и забавными передразниваниями и, когда на губах девушки появилась улыбка, снова начал понемногу входить в забытый было им образ пылкого поклонника; однако Ришар сменил тактику: объясняясь в любви, он держался с Беляночкой так же почтительно, как Валентин.
Юберта долго оставалась смущенной и задумчивой, но затем, словно приняв внезапное решение избавиться от назойливых мыслей и сожалений, продолжавших непонятно почему терзать ее сердце, она мало-помалу стала, как и прежде, отвечать на пылкие речи капитана улыбками, насмешками и всевозможными шутками; в конце концов девушка как будто забыла о Валентине и на вид была так счастлива от присутствия скульптора, проявляя по отношению к нему столько дружеского участия, что тот почти рассердился, когда Коротышка своим приходом нарушил их приятное уединение.
Гонки вот-вот должны были начаться.
К несчастью для Ришара, «Чайка» выиграла два приза, и радость победы в присутствии Юберты, которая вместе со всеми восторженно приветствовала победителя, настолько вскружила скульптору голову, что он совсем забыл о своей роли соблазнителя.
Заметив среди зрителей г-на Батифоля, капитан «Чайки» не смог устоять перед искушением подшутить над ним.
Уж если молодой человек не приступил немедленно к осуществлению своего искусно задуманного плана, разве не мог он подойти к намеченной цели, немного поиздевавшись над лютым врагом дедушки той, которую ему хотелось покорить?
К этому заключению и пришел капитан «Чайки».
Господин Батифоль в честь такого торжественного случая решил рискнуть собственной персоной и записался в число участников лодочных гонок, которые должны были завершить водные развлечения в этот день.
Его костюм, предназначенный для состязаний, был, возможно, и не таким привлекательным, но, разумеется, столь же живописным, как костюмы членов команды «Чайки»: Аттила был облачен в одеяние античного борца, с добавлением к нему, с учетом требований нынешних нравов, трико.
Тощая фигура г-на Батифоля, его сутулая спина, костлявые ноги и узловатые колени, обтянутые хлопчатобумажным трико, которое морщило, образуя множество складок, производили необычайно странное впечатление. Однако он был так счастлив в этот чудесный день, что даже не принимал на свой счет насмешливых взглядов, сопровождавших его, и по примеру атлетов не забыл натереть маслом свои руки, оставшиеся обнаженными.