острове, но остался гореть внутри нее. А значит, в Шуерецком все-таки есть свет и есть жизнь.
ОЖИДАНИЕ И РЕАЛЬНОСТЬ
Историю Николая и Людмилы я мечтала написать десять лет. Я познакомилась с ними в 2010 году. Маяк тогда перевели в автономный режим, смотрителей сократили и отправили на Большую землю. С острова Большой Жужмуй, на котором они прожили много лет, вернулись в раздрае. Что теперь будет со старинным маяком? Вдруг поломают, разграбят? Как выходить в море и не видеть привычного света? Людмила тогда сказала, что они не смогут бросить маяк, будут приезжать (50 километров на лодке по морю!) и ухаживать за ним просто так.
Я тогда только начинала свою журналистскую карьеру, набиралась опыта и, честно говоря, писать толком не умела. Опубликовала в карельской газете небольшой текст о закрытии маяка и долгие годы вспоминала смотрителей. Думала: приезжают ли, как обещали? Устроили ли новую жизнь? Живы ли? Когда, спустя много лет, я поняла, какой красивой может быть эта история, попыталась отыскать Людмилу. Тогда не вышло, и я забила. А недавно все же задалась целью отыскать ее во что бы то ни стало, перерыла все соцсети, написала разным людям из села Шуерецкое и случайно вышла на ее дочку. Позвонила и узнала, что все эти годы они с Николаем действительно ездили на остров и ухаживали за маяком. Попадали в шторма и передряги, рисковали жизнью. А потом Николай умер. Я очень расстроилась из-за того, что совсем чуть-чуть не успела, но все равно решила рассказать эту потрясающую историю любви и жизни маячников. И отправилась в практически изолированное село Шуерецкое.
Шуерецкое — одно из самых красивых сел, что я видела. В поезде я мечтала, как буду по утрам пить кофе на берегу реки. Но на деле каждое утро просыпалась от воя ветра и холода. В Шуерецком дождь лил без перерыва, я ходила в перчатках и шапке, месила грязь мокрыми насквозь ботинками и постоянно тряслась от холода. Когда в одном доме мне предложили валенки, налили коньяку и рассказали, какая травка лечит цистит, едва не расплакалась от приступа благодарности.
ПЛАН НАКРЫЛСЯ
В Шуерецком передо мной встала сложная задача. Я хотела рассказать историю любви Людмилы и Николая и, параллельно, историю села, за которым, как когда-то за маяком, присматривает Людмила. Было важно соединить это в одно цельное послание, не переборщить с фактурой, не перебить селом тему острова и маяка. Я планировала начать с Людмилы, расспросить про мужа, их жизнь на маяке, а потом отправиться в народ, знакомиться с жителями. А в финале обязательно съездить на Жужмуй — это должна была быть вишенка на торте, встреча Людмилы с маяком после долгой разлуки.
В Шуерецком мой четкий план накрылся. Разговорить Людмилу оказалось трудно. В материале ее история выглядит как хороший, стройный рассказ, но на самом деле весь он собран из коротких фраз, оброненных в разное время при очень разных обстоятельствах. Историю любви Николая и Людмилы, их жизни на острове я неделю собирала буквально по кусочкам. Людмиле было тяжело говорить о любимом муже, смерть которого она так и не смогла пережить. Что-то она рассказала мне, когда мы разбирали сарай, что-то — когда готовили вместе обед или просматривали старые фотографии. Многое об их жизни на острове я собирала между делом: один вопрос за телевизором, пока идет реклама, парочка — во время просмотра семейного видео или фильма о маяке. Как-то ночью я пошла в туалет и обнаружила Людмилу на кухне, глядящей в стену: не спалось. Я предложила чаю, и там, в ночи, за чаем, Людмила поделилась со мной самыми трогательными и тяжелыми моментами. Я совсем не уверена в том, что, не случись этой моей вылазки в туалет и этого внезапного чаепития, она бы так разговорилась. Чтобы потом не потеряться в этой нескладной каше из записей, я каждый день перед сном, как пазл, собирала историю, пытаясь придать ей стройность.
ЦЕННОСТЬ ЗАСТОЛЬЯ
Поскольку с Людмилой я общалась неделю, то в народ ходила параллельно. Журналист из Москвы в деревне, куда сложно добраться — событие. На меня прибегали смотреть даже собаки.
Абсолютно все местные жители в Шуерецком очень приветливые. Некоторые спрашивали, из какой я партии и в своем ли уме. В каждом доме из шкафов доставали коньяк. Я дико мерзла, так что ни разу не отказалась. Ну и, как правило, застолье располагает к беседе — зачем отказываться. Мы начинали с разговоров об истории и проблемах села, а заканчивали байками, сплетнями, личными трагедиями и радостями. Именно под коньяк я записала жуткую историю про то, как дядя Ваня лишился ноги. Под коньяк узнала о том, что лопухи — лучшее средство от артрита, а деревенская церковь сгорела от попавшей в нее молнии. Опять же под коньяк спасла кота Барсика от одинокой смерти, но приговорила к кастрации. Тамара не хотела забирать его с собой в город, собиралась оставить на зиму в деревне (потому что гадит и вообще ведет себя нескромно). Я рассказала, какими милыми становятся коты после кастрации, и ей эта идея очень понравилась. Барсик, прости, зато ты не сдохнешь.
Так доброжелательно в деревнях журналиста встречают не всегда. Бывает, что и посылают. Я обычно не обижаюсь и не принимаю близко к сердцу: людей можно понять. Но всегда стараюсь найти подход, правда, что именно сработает и расположит человека, никогда наверняка не знаешь. Однажды в другом карельском селе у меня состоялся такой диалог:
— Тук-тук, есть кто дома?
— Че надо?
— Здравствуйте, Валентина! Откройте, пожалуйста.
— Че надо-то?
— Хочу поговорить с вами о жизни в селе.
— Вы кто, бля?
— Я журналист.
— Какой, на хуй, журналист?
— Хороший.
— Ну, заходи.
ЖДАТЬ У МОРЯ ПОГОДЫ
В Шуерецком практически не работает мобильный интернет, так что, гуляя от дома к дому, я постоянно искала место для связи с редакцией. Однажды, чтобы рассказать редактору о том, что я жива, вскарабкалась на высоченный забор и едва не свернула себе шею. Залезала в окно, чтобы посмотреть на заброшенный клуб, путалась в траве и паутине, чтобы сфотографировать на кладбище удивительные поморские кресты. Переводила через шаткий мост местных старушек. Наклонилась, чтобы понюхать в воде цветок, и рухнула в речку. Было весело, но не всегда. В один из бесконечных дождливых дней, ожидая у моря погоды, я так подкисла в темном доме Людмилы, что расплакалась над историей местной бабушки о том, как над