Максим Николаевич поднял голову и впервые посмотрел на Ляхова с нормальным интересом. Как к человеку, а не объекту изучения.
— Нет, это совсем не детектор лжи. Мне сложно объяснить неспециалисту, но если в двух словах… Я уточняю основные характеристики типа вашей нервной деятельности. Мы тут, в академии, стараемся поспевать за научным прогрессом. То, что физически вы совершенно здоровы, мои коллеги уже выяснили…
— А вы выясняете, здоров ли я психически? Здоров, в армии за этим следят строго.
— Я и не сомневаюсь. Но, видите ли, в нашей академии слушателей готовят для разных видов деятельности, в разных условиях, языкам учат очень хорошо… Вот и требуется знать, к чему вы более предрасположены. Вам не приходило в голову, что, допустим, изучение в совершенстве японского языка требует иных черт личности, чем, скажем, голландского?
— Вот так, специально, я над этим не задумывался, — честно ответил Ляхов, — но ход вашей мысли улавливаю. В самом деле, если требуется изучить язык так, чтобы не отличаться от природного иностранца, нужно и по остальным параметрам соответствовать.
А участвовать в чайной церемонии и читать наизусть хокку Басе в оригинале, но одновременно мечтать «бо выпить рюмку водки и бо дать кому–то из присутствующих по морде» — что–то не то получится…
— Я рад, что вы поняли. Вот я и должен подготовить предварительные рекомендации, к чему вы более всего предрасположены. А что, вам действительно в Японии бывать приходилось?
— Увы. Но книжки на досуге почитывал разные. В том числе и про Японию тоже. А так я больше насчет Латинской Америки специалист.
— Ну–ну, посмотрим…
Невропатолог продолжал терзать Ляхова своими вопросами еще около получаса, и Вадим старался по возможности думать о чем–нибудь постороннем, не сосредотачиваясь на действительно интересующих его темах.
Наконец Максим Николаевич смилостивился, хотя, как выяснилось, не насовсем. На прощание он вручил Ляхову довольно толстую брошюру.
— Не сочтите за труд, Вадим Петрович, полистайте это. И ответьте на все пункты. Надеюсь, до завтрашнего утра управитесь. А в одиннадцать ноль–ноль прошу нанести мне очередной визит. И еще — сегодня спиртных напитков не употребляйте. В том числе и пива. Договорились?
— А куда от вас денешься? Честь имею кланяться.
По пути в общежитие Ляхов продолжал размышлять.
Врачу он не очень–то поверил. Потому что имел представление о достижениях медицинских наук, в том числе и касающихся высшей нервной деятельности. Все–таки на детектор лжи это больше похоже. Не может быть методик, позволяющих определить те параметры личности, о которых говорит Максим. И, значит, он старается выяснить что–то другое.
Допустим — нестыковки в биографии и послужном списке новоявленного полковника Половцева.
Так ведь этим делом занимались специалисты, и легенду проработали тщательно. Да и начальник Особого отдела академии непременно должен быть в курсе. Вряд ли врач по собственной инициативе такую проверку бы затеял.
А, кстати, почему бы и нет?
Хотя Ляхов и согласился на все предложенные ему меры безопасности, сам он относился к угрозе довольно скептически. Просто весь его жизненный опыт протестовал против мысли, что какие–то там бандиты, пусть и идейные, бросят все свои дела и кинутся искать неприятного им человека на территории в полсотни миллионов квадратных километров, среди миллиарда с лишним проживающих там людей, и все это в чуждой и враждебной культурной среде.
Но сейчас вдруг изменил свое мнение. Если взглянуть по–другому, не так все и сложно.
Допустим, средствами его враги обладают достаточными. Тогда не так трудно нанять несколько бывших сотрудников спецслужб, хотя бы и российских, а тем уже вообще не составит проблем пройтись по следу Ляхова от Хайфы и до момента исчезновения, а потом уже выдвигать гипотезы и отрабатывать их по нескольким направлениям.
Возможно это практически, бог весть, но Розенцвейг говорил, что еврейской разведке такие штуки удавались.
Так отчего не предположить, что Максим Николаевич вольно или невольно и является одним из членов одной из таких поисковых групп? Возник в поле зрения новый человек с неясной биографией, чего бы его и не проверить?
Тогда самое время обратиться в тот же Особый отдел и доложить о своих подозрениях. Или сразу позвонить Лисафьеву.
Можно, конечно, но неохота выглядеть дураком, да еще и перепуганным, если подозрение не подтвердится.
Лучше сначала самому разобраться, что за исследования проводит коллега. Благо предоставленная ему техника позволяла просмотреть и медицинские каталоги Государственной публичной библиотеки.
В своей комнате Вадим переоделся в домашнее, с сожалением посмотрел на запотевшие бутылки пива в холодильнике, поставил на огонь кофейник и улегся на диван с брошюркой в руках.
Как он и предполагал, это оказался сборник интеллектуальных и психологических тестов, с подобными ему уже приходилось иметь дело, только этот был что–то уж слишком большой. Двенадцать разделов, больше полутысячи позиций.
Прежде чем отвечать, Ляхов наскоро проанализировал текст, пытаясь угадать сверхзадачу автора–составителя. Чего он добиться хотел, предлагая именно эти вопросы пациенту?
Кое–какой опыт в этом деле у Вадима имелся, и с карандашом в руках он приступил к работе.
Первым делом — раскидать вопросы по тематике, не так, как в книжечке, а реально, поскольку известно, что форма вопроса не всегда совпадает с его истинным содержанием, которое подчас очень хитро маскируется.
Часа через три он с этой задачей справился. Картинка вырисовывалась интересная.
Примерно четверть тестов были чисто интеллектуальные — на эрудицию, сообразительность, умение нестандартно мыслить, находить просто аналогии и аналогии к аналогиям. С ними он разделался быстро и перешел к следующему блоку.
Здесь тоже было все понятно — проверка основных черт характера и темперамента, причем чуть ли не каждый пятый вопрос был своеобразным «детектором», предназначенным для проверки искренности отвечающего. Зная об их устройстве и принципе деятельности, Ляхову не составило труда подкорректировать ответы в желательном для него направлении.
А вот остальные поставили Ляхова в тупик. Это был большущий массив парадоксов, апорий и антиномий, в которых человек, не имеющий специального философского образования, просто не мог разобраться. Лично он — мог, поскольку еще в позднем детстве отец почти силой навязывал ему для прочтения и Платона, и Зенона, и аналогичные труды более современных любомудров.
Да, забавлялись они со столь же склонными к умственным упражнениям друзьями разбирательством проблем, кто бреет цирюльника и сколько зерен составят кучу, но откуда же доктору это знать?
В итоге Вадим решил отвечать не так, как ответил бы сам, а как мог бы это сделать еще плохо ему самому знакомый полковник Половцев. Но тогда придется потратить дополнительные усилия, чтобы лично для себя исключить слишком кричащее раздвоение личности.
Ровно в положенное время он предстал перед врачом, вручил ему книжку тестов с ответами и вновь устроился в давешнем кресле.
Теперь Максим щелкал кнопками и вертел ручки приборов, поминутно заглядывая в ответы, причем делал это не подряд, а выборочно, то с конца, то с начала, а то долго листал страницы где–то в середине.
Иногда он удивленно приподнимал правую бровь, иногда поджимал губы и бросал на Ляхова короткие взгляды исподлобья и повторял тот или иной вопрос вслух, предлагая Ляхову ответить на него еще раз. Память у Вадима была великолепная, и он ни разу не сбился.
Что–то у «невропата» не сходилось.
Да и неудивительно. Если машина действительно подобие детектора лжи, так сейчас она должна немного запутаться.
Закончив сегодняшний сеанс и сворачивая свою аппаратуру, Максим Николаевич неожиданно предложил Ляхову вместе пообедать.
— Если, конечно, у вас нет других планов…
Планов у Вадима не было, да если бы и были…
Коллега явно хотел продолжить свои эксперименты в неформальной обстановке. Этого же добивался и Ляхов, только пока не придумал, как это осуществить. Врач сам облегчал ему задачу.
Причем обедать они пошли не в академическую столовую, а в город. У Максима была небольшая красная «Даугава», полуспортивное купе, и он повез Ляхова в ресторан–поплавок, пришвартованный к берегу Москвы–реки напротив Большого Каменного моста.
По зимнему времени там было почти пусто, отчего официанты проявляли особую предупредительность, и кухня здесь оказалась совсем не плоха.
Они сидели у широкого окна в зале первого класса на верхнем этаже надстройки, после рюмки холодной «Смирновской» с удовольствием ели суп–харчо и неторопливо беседовали.