— Спасибо, сынок. Ты хороший человек. Я знала, что ты во всем разберешься. Спасибо.
— Это моя работа.
— Можно мне в камеру, мне там собраться надо… И попрощаться.
— Конечно. Успели подружиться с Олесей Викторовной?
— Она хорошая, поверь мне. Ты ее не обижай. Ну, счастливо оставаться! А младшенький твой точно выздоровеет. Не для красного словца говорю. Поверь мне.
Новости по отделу внутренних дел быстро разлетаются. Надзирательница уже по дороге в камеру поздравила Рубину с освобождением. И передачку тут же отдала.
— От кого? — обрадовалась Рубина.
— От родственницы.
— Наверно, внучка передала.
— Не знаю. А вообще — удачи тебе. Здорово ты меня с картами в ту ночь провела! Я тут недавно. Мне только сейчас об этом трюке рассказали.
Рубина хитро улыбнулась.
— Ладно, — подытожила надзирательница. — Иди со своей подружкой прощаться. Дай вам бог не встречаться тут.
Как только дверь захлопнулась, Олеся бросилась навстречу Рубине:
— Ну?! Что?
— Меня освобождают, — грустно сказала цыганка, как бы извиняясь, что освобождают ее, а не девушку.
— Поздравляю! — искренне сказала Олеся. — Я так рада за тебя, Рубина!
— Спасибо тебе, моя хорошая. И мой тебе совет: поговори со следователем. Он не злой человек…
Рубина собрала все вещи в узелок. Оглядела все: ничего ли, не дай бог, не забыла — камера не то место, куда хочется вернуться. Потом, ударив себя полбу, развязала маленький узелок с пирожками:
— Вот дура старая! Чуть не забыла. Внучка пирожки передала. Глупо их домой нести. В тюрьме домашний пирожок во сто крат слаще. Угощайся, Олеся.
— Нет, спасибо. Я только поела. Ты оставь парочку. Потом съем.
Рубина с аппетитом разжевала пирожок. А тесто какое! Нежное, воздушное!
— Ай да Кармелита! Я и не думала, что моя внучка такая стряпуха. Попробуй, Олеся. Вкуснота какая!
— Спасибо. Я на ужин оставлю… Счастливая ты, Рубина.
— Ничего, доча… И ты скоро на волю выйдешь.
— Ага… Лет через десять.
— Следователь наш — человек хороший… Он разберется… И главное, не отчаивайся… не впускай злобу в сердце… Все будет хорошо.
* * *
Задумался Баро о жизни, глубоко задумался, совсем забыл, что за Рубиной в тюрьму ехать надо. Вот выдаст он Кармелиту замуж… И вправду — как жить дальше? Бобылем? Так ведь без дочки совсем от тоски свихнуться можно…
В дверь постучали.
— Да.
Неловко, несмело, бочком как-то вошел Максим:
— Здравствуйте, господин Зарецкий.
Баро зло сверкнул глазами:
— Тебе что надо?
— Я только что узнал. Произошло досадное недоразумение, и я хотел бы его уладить.
— Недоразумением ты называешь бульдозер на кладбище? Сровнять с землей могилы наших предков — досадное недоразумение! Я вас правильно понял?
— Да, это нелепое совпадение. Астахов полетел в Москву… строительства не будет… Николай Андреевич никогда бы не позволил, чтобы случилось то, что случилось. Пока его нет, управляющий здесь я. И я… этого не знал. Это самоуправство… одного нашего работника… Поверьте мне.
— Я не вчера родился, чтобы в это поверить.
— Но это правда!
— А хочешь, я расскажу тебе правду? Астахов уехал и приказал снести кладбище, пока его нет в городе. Чтобы он для всех был тут ни при чем.
— Господин Зарецкий, подумайте, зачем нам такое решение вопроса? Вы же умный человек!
— Раз ты перешел на личности, то и я тебе скажу. Ты, Максим Орлов, лжец и негодяй! Убирайся отсюда, пока цел! — Баро сорвался на крик.
А Кармелита в это время сидела в своей комнате и думала о том, что хорошо бы отцу уже заканчивать свои разговоры с Земфирой и ехать за бабушкой.
И вдруг она услышала крик отца, гремевший на весь дом:
— Я не верю ни одному твоему слову. Я не верю ни тебе, ни твоему боссу. Я не желаю видеть тебя в своем доме. Убирайся.
А в ответ… Кто-то оправдывается… Чей же это голос? Максим! Точно!
Кармелита побежала в кабинет к отцу. И застала его изрыгающим очередное грозное:
— Убирайся, и передай своему шефу, что у него ничего не вышло и не выйдет!
— Папа! Перестань!
Максим вздрогнул, увидев ее.
Так вот оно как. Оказывается, Кармелита — дочь Зарецкого!
— Вот кто, значит, у бедной таборной цыганочки папа, — горько сказал Максим. — И в этом доме меня назвали лжецом!
— Я все объясню.
— Не надо мне ничего объяснять.
А Баро вообще ничего не понял. Что происходит, почему его дочь начала извиняться перед этим наглецом?
— Вон отсюда! Вон отсюда! И не смей приближаться к моей дочери, увижу — убью!!!
Максим ушел, превратив ссору во внутрисемейное дело.
* * *
— Папа, что здесь произошло? Ты кричал так, что было слышно в моей спальне! Разве можно так разговаривать с человеком?!
— Как — так?
— Как с врагом.
— Он и есть враг. И не только мой, а всех цыган.
— Да? А то, что Максим освободил нашу бабушку из тюрьмы? Это тоже часть его общецыганской враждебности?.. Что ты на меня смотришь?.. Да, да, именно благодаря Максу забрали заявление из милиции.
— Максу?! Ты его уже так называешь? Я вижу, с этим проходимцем ты про все на свете забыла — что ты — цыганка, что ты — дочь уважаемого человека.
— Папа! Ну а что, разве Максим виноват в том, что он не цыган? Разве среди гаджо не бывает хороших людей?
— Дело не в том, что он не цыган. А.в том, что он непорядочный и недостойный человек. И ты с ним дружишь.
— Да. Но ведь он помог бабушке…
И тут вдруг оба одновременно поняли, как глупо сейчас выглядит их перепалка. Рубина в тюрьме, а они, вместо того, чтобы забрать ее оттуда, воздух сотрясают. Нужно срочно ехать в милицию, увозить Рубину.
Но и о Максиме девушка забыть не могла. Зря его отец обидел, незаслуженно. И она ему почему-то не сказала, кто да откуда. Ей казалось забавным, что он ее считал таборной цыганкой. А теперь обиделся. И ведь времени поговорить с ним, извиниться, теперь не будет. Что же делать?
Светка! Лучшая подружка — она всегда поможет, выручит. Пусть сходит к нему, объяснит, что да как… Пока отец собирался в дорогу, Кармелита быстренько набрала номер подружки.
* * *
Едва Земфира добралась до табора, как дочка утащила ее в шатер. И, состроив по-детски обиженную рожицу, начала жаловаться:
— Мама! Представь: Кармелита и гаджо… вдвоем! На озере!
— И Миро это видел? Видел и стерпел?
— Нет! Он сразу хотел с ним разобраться. Но Кармелита стала защищать своего парня.
— Вот ведь какая! Ни стыда ни совести. Одна, наедине с мужчиной… Другой бы на месте Миро даже и слушать ее не стал.