— Меня зовут Ливия, я пленница Баджуя. О, выслушай, пожалуйста, выслушай меня! Я не могу долго здесь оставаться. Я должна вернуться прежде, чем они обнаружат, что меня нет в хижине. Мой брат...— У нее перехватило горло, но она отважно продолжала: — Моего брата звали Фем летес, мы из семьи Хелкус, ученых и знатных людей Офира. По специальному разрешению стигийского царя мой брат поехал в Кешатту, город магов, чтобы изучать их искусство, и я сопровождала его. Он был еще мальчик, младше меня...
Голос ее прервался. Незнакомец молча глядел на Ливию горящими глазами. Лицо его оставалось хмурым, непроницаемым. В нем таилось нечто дикое и неукротимое. Это испугало ее, заставило нервничать, сделало нерешительной.
— Черные кушиты вторглись в Кешатгу,— торопливо продолжила она,— Мы подъезжали к городу с караваном верблюдов. Наши охранники убежали, и кушиты забрали нас с собой. Они не сделали нам ничего плохого. Они сказали нам, что переговорят с жителями Стигии и возьмут за нас выкуп. Но один из вождей пожелал весь выкуп забрать себе. Вместе со своими людьми однажды ночью он выкрал нас из лагеря и бежал далеко на юг, к самым границам Куша. А там их всех перебили бакала... Фелетеса и меня пригнали в это звериное логово...—Ливия зарыдала,— Этим утром на моих глазах зарезали моего брата и надругались над ним.— Она задохнулась, вспомнив все, и ярость ослепила ее,— Они скормили его гениталии шакалам. Не знаю, как долго я была без сознания...
Замолчав, она подняла глаза и посмотрела в хмурое лицо незнакомца. Бешеная ярость охватила ее. Она принялась колотить кулаками в его мощную грудь. Но он обращал на эти удары не больше внимания, чем на жужжание мухи.
— Как ты можешь стоять здесь истуканом? — выкрикнула она страшным шепотом,— Ты что, такое же животное, как эти все? Ах, Митра, когда-то я думала, что у мужчин есть честь! А теперь я знаю цену всем вам. Ты... Что ты знаешь о чести? Что ты знаешь о милосердии? О порядочности? Ты — варвар, как и все эти, только кожа у тебя белая. Но душа твоя такая же черная, как и у них. Тебе наплевать, что человек твоего цвета кожи был самым грязным образом умерщвлен этими грязными собаками и что белую женщину сделали рабыней! Превосходно!
Ливия отпрянула от него, задыхаясь, преображенная этой вспышкой гнева.
— Я скажу, сколько ты стоишь,— сказала она словно в бреду, разрывая рубашку у себя на груди,— Разве я некрасива? Разве не более желанна, чем эти черные девки, словно вымазанные сажей? Разве я — не достойная награда за кровь? Разве не стоит убить ради белокожей девственницы? Да, убей эту черную собаку Баджуя! Я хочу увидеть, как его проклятая голова скатится в кровавую пыль! Убей его! Убей его! — Ливия крепко сжала кулаки,— А потом возьми меня и делай со мной, что хочешь! Я буду твоей рабыней!
А он все молчал — гигантское неподвижное воплощение кровопролития и разрушения.
— Ты говоришь так, словно можешь отдаваться по собственной воле,— произнес он наконец.— Словно твое тело обладает силой ниспровергать царства. Зачем мне убивать Баджуя, чтобы получить тебя? Женщины здесь дешевые, как подорожник, и их согласие или несогласие ничего не значит. Ты слишком высоко себя ценишь. Если я захочу тебя, мне не потребуется убивать Баджуя. Он скорее сам отдаст мне тебя, чем решится воевать со мной.
Ливия ахнула. Вся ее решимость иссякла, пыл пропал; голова Ливии закружилась, хижина поплыла у нее перед глазами. Она зашаталась и, как куль, свалилась на ангареб. Горечь сломила ее душу. Девушка была потрясена, осознав свою полную беспомощность, о которой так грубо сказали ей прямо в лицо. Человек подсознательно цепляется за знакомые ценности и понятия даже там, где эти ценности лишены всякого смысла. Несмотря на все, что пережила Ливия, она до сих пор наивно верила, что согласие женщины имеет решающее значение в той игре, которую она предлагала. А от нее сейчас не зависело вообще ничего. И это потрясло ее. Она больше не могла передвигать мужчин, словно те были пешками на шахматной доске. Она сама теперь стала бессильной пешкой.
— Понимаю. Глупо предполагать, будто любой мужчина в этой части света станет вести себя согласно правилам и обычаям, существующим в другой части планеты,— чуть слышно пробормотала она, едва сознавая, что говорит. Потрясенная новым поворотом судьбы, она неподвижно лежала, пока железные пальцы белого варвара не схватили ее за плечо и не вздернули снова на ноги.
— Ты сказала, что я варвар,— резко начал он,— так вот, это правда, хвала Крому! Если бы твой караван охраняли варвары, а не мягкозадые слабаки, образованные и цивилизованные кретины, то этой ночью ты не была бы рабыней черной свиньи. Я — Конан из Киммерии, и меня кормит мой меч. Но я не такая собака, чтобы оставить белую женщину в когтях чернокожего. И хотя меня называют грабителем, я никогда не беру женщину без ее согласия. В разных странах обычаи разные, но если мужчина достаточно силен, он повсюду может насадить несколько своих обычаев. Еще ни один человек не называл меня тряпкой! Будь ты даже старой и уродливой, как любимый гриф дьявола, я все равно отобрал бы тебя у Баджуя, просто потому, что ты — белая. Но ты молода и красива, а я столько насмотрелся на черных шлюх, что меня уже тошнит от них. Я буду играть по твоим правилам просто потому, что некоторые твои принципы соответствуют некоторым моим. Возвращайся в свою хижину. Баджуй слишком пьян, чтобы прийти к тебе этой ночью, а я прослежу, чтобы завтра он целый день был занят. А следующей ночью ты согреешь постель Конана!
— Но как ты это сделаешь? — Ливия вся дрожала, ее обуревали смешанные чувства.— У тебя ведь только эти воины!
— Их достаточно,— проворчал Конан.— Они — бамулы, и каждый из них вскормлен пенистым молоком войны. Я явился сюда по просьбе Баджуя. Он хочет, чтобы я присоединился к нему в нападении на йихиджи. Сегодня мы пировали. Завтра у нас будет совет. Когда я покончу с ним, он будет держать совет в аду.
— Ты нарушишь перемирие?
— В этой стране перемирия заключаются, чтобы их нарушать,— решительно промолвил он.— Он нарушит перемирие с йихиджи, а после того как мы разграбим их вместе, постарается убрать и меня, стоит только мне потерять бдительность. То, что в другой стране будет самым жутким предательством, здесь — здравый смысл. Я не добился бы положения военачальника бамулов, если бы не выучил уроков, которые дает черная земля. Теперь возвращайся в хижину и спи. Знай, что свою красоту ты сохраняешь не для жабы Баджуя, а для Конана.
2
Ливия смотрела в щель в бамбуковой стене. Нервы ее были напряжены, она вся дрожала. Весь день, поздно проснувшись, отупевшие от вчерашней пьянки, чернокожие готовились к новому пиру. Весь день Конан из Киммерии сидел в хижине Баджуя, но что там происходило — этого Ливия знать не могла. Она старалась ничем не выдать своего волнения перед единственным человеком, кто входил к ней в хижину,— мстительной черной девкой, которая приносила ей еду и питье. Но эта женщина была слишком пьяна от возлияний прошлой ночи, чтобы заметить изменения в поведении своей пленницы.