и сказал: «Все, мне пора. Прощай, Петя». Я тоже встаю, хочу пойти с ним, а он только головой мотает, мол, тебе еще дальше ехать. Так и вышел на станции, а меня дальше отправил. И, представляешь, проснулся, а внутри какое-то чувство странное, слишком светлое. И никакой внутри злости и обиды за то, что он со мной сделал…
Петя не успел договорить. Я придвинулась к нему поближе и уткнулась лицом в широкое плечо. По щекам, как всегда, полились слезы.
– Эй, ты чего? – растерянно произнес он.
Но я так и не смогла признаться, что на самом деле случилось с Дмитрием. И стало как-то все равно. Почему Соня и Дмитрий умерли? Куда пропал Феликс? Чем Петр заслужил свои шрамы? Я не знаю. Жизнь никогда не дает ответы на, казалось бы, простые вопросы.
XIX. В никуда
Многоокий улей на улице Мелькоровской горел теплом и холодом в каждой стеклянной фасетке. Черный предупреждающий сигнал играл только в соте шестого этажа.
Я набрал на домофоне две студеные цифры и выжидательно вслушался в тоскливую песнь гудков. На том конце провода было ноль реакции. Дождавшись случайного странника, владеющего заветным магнитом, я прошел до кнопочной копии динамика, чтобы выслушать песнь еще раз.
Большой брат под куполом неотрывно смотрел с потолка. Пришлось ждать очередного случайного странника. Стальная дверь пригласила в идеальный мир человеческой геометрии: прямоугольный пролет, проем, почтовые ящики. В длинном холле все шесть грузчиков спали – ждали нажатия на выпуклый круг.
Я поднялся и нащупал проводник очередного глашатая. Лондонские мотивы Бенджамина Холла ненадолго разбили тишину. Но того было мало, чтобы призвать хозяйку. Крючковатый нос пригласил его опустить – я поддался. Поддалась и тридцать шестая, ведь она оказалась открытой.
Внутри умер свет, хоть выколи глаза. Манящий маячок для мотылька мигал только в дальнем конце. Сомнений не было – то оставленное кем-то послание. Но чтобы его прочесть, следовало раскалить стекло на потолке. Я так и сделал. В электронных чернилах распознались новороманские знаки. Но лучше бы эти страшные строки остались неправдой:
ПРОСНИСЬ, ВСЕ ПРОИСХОДИТ НАЯВУ
Флейман тревожно оглядел комнату: чисто выбеленная, она казалась ужасающе пустой, чтобы быть жилой. «Зеркало, нельзя подходить к зеркалу», – заевшей пластинкой крутилось в его голове.
Стало страшно выходить из комнаты. Покружив немного загнанным в клетку зверем, Флейман взял подушку и лег в позу эмбриона на кровати. Стала накатывать дремота. И он верно бы уснул, если бы не нахлынул ужас с новой силой.
Флейман знал, что он не в силах избежать то, что он должен увидеть за отражением. Встав, он медленно зашагал в коридор. В зеркале отразилось изуродованное страхом лицо. Но надо было преодолеть себя и открыть дверцу шкафа-купе.
Смерть еще никого не красила. Посиневшее тело Василисы висело все в том же бежевом платье с галстуком-бантиком и черных капроновых чулках. Темно-зеленые глаза налились сгустками крови из лопнувших капилляров. Аккуратные тонкие губы рдели красным и без алой помады.
Хотелось отвести глаза. Борясь с разрывающей нутро тоской, Флейман нашел в себе силы встать на стул, чтобы отвязать веревку. Неумело замотанный узел был скручен и запутан так, словно девушке потребовалась не одна попытка себя повесить. Разбитые в кровь колени были тому подтверждением: она затягивала на шее петлю, срывалась и падала, снова и снова, пока все не свершилось.
Немало усилий потребовалось Феликсу, чтобы высвободить Василису из петли. Взяв девушку на руки, словно спящую принцессу, он понес ее на кровать. Растянувшееся по струнке тело стало казаться несколько умиротворенным. Мертвые глаза остались смотреть в пустоту.
Он догадался, что оставалось последнее. Найдя в сумке бутылек со снотворным, он высыпал себе целую горсть таблеток, закинул ее в рот и разгрыз зубами. Затем лег рядом с трупом Василисы – посередине кровати осталось пустое пространство.
Феликс закрыл глаза. Скоро все будет хорошо, ведь он отправится в лучший мир – сновидений, вдохновения, фантазий и воображения. И, кажется, не было страха, ведь Флейман знал, что человеческая жизнь – это всего лишь шаг из ниоткуда в никуда.
XX. Последнее путешествие Феликса Флеймана
Я открыл глаза.
Джем-сейшн был в самом разгаре. Расположенный сбоку от сцены столик открывал обзор на профили незнакомого квинтета. Спиной был повернут только ударник: свисающие до лопаток колтуны дредов и регги-образный прикид разрушали привычное представление о джаз бенде. Оставшаяся четверка ничем особо не выделялась: простая внешность, обыкновенная одежда, любительская игра безликой мелодии.
«Сон ли это?», – спросил я себя.
«Да, это сон», – ответил голос в голове.
Пространство вокруг стало переживать некоторые метаморфозы. Теперь со сцены звучало фортепианное соло композиции The Two Lonely People. Из ниоткуда возник большой черный рояль и худощавый человек с зализанными назад волосами. На его носу – очки в стильной заквадраченной оправе, а в зубах медленно тлеющая сигарета.
– Феликс Флейман? – послышался грубый бас за спиной.
Я обернулся: уже знакомый мне исполинских размеров мужчина нависал над соседним стулом.
– Вы ошиблись – меня зовут Петр Ершов.
Старик понимающе кивнул.
– Вы не будете против, если я составлю вам компанию?
– Я вас уже давно ожидаю.
Приглашенный по-прежнему совершал движения осторожно и неспешно. Расстегнув верхнюю пуговицу старого заплатанного пиджака, он встал перед столом, отдышался, прокашлялся, сощурился от боли, и только потом подвинул стул вплотную и сел.
– Вы знаете, кто я?
– Да – Феликс Флейман, степной волк.
– А почему я такой больной и старый, вы тоже знаете?
– Я пытался стереть ваше существование. А это последствия.
– Петр Ершов должен был принять Феликса Флеймана, потому что мы неразрывное целое.
– Зачем принимать плод воображения?
– Когда-то такой же плод подарил Адаму великое знание о диалектике души.
– Мне не нужны знания, которые ведут в тупиковые ветки.
– Солгав, вруны продолжают обманывать всех снова и снова, поскольку боятся быть пойманными.
– Мы оба знаем, что сейчас я говорю правду.
Старик не успел ничего ответить – его глотку сковал приступ кашля. Взяв платок в руку, он постарался сдержать припадок, как в прошлый раз, однако к спазмам теперь добавилось сильное кровотечение.
– Где мои таблетки? – смотря сквозь слезы на меня, спросил Феликс Флейман.
– Здесь, – коротко ответил я и протянул прозрачный бутылек с пилюлями.
Степной волк без лишних вопросов принял мое подношение. Высыпав целую горсть в ладонь, он закинул ее себе в рот и жадно запил водой. Приступ сразу же прекратился.
– Что за лекарство вы мне дали?
– Снотворное.
Старик жалобно посмотрел мне в глаза, чуть пошатнулся и упал плашмя на пол. Я знал, что все так закончится, потому встал из-за стола неспешно, а затем так же медленно опустился к нему на коленях.
– Это конец, – слабо прохрипел Флейман.
– Я знаю.
– Петру Ершову предстоит еще долгое путешествие.
– И это я тоже знаю.
– Надень мою маску. Без нее ты не войдешь в «Театр», – кроваво прокашлял старик. Это были последние его слова – после них он скончался