Погарцевав во дворе, Миро попросил открыть ворота — и ускакал сначала на улицу, а потом в чисто поле. Ну, теперь его можно долго ждать. А у Бейбута столько дел в таборе. И где, кстати, Земфира, Люцита? Вот женщины, ни на секунду нельзя оставить — разбежались, как тараканы. Ну, и бог с ними. Не маленькие дочка с мамой. Захотят, сами найдутся. И до табора доедут. Хотя нет, вот Земфира обнаружилась. Но тут же хитрец Баро упросил ее остаться чаю попить. А Бейбуту некогда — забрал таборное золото, отвергнутое Зарецким (ему это — капля в море), и домой.
Как в детство вернулись. Баро сидел с Земфирой наедине. И не знал, что ей сказать. За золото, за попытку помочь уже благодарил. Достоинства Миро, а заодно и Торнадо, уже воспели. Кофе уже попили…
И вдруг Баро увидел золотую цепочку на груди Земфиры. Он ей когда-то давно подарил.
— Ай-яй-яй, Земфира, не положила в общую корзину цепочку. Видать, пожалела? — спросил Зарецкий с шутливой строгостью.
— Для взятки, для чиновника она не много стоит. А для меня — дороже любых денег.
— После того, как у нас с тобой не сложилось, я бы не удивился, даже если бы ты ее выбросила.
— Это ты мне подарил, Баро. Как я могу ее выбросить! Наоборот, я храню ее как зеницу ока. Никогда не снимаю, — Земфира тронула цепочку рукой и тут же инстинктивно прижала ее к сердцу.
Баро заметил это и сказал:
— Не называй меня Баро. Называй меня — Рамир…
До этого такие слова он говорил только Раде.
— Ты не обидчивая, Земфира. Это хорошо.
— Нельзя быть обидчивой, когда одна дочку растишь.
— При чем тут это? Я тоже один дочку ращу.
— Ты мужчина, Баро. Сильный, богатый, все тебя уважают. Ты свою долю с моей не равняй.
— Что, трудно приходится?
— По-всякому…
— А все же?
— Мы кочевые цыгане, артисты. На что жаловаться? Сегодня есть гадание, завтра — нету. Сегодня есть представление, завтра — нету. Сегодня мы здесь, завтра уехали.
— Понятно: сегодня есть деньги, завтра нет. Сегодня есть, где голову приклонить, завтра нет.
— Этого я не говорила.
— Не обидчивая, но гордая… Я подумаю, как тебе помочь, Земфира.
— Я не прошу помощи. Вот ты посмотрел на меня, выслушал — и у меня на сердце посветлело. Мне больше ничего и не надо… Рамир.
* * *
То, что Максим был после купания в плавках, смутило Кармелиту. Хотя, казалось бы, чего смущаться. Лето. Жарко. Парень решил искупаться…
Но внутренне она-то понимала, что все не так. Их встречи с Максимом становились все более теплыми, задушевными, не для посторонних глаз… А уж если бы их сейчас увидел кто-то из табора!
— Привет!
— Привет.
— Купаешься?
— Купаюсь.
«Хороший разговор, — подумала Кармелита. — Толковый. Стоило ради этого сбегать ото всех». И тут же перешла на более строгий тон:
— А ты принес, что ты мне обещал?
Максим подошел к одежде, сложенной у берега, на песке, достал из кармана сложенную бумагу.
— Вот. Держи. Это заявление Носкова на твою бабушку.
— И что? — спросила девушка, широко раскрыв глаза.
— Все! Она свободна.
— Как свободна?
— Заявление на руках. Все. Они не имеют права ее больше задерживать.
— Макс, спасибо тебе огромное. Я так рада… я…
— Да ладно, обращайтесь, если что, — шутливо загундосил Максим, а дальше уже нормальным голосом предложил: — А пошли… искупаемся!
— Не хочу я. У меня и времени нет.
— Пойдем, пойдем, — Максим нежно взял ее за руку и потянул в сторону воды. — Пошли. Серьезно тебе говорю, вода отличная.
Кармелита сбросила обувь. И, немного приподняв юбку, зашла в воду.
Люцита, наблюдавшая за всем этим издалека, чуть не задохнулась от возмущения. Ай да Кармелита, ай да недотрога. Пока жених коня объезжает, она тут тоже времени зря не теряет…
— Может, все-таки искупаемся? — продолжил пляжную атаку Максим.
— Нет. У нас так не принято.
— Подожди… Вы что, на пляж вообще не ходите?
— Ну почему вообще не ходим. Иногда. С подружками.
— С подружками? — задумчиво произнес Максим. — Ну тогда в качестве подружки я пойду окунусь.
— Иди искупайся. А я пока твои вещи покараулю. А то вдруг цыганка украдет…
Оба расхохотались.
Этого нежное Люцитино сердце уже не выдержало, и она побежала обратно, к дому Баро. А в мозгу билась одна мысль: «Только бы Миро успел увидеть все это безобразие! Только бы успел!»
И, видно, кто-то свыше услышал ее просьбы, потому что даже домой бежать не пришлось. Навстречу ей скакал Миро верхом на Торнадо.
— Люцита, ну как тебе мой конь?
— Мне-то нравится. Да что я? Ты б его лучше Кармелите показал, как на нем ездишь.
Миро чуть нахмурился:
— И Кармелите тоже покажу. Сейчас вернемся в конюшню Баро…
— Нет, мой хороший, не надо к Баро. Тут в другую сторону нужно, — сказала Люцита и повела Миро к озеру.
Впрочем, зачем идти, когда такой конь есть! Он и двоих легко выдержит.
Максим тем временем уже успел искупаться и опять гулял с Кармелитой по мелководью. И тут, слоеная конная дивизия, налетели Миро с Люцитой.
Ни слова не говоря, Миро пошел на Максима.
Люцита с довольной улыбкой смотрела на все это со стороны. Все получилось именно так, как она хотела. Да только драки не вышло. Кармелита встала между мужчинами. И как они ни старались ее оттолкнуть, не сходила с места. Жилистая какая оказалась. Просто не девушка, а кусок каучука!
— Миро, не смей его трогать. Максим вообще ни при чем. Я сама сюда пришла.
— Значит, это тебе так захотелось?
— Да! Мне так захотелось!
— Ты!.. Ты!.. Я даже не знаю, как тебя назвать. Я не хочу, не могу ни видеть тебя, ни слышать!
Миро презрительно посмотрел на Макса, на Кармелиту, развернулся и пошел к Люците, держащей Торнадо на поводу.
— Почему он так наскочил? — спросил Максим минуту спустя.
— Понимаешь, нельзя девушке-цыганке оставаться наедине вместе с мужчиной. Тем более с… ну, с…
— С русским, я понял: тем более — с русским.
— Нет. Точнее сказать — не с цыганом.
— А этот паренек…
Максим задумался, где же он видел этого Миро. И вспомнил. Это тот парень, что спас его от пули охранника Рыча. А потом указал путь в табор, и уже в таборе взгляды их встретились, когда они любовались танцующей Кармелитой… И вот новая встреча.
Жалко. Хороший ведь парень. И вот судьба сталкивает их лоб в лоб.
— Этот Миро, кто он тебе?
Кармелита на мгновенье задумалась, сказать ли об их с Миро детском сватовстве. Нет, не стоит…
— Это просто цыган из табора. Теперь всем расскажет.
— Ну и что?