Перекатывающаяся в плече боль запрещала двигаться. Во рту пересохло. На подносе Криспин разглядел графин, подсвеченный снизу единственной свечой и мерцанием углей в совсем не гревшем очаге. Плащ Криспина остался на кухне Онслоу. Видно, пройдет немало дней, пока он сможет забрать его, если вообще сможет. Придется обходиться капюшоном с оплечьем.
Шаги. Криспин съежился в темноте. Дверь открылась, и на пороге возникла фигура. В полумраке Криспин не мог понять, кто это, и дождался, пока человек подойдет к огню и, взяв кочергу, примется ворошить угли.
Криспин беззвучно поднялся и встал за спиной этого человека. Ему очень не хотелось так поступать, но он вытащил кинжал и приставил его к шее мужчины.
— Не оборачивайтесь.
Человек застыл. Криспин видел, что мужчине хочется нанести удар. Он увидел, как согнулась рука, сжались в кулак пальцы.
— Ты покойник, — прошептал мужчина.
— Да. Я уже семь лет живу под смертным приговором.
Мужчина полуобернулся.
— Не делайте этого!
И затем Криспин слишком поздно увидел знакомый профиль.
Ахнув, Криспин опустил руку с оружием и убрал кинжал в ножны. Отступил на шаг и поклонился.
— Ваша светлость.
Ланкастер гневно смотрел на него. Криспину захотелось сжаться, во всяком случае, он попытался, но из-за плеча дернулся и попятился.
Взгляд Ланкастера неуловимо изменился.
— Ты ранен.
— Я вывихнул плечо.
Он прислонился к стене.
— Я могу его вправить.
Криспин смотрел герцогу прямо в глаза. Какое-то время мужчины стояли неподвижно. В бою это было обычным повреждением. Упавший с лошади рыцарь считал себя счастливчиком, если отделывался всего лишь вывихнутым плечом.
Ланкастер усмехнулся. Блеснули обнажившиеся в гримасе зубы, обрамленные темными усами и бородой. Без сомнения, вся эта ситуация нравилась ему не больше, чем Криспину.
Боль и дурнота мешали Криспину продолжать, и если уж он должен скрываться, то хорошо бы вправить плечо. Он кивнул Ланкастеру, и герцог подошел и взял его руку.
— Эта?
Криспин снова кивнул.
— Будет больно. И, смею заметить, ты заслуживаешь того, что тебя ждет, за твою угрозу кинжалом.
— Простите меня, милорд.
Ланкастер презрительно усмехнулся:
— Приготовься.
Криспин выпрямился, прислонившись к стене. Ланкастер уперся ногой в оштукатуренную стену и одной рукой взялся за предплечье Криспина, а другой — за запястье.
— Готов?
— Давайте.
Ланкастер дернул. Еще раз… еще… пока оба они не услышали щелчок. Боль была невыносимой, но облегчение наступило мгновенно, лишь остались отголоски боли в спине и в груди. Криспин едва удержался, чтобы не начать баюкать свое плечо.
— Премного благодарен, — проворчал он и привалился к стене.
Ланкастер выпустил руку Криспина и отошел назад.
— Какого черта ты делаешь при дворе?
Криспин едва не усмехнулся, но ему было слишком горько, чтобы смеяться.
— Клянусь честью — как бы вы ни оценивали то, что было когда-то моей честью, — я не пытался убить его величество. Более того, я помешал это сделать. Убийца до сих пор на свободе.
Ланкастер опустил плечи, но в его осанке проступала тревога, по-прежнему сковывавшая тело.
— Слишком многое свидетельствует об обратном.
— Свидетельствует?
— Раны Господни, Криспин! — обрушился на него Ланкастер. — Тебе запрещено появляться при дворе, и в руке у тебя был этот проклятый лук! Ты думаешь, этого никто не заметил?
Криспин запустил грязные пальцы во влажные от пота волосы.
— Я понимаю, это выглядит неважно…
— Неважно? Убийственно!
— Теперь уже ничего не поделаешь. Моя задача — покинуть дворец. Живым.
— Тебе придется потягаться с королевской стражей.
— У меня нет намерения сдаваться страже. Если только вы не собираетесь отдать меня ей.
— Я пока не решил, потому что не понял, почему ты здесь, в моей комнате. От меня требуется спасти тебя? Сколько еще раз я должен тебя спасать?
Криспин попытался улыбнуться:
— «До седмижды семидесяти раз»*.
— Не дерзи.
— Ваша светлость, если вы меня выдадите, меня скорее всего станут пытать.
Ланкастер со вздохом повернулся к очагу. Устремил туда сердитый взгляд.
— Я это знаю.
Криспин подошел к очагу и встал позади Ланкастера.
— Но вы знаете, что мне не в чем сознаваться.
— Да, и это мне известно.
— А затем я умру.
— Да.
Криспин непочтительно фыркнул.
— Простите меня, ваша светлость, но пока что ваша логика мне недоступна.
— Нельзя, чтобы меня видели с тобой. Особенно сегодня. Если ты не понял, тебя обвиняют в государственной измене и убийстве. Я заступился за тебя однажды, когда ты был виновен, но теперь — нет.
Криспин встал по другую сторону очага и уставился на огонь.
— Ясно, — безжизненно произнес он. — Разумеется, на этот раз я не виновен. — Он оскалился. — Убийца — Майлз Алейн. Вас это удивляет?
Ланкастер не издал ни звука, поэтому Криспин посмотрел на него. На лице герцога сохранялось гневное выражение. Губы в обрамлении темной бороды и усов были плотно сжаты. Густые брови нависали над глазами, как угрожающие когти нечистой силы.
— Странно, — проговорил он. — Не удивляет. Действительно.
— Могу даже больше сказать, — произнес Криспин.
Он достал из кошеля и бросил на пол обломки стрел.
Ланкастер посмотрел на них. Некогда гладкие перья теперь поломались и погнулись.
— Что это?
— Части стрел, которые участвовали в нескольких преступлениях. Одна из них из трупа французского курьера. Другой хотели убить меня, а последней — ни в чем не повинную судомойку. Не сомневаюсь, что, если вытащить из трона стрелу, которой пытались убить короля, она окажется такой же.
— И что? Что общего между этими событиями?
— Ничего. За исключением стрел. Они принадлежат вам.
Ланкастер поднял на Криспина глаза. Ни досады, ни возмущения, как ожидал Криспин. Более того, поведение герцога ничем не напоминало Криспину того человека, которого он знал. Ланкастер лишь заморгал, отвел глаза и снова стал смотреть на огонь. Дрожащий желтый свет падал на его изборожденное морщинами лицо и бархатный котарди.
— Что у тебя на уме, Криспин?
Криспин внезапно почувствовал себя измученным. Огонь в крови, который гнал его вверх по гобелену и помог выпрыгнуть в окно, иссяк. Криспин полностью обессилел.
— Что у меня на уме? — Он вытер пот с лица и опустил руку. — Господи Боже! Каких только ужасов нет у меня на уме… Позволено ли мне будет задать вопрос?