– То, что Вы мне рассказали, звучит очень странно, но мне это кажется правильным и очень естественным. Удивительно, что никто до сих пор до этого не додумался.
– Анжела – Анжела, наши Предки об этом знали! Около ста тысячелетий назад, в те времена, когда, по мнению Дарвина и иже с ним, люди были просто скопищем дикарей, полулюдей – полуобезьян! Существуют неоспоримые доказательство того, что человечество в те времена было не только разумным, но еще и обладало знаниями, которые до сих пор ставят в тупик ученых – вспомните Атлантиду, цивилизацию Майя, рассказы, о которых принято считать мифами! Эволюционная теория, на мой взгляд, касается только животного мира (и то – не факт!), к которому Человек, вообще-то, не относиться. А вы говорите, никто не додумался…
Что тут можно сказать? Идмон меня изрядно озадачил, я даже про кипящий чайник совсем забыла и вспомнила только когда кухня наполнилась горячим дымом.
Завариваю чай в две пол-литровые чашки, ставлю на стол, с удивлением отметив, что Идмон положил в свой напиток сразу восемь ложек сахара. С ума сойти! Наверное, он действительно потерял очень много сил при перемещении из прошлого в будущее и обратно…
Некоторое время мы молча пьем чай, заедая черным шоколадом. От усталости, одолевшей меня с десяток минут назад, почти не осталось следов. Я снова бодр и готов на подвиги, вот только Анжела какая-то чересчур притихшая.
Я совсем забыл, как это бывает, когда твои представления, сформированные за годы жизни из прочитанных книг, телепередач и наставлений родителей и священнослужителей, однажды в один прекрасный момент перестают соответствовать твоим же собственным представлениям об Истине. Это все равно, что жителя крайнего севера выкинуть с парашюта в самый центр пустыни, о которой он понятия не имеет, потому что его мир ограничен айсбергами и бескрайним снегом.
Я тоже прошел через это. Сначала меня удивляло все то, что мне пытался втолковать мой Учитель, затем, перейдя от удивления к познанию, изучая Буквицу и х'Арийскую арифметику, я начал восхищаться нашими предками и учиться с утроенным рвением. И сейчас я испытываю к людям, жившим много тысячелетий назад, потомками которых мы все и являемся, безграничное уважение.
Возможно, когда-нибудь мы сможем общаться с Анжелой на равных, для этого ей надо будет пройти весь путь познания, который даже для меня все еще не окончен, а затем найти на нем свою неповторимую дорогу, предназначенную только для нее. Я уверен, что смогу стать для нее проводником, таким же каким был для меня мой Учитель. А может быть она предпочтет закрыть глаза на события последних часов и забыть обо всем. И такое бывает, к сожалению…
Но пока я вижу в ее глазах глубокую задумчивость, следы своей собственной тирады по поводу смысла человеческого бытия на Земле, отголоски борьбы между верой навязанной извне и верованиями наших Предков – я не буду ей мешать. У нее будет столько времени подумать, сколько понадобиться, потому что у каждого из нас должен быть выбор.
Глава 7
– Можно попробовать переместиться в день, в который хоронили отца Глеба, – говорит мне Идмон выдержав долгую паузу, во время которой я пыталась осмыслить все то, что он мне рассказал. – Тогда мы сможем узнать что послужило причиной его смерти. Это наша единственная зацепка на данный момент.
– Вы правы, Идмон, – отвечаю. – Нам для этого надо узнать дату смерти?
– Нет, время понятие весьма относительное – мы же до сих пор бродили вслепую, потому что знали, какой именно момент хотим увидеть. Это тот же самый случай. Берите меня за руку, нам пора!
Обжигаюсь руной, начертанной на руке моего проводника и, вдохнуть не успев, мы возвращаемся в квартиру Глеба.
Грустная картина…
Занавешенные зеркала, люди в черных одеждах, отец Глеба, лежащий в деревянном гробу, оббитом красно-черным шелком. Возле гроба на коленях рыдает женщина, я узнаю в ней остатки молодой и веселой девушки с семейных фотографий в книжном шкафу.
Самого Глеба не видно, его нет в этой комнате. Интересно почему?..
От нечего делать подхожу к окну и вижу, что на лавочке возле подъезда сидят два юноши – Глеб и… Павел. Дергаю Идмона за рукав, кивнув в сторону окна. Он подходит, без лишних слов берет меня за руку, и мы уже не в квартире, а рядом со скамейкой, где в тягучем (почти ощутимом) молчании сидят мальчики.
Глеб выглядит потерянным. Он бледен и это особенно заметно в контрасте с черной рубашкой и брюками. Павлуша, как я вижу, не знает как утешить своего друга, поэтому молчит, изредка, похлопывая друга по плечу и прерывая молчание одной и той же фразой «Крепись, дружище!». Глеб ему в ответ только молча кивает и отворачивается, чтобы скрыть слезы, которые все равно текут, не смотря на убеждение юноши, что взрослые мужики не должны плакать.
У меня разрывается сердце от этой картины. Не дай Бог пережить смерть родителей, а особенно в таком юном возрасте, ведь по идее мальчики наши еще даже школу не закончили.
– Как это случилось? – спрашивает мой сын, обращаясь к Глебу.
– Не знаю, – вяло отзывается тот.
– Может быть, наверх пойдем? – Павлуша решил, видимо, разговорить друга. Знает уже, что молчание в такой ситуации еще хуже, чем бесполезные разговоры.
– Его вынесут сейчас, – тяжело вздохнув, отвечает Глеб.
– Но все-таки, как это случилось? Он болел чем-нибудь?
– Болел. Только болезнь какая-то обычная, вроде гриппа. Мама даже врача сперва не вызывала – папа запретил. Сказал – само пройдет через два дня, но через сутки его уже не стало.
– Как такое может быть? – Павлуша был явно удивлен, впрочем, как и мы с Идмоном.
– Не знаю. Он кашлял, на горло жаловался, у него немного болел живот, потом резко поднялась температура – до сорока скаканула – и через два часа его не стало. До нас даже скорая не успела доехать.
– Что же это за грипп такой странный?
– Откуда я знаю, Пашка! Ты мне такие вопросы задаешь, честное слово!
– Прости дружище, просто все это странно, тебе не кажется?
– Вообще-то да, но я же не врач, чтобы диагнозы ставить. Скорая написала, что причиной смерти является гипертермия, то есть высокая температура.
– И все? – уточнил Павел.
– Все.
Больше Глеб ничего не успел сказать – к дому подъехали микроавтобусы с траурными лентами. Два внушительных размеров мужчины вынесли гроб и осторожно погрузили в катафалк. Друзья, родственники, медленно, опустив головы, выходили из подъезда и в полном молчании садились в микроавтобусы. Женщины плакали, мужчины играли желваками – так всегда бывает…
Глеб с Павлушей присоединились ко всем остальным последними.
– Что делать будем? – спрашиваю Идмона.
– У меня ощущение, что Павел очень заинтересовался причиной смерти Юрия Никифоровича. Может быть, нам остаться здесь и дождаться продолжения их разговора?
– Думаете, будет продолжение?
– Наверняка, – задумчиво пробубнил Идмон. – Возможно, именно в загадочной болезни доктора Красько и кроется причина того, что они оба наших юноши решили учиться на микробиологов.
– Вы действительно так думаете? – Я удивилась словам своего спутника, но, видит бог, то, что он говорит – похоже на правду.
– Не исключено что это тот же самый вирус, который впоследствии привел к эпидемии. Другого объяснения их дальнейшему поведению я не нахожу, – продолжал тем временем Идмон свои размышления.
– Так что же делать? – спросила я его не находя контраргументов.
– Ждать. Наблюдать. Делать выводы. Что тут еще можно сделать?..
Я уверен, что прав, процентов на двести – не меньше. В тот день, когда разбилась пробирка, у Глеба тоже была очень высокая температура, он не зря был убежден, что Павел не успеет найти лекарства, потому что видел как быстро сгорел его отец. Достаточно простая арифметика.
Ладно. Сейчас необходимо ускорить течение времени, нет смысла оттягивать интересующие нас события. Время само по себе пластично, а у меня к тому же есть средство ускорить или замедлить его темп.
Черчу нужную мне руну в воздухе, отчего на секунду испытываю весьма сильное головокружение. Хорошо, что оно сразу же прошло. Не до собственных страданий сейчас, потому что ключ в дверном замке квартиры Глеба поворачивается и в квартиру входят наши друзья-товарищи. Они одеты не в траурные наряды, а в некое подобие школьной формы – классического покроя брюки, клетчатые рубашки с вышитой на них эмблемой школы, рюкзаки за спиной.
Значит, у меня получилось, а ведь я всего один раз пробовал этот знак в действии! Но в древней славянской магии, как и в любой другой, есть простой принцип, состоящий в том, что если получилось один раз, получиться и в следующий. Зря я сомневался – сомнения в таком деле только мешают.
Глеб ведет Павла в соседнюю комнату, а мы следуем за ними. Вижу, что Анжела немного удивлена, но, думаю, у меня еще будет время ей все объяснить.
– Ты знаешь, где лежат его бумаги? – спрашивает тем временем Глеб.