втирала в ногу все, что накупила. Нога болела и опухала, Николай кричал по ночам от боли.
«Как-то с Оленегорска приехала женщина, она когда-то работала тут медсестрой. Я попросила взглянуть на ногу, она и говорит: “Тася, как бы у него гангрена не пошла. Если начнется, на ноге появятся черные пятна. Сразу бей в колокола и требуй, чтобы его забрали в больницу”. Как-то утром я подошла, смотрю — пятна. Схватила все его выписки, села в электричку и понеслась в больницу. Мне там говорят: “Привозите”. А это пятница, следующий поезд из села только в понедельник. Я говорю: “Как я вам его привезу?” В общем, два дня до понедельника он у меня орал нечеловеческим голосом. В понедельник я его привезла, там все и обалдели. Успокаивали, мол, что-нибудь придумаем. И придумали. Вышел доктор: “Надо ампутировать ногу, ваш муж согласен”. Я говорю: “Конечно, он готов и голову удалить, лишь бы не терпеть боль!” Сколько я тут прожила, ни одного человека не спасли — все на кладбище лежат».
После удаления ноги муж Таисии перенес инсульт. Тогда они решили переехать в город — там рядом «скорая помощь». В Шуерецкое Чоботаревы приезжают на лето. «Тут он хоть во двор выходит, а там у нас подъезд, ступеньки — всю зиму у окна сидит».
Жуткие истории про медицину имеются чуть ли не в каждом доме. Однажды у местной жительницы случился инсульт. «Мне позвонили из “скорой”, мол, у вас там такая-то нуждается в срочной госпитализации, организуйте привоз, — вспоминает Людмила Рынцина. — Что делать? Собрала народ, взяли носилки, положили ее и понесли на станцию. Попросили дежурного договориться с товарным поездом — остановился, ее туда погрузили и повезли в город. Спасли, радовались всем селом. А позже она утонула, когда полоскала белье на мостках».
Потом еще соседи «потеряли» дедушку — заметили, что не видно его. «Пошли к нему, дверь открыли, а он лежит на полу — инсульт. В “скорую” звоню — никто не едет. Я как раз была в Петрозаводске, сказала, что, если не отправят никого, я пойду в министерство. Через сутки приехал молодой фельдшер. Осмотрел деда, на мотоцикле его повезли на электричку. Он в больнице умер, толком не приходя в себя. Конечно, столько времени между инсультом и помощью прошло!»
ПОМЕРЫ
Каждый год из Шуерецкого из-за недоступной медицины кто-то переезжает в город.
Восьмидесятитрехлетняя Тамара Гридина прошлой зимой застряла в сугробе и заболела. В Североморске у Тамары живет родная сестра Галина. Этим летом она приехала в Шуерецкое, чтобы забрать Тамару в город. «Как она тут живет одна — ужас! Прорубь сделать сил у нее нет, топит снег и пьет чай, представляете? Снегу иногда столько выпадет, что из дома не выйти, а сил у нее чистить его уже нет. В общем, забираю ее. Привозить буду на лето».
Тамара слушает Галину и хватается за сердце. «Я в городе жить не смогу. Как это, в каменном доме?
Не переживу я там зиму... А еще у меня кот тут остается, он без меня тоже помрет. И оставаться тут страшно.
Умрешь — некому глаза закрыть».
Несмотря на эти страшные истории и очевидную безнадегу, основная масса жителей села вполне довольна жизнью.
Надежда Галанина, целуя в морды маленьких козлят, которые живут у нее дома вместе с котом, находит в изоляции села положительные моменты и не уверена, что селу нужна автодорога. «Запирать на палку дом уже не получится — поедут туристы, придется вешать замки. Одни такие чужаки уже сняли на кладбище иконы со всех старинных крестов, один бог знает, что еще могут наворотить».
В очередном идеально убранном доме с цветами и яркими половиками Тамара Мацко рассказывает, что ей нравится жить в Шуерецком, потому что она нигде больше не жила и потому что сейчас у нее все есть. «Пенсия есть. Чем заняться — есть. Пока наскребешь все, печь стопишь, обед сготовишь, телевизор посмотришь — уже и спать пора. Все, что я хочу, — нормально тут умереть, чтобы меня к поезду на носилках не таскали. Мы, померы, ко всему привыкшие».
Тамара нарочно произносит не «поморы», а «померы».
И хохочет. «Была тут у нас теть Таня, у нее спроси, кто твой муж, она скажет: “Так помер”. “Ну помер, так помер, а кто был-то?” “Так помер!” Вот мы так себя и называем».
МОСТ
На фоне «померов», принявших жизнь, как она есть, Людмила Рынцина выглядит странно. Она пытается добиться для родного села лучшей доли, хотя после смерти мужа руки почти опустились.
Еще в годы работы на острове Людмилу заочно выбрали председателем Шуерецкого женсовета. По словам местных, тогда несколько активных женщин «старались для села». Сегодня осталась только Рынцина.
«Когда был у нас председатель, хоть было к кому обратиться, — говорит Таисия Гавриловна. — А теперь тут Людмила только. Если что узнать, сделать, помочь — все к ней. Она за нами присматривает».
«Многие просят: “Люда, напиши, Люда позвони”, — говорит Рынцина. — Я пишу, звоню, потому что должен кто-то. Жалко село. Жалко людей».
Когда отменили электричку, на которой сельчане ездили в Беломорск, Людмила писала чиновникам и вместе с другими жителями собиралась перекрыть железную дорогу. «Где такое видано, чтобы люди жили на станции, но не имели возможность сесть в поезд?» Электрички частично вернули.
Много лет Людмила пыталась выбить из администрации деньги на реконструкцию моста, который соединяет две части села, верхнюю и нижнюю. За десятки лет мост стал аварийным, доски прогнили, появились дыры. Годами получала отписки, а этим летом мост сгорел.
«Я была дома, вдруг гляжу — за окном красивое зарево. Подошла, вгляделась — батюшки, так это ж наш мост полыхает, — говорит Таисия Гавриловна. — Подумала: “Ну все, тут-то жизнь наша и кончится”».
Говорят, ничего страшнее в Шуерецком случиться не могло. Люди лишились возможности ходить друг к другу в гости, нижняя часть села оказалась оторвана от кладбища, а верхняя — от магазина и станции.
«Третий месяц не могу вернуть домой кота, — чуть не плачет Елизавета Степановна. — Когда мост горел, кот гулял на той стороне. Там остался и теперь не может вернуться обратно».
«Когда горел мост, я была в Кеми, — рассказывает Рынцина. — Сначала обзвонила всех, кого могла, попросила тушить. Рассказала, у кого ключи от пожарной помпы.
А потом позвонила в Сосновец, в администрацию, и сказала все что думаю. Столько лет, столько лет я билась за этот мост, и