Его взгляд потяжелел в разы, на жестких скулах заходили желваки.
— Всего лишь связал свою жизнь с любимой женщиной, — ответил невозмутимо.
— Ты поставил под угрозу мое королевство. — Твердой поступью Аарон обогнул стол и предстал передо мной в паре шагов от того, чтобы ударить. — Ты вновь поставил его под угрозу.
Он посмотрел на узор, потом в мои глаза и снова на узор. Будто все еще не верил. Будто и мои слова, и брачная метка — злостный мираж.
— Никакой угрозы не будет, если мы свергнем Церрию с насиженного ею места, — начал осторожно. Хотя никакой осторожностью уже не пахло — любое мое слово брат примет в штыки. — Диана была наследницей. Она должна вернуть свое право на трон.
Глаза короля расширились, кадык дернулся, и он резко ухватил меня за ворот кителя.
— Ты помутился рассудком?! Вернуть трон? Она стала изгоем с появлением шрамов, и мысли о троне Дерил-де-Лоя столь же опасны, как и союз с этой девчонкой. Чем ты только думал?
Злобно пыхтя, он смотрел прямо в глаза. Я не решался ни заговорить, ни увести взгляд, крепко сжимая челюсти.
Я ожидал такой реакции, но не до конца был к ней готов. Хрупкая надежда на помощь брата стала еще хрупче, и от нее отошли первые крупные куски.
— Ты хоть знаешь, как у нее появились эти шрамы?
— Ты настоящий эгоист, — не слушая, Аарон в гневе оттолкнул меня. — Я закрывал глаза на то, что ты скрываешь свою мать в Пустошах, но сэтиммириться не стану.
Удивление от того, что он все это время знал об Элеоноре, вспыхнуло внутри и чуть не поглотило. Его вовремя придавило горькое чувство злости.
— Эгоист? — повторил с усмешкой. — В моих действиях есть хоть капля эгоизма? Есть ли эгоизм в желании любить? А в том, чтобы помочь женщине, которая родила меня? Ты знаешь: она боролась за меня, а в итоге поплатилась свободой из-за жестокости нашего отца.
— Верно, эгоист. Ты пытаешься защитить лишь двух женщин, а я все королевство. В этом наше главное отличие, и это единственная причина, почему тебе далеко до титула короля, — выплюнул злобно и замолк, внезапно осененный какой-то мыслью. Его лицо вытянулось, кулаки разжались и вновь сжались. — Так вот в чем дело... Ты хочешь заполучить трон? Вот какова причина брака с принцессой? Затеял устроить переворот и стать новым правителем Дерил-де-Лоя?
Опешив от такого наглого обвинения, я не нашел что ответить.
Правитель Дерил-де-Лоя.
Невероятно неразумная мысль… Уже долгое время в королевстве чернокнижников царит матриархат. Моим стремлением было подарить Диане желаемое, освободить ее от оков, которые на нее набросила родня, а не примерять на себя ту роль, какая пугала моего брата.
— Ты мое проклятие, Деймон. Настоящее проклятие, обрушившееся на мою голову сразу после того, как ты родился, — покачав головой, мрачно выдохнул Аарон. Такие слова ударили сильнее, чем могла бы ударить магия или любое оружие мира. — Избавься от связи, пока о ней не узнала Церрия.
— Я не буду этого делать, — сказал тут же, отчего брови короля сдвинулись на переносице, а глаза ярко вспыхнули недовольством. Меня не пугала его реакция. Больше не пугала. — Диана моя жена. И останется ею до тех пор, пока не изъявит желания избавиться от своего назойливого мужа.
Мы сверлили друг друга злыми взглядами, как делали множество раз до сегодняшнего дня. Но в этот раз от нас летели искры, словно от незримо скрещиваемых мечей. Взгляд резал, ранил. Почти убивал. И если бы не остатки благоразумия, пол бы уже давно обагрился нашей кровью.
Спустя долгую паузу Аарон вздохнул, выпуская гнев. Однако раздражение осталось и продолжило резать его изнутри, сделав следующие слова хлесткими и холодными:
— Быть может, расстояние образумит вас обоих. Диану скоро доставят домой, а ты вернешься в академию и не сможешь покинуть ее без моего дозволения. Больше для тебя недоступны ни Ледяные Пустоши, ни столица.
— Нет, — вырвался из меня вздох, и я шагнул к нему, чувствуя, как тяжелеет сердце и начинает в безумии биться о ребра. — Ей нельзя возвращаться. Ты не знаешь, что они делали с ней. Не знаешь, что сделают…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я хотел телепортироваться обратно в Пустоши — немедля, не дожидаясь от брата ответа. Жаждал успеть спрятать Диану и не дать ей усомниться в обещании оберегать ее.
Но едва я нащупал магию, как чужая энергия обхватила меня густым черным дымом и вынудила пасть на колени.
Грудь сковало болью. Все тело задрожало, покрывшись жгучей испариной, голос исчез — и казалось, что безвозвратно. В легкие проник яд, мешая сосредоточиться, не позволяя нащупать огонь и вырваться из магических пут. Охваченный бессильной яростью, я не мог пошевелиться, только с трудом дышал.
И лихорадочно думал.
О ней. О матери.
О том, что я подвел их.
— Если ты обмолвишься о вашей связи хоть кому-нибудь и слух об этом дойдет до чернокнижников, я отправлю твою мать на казнь, — ледяным, повелительным тоном выдал король. — Ей давно пора было лишиться головы. Раз не за твое рождение, то хотя бы за воровство и убийство.
С этими словами свет перед глазами померк, меня бросило во тьму — вязкую и удушливую. Но она мгновенно расступилась, переместив меня в кабинет академии.
Я стоял, почти не дыша, глядел на серебряные блокаторы в виде широких браслетов, обхвативших мои запястья, и чувствовал внутри жуткую пустоту. Такую, которая могла поглотить весь мир.
Меня лишили магии.
И любой возможности вырваться из этой проклятой темницы.
49. Орудие могущества. Диана
Оказывается, я боялась возвращениядомой.
Невзирая на то, что я стремилась сюда с самого первого дня, как меня отослали в академию, мне было страшно снова встретиться с мраком этого места и холодом, который, казалось, в тысячу раз сильнее холода Ледяных Пустошей.
Мрачность Дерил-де-Лоя была осязаема в любое время года. Но зимой — в особенности зимой — королевство превращалось в обитель льда и темноты. Едва ли возможно было поймать хоть один луч света: солнце не пропускали плотные, тяжелые тучи, рассеивающиеся только с наступлением лета, под гнетом невыносимой жары.
Дворец, как ни странно, был одним из самых страшных мест в Дерил-де-Лое. Громадный и изящный, он возвышался на холме, как морская скала над мельтешащими под водой рыбками. Шпили протыкали грозовое небо и терялись в сизом тумане, создавая неповторимую иллюзию величия для замка, окруженного крепостью.
Мне нравился этот дворец, несмотря на его мрачность и на то, что полы в его комнатах не раз были залиты кровью, а где-то там, под землей, таились пыточные. Он восхищал красотой и в то же время пугал. Но пугал по большей части потому, что в нем жила женщина, наводящая страх на жителей объединенных королевств. Женщина, власть которой нерушима уже более двадцати пяти лет. Женщина, которая зверски пытает слабых, убивает врагов и не доверяет союзникам.
Моя мать безжалостный человек. И каждый раз, встречаясь с ней лицом к лицу, страх парализует меня, как парализовал в детстве.
Ничего не изменилось… Я и сейчас, стоя напротив нее, ощущала скованность во всем теле и едва могла вдыхать и выдыхать. По возвращении в королевство меня сразу же отвели в мою комнату, не дав встретиться ни с отцом, ни с братом, ни с сестрой. Не сказала бы, что испытываю огромное желание видеть их, но я полагала, нам будет о чем поговорить… Достаточно было бы взглянуть в глаза друг друга.
Но меня здесь не ждали. Это стало понятно по слою пыли на мебели и моих вещах в комнате. Чертова пыль как будто кричала, что меня здесь давно никто не ждет. Но я им нужна. По-прежнему нужна.
Почему?
Это и было первым вопросом, который я задала вошедшей в комнату Церрии, упрямо подавляя страх и неотрывно смотря в ее подернутые извечным раздражением глаза.
— Что вам от меня нужно? — Я сжала кулаки, чувствуя, как от мнимого безразличия на лице матери внутри оседает тяжелый ком обидных чувств. — Вы изгнали меня. Сделали посмешищем. Не было бы лучше наконец оставить меня в покое?