С каждым шагом сердце болью отзывалось, стоило вспомнить развалины булочной. За что он так со мной?.. За что?.. Слезы уж к глазам подступили, и дорога впереди в мутное пятно превратилась, но дала себе обещание, что не запла́чу.
Не оборачивалась. Знала, что позади идет, метку-то ведь не жгло. Не увидит моих слез чудовище из-под горы.
Воспоминание о поцелуе у Старшего Костра налетело и словно под дых ударило. Позволяла ведь ему целовать себя и сама наслаждалась! А он все это время знал, что сотворил с моим прошлым, с моим очагом, у которого столько воспоминаний жило… Разозлившись, губы ладонью утерла.
— Лисса… — позвал, когда до коня добрались.
Не обернулась. Не хотела ни сидеть рядом с хозяином вулкана, ни видеть его, ни тепло его тела чувствовать, ни смоляной запах вдыхать.
Устремилась к горе, что чернела на ночном небе, будто углем нарисованная. Слышала, что и он верхом не сел. Шел позади, а конь копытами стучал по каменистой дороге, ведущей в огненный чертог хозяина вулкана.
Три четверти часа незаметно прошли — на одном только гневе и продержалась. А оказавшись внутри, к себе поднялась, разделась и, только когда набрала полную ванну воды горячей и в ней улеглась, поняла, как все тело ноет, вторя истерзанной душе.
Лежала, пока вода остывать не начала. А мыслям в голове уж тесно стало. Где ж мне способ отыскать, чтоб от супруга навязанного избавиться и снова самой себе хозяйкой стать?..
Вытерлась насухо, чистую рубаху ночную надела, прошла в комнатку, хотела волосы расчесать. Едва гребень в руку взяла, кольцо обручальное золотым блеском о себе напомнило. Надо же, а я ведь и позабыла о нем. С тех пор, как из Изначального Огня вышла, колечко это и не чувствовала вовсе, носила не снимая.
Отложила гребень, принялась скручивать золотой ободок с пальца. Кольцо, будто что почуяв, разве что в кожу не вгрызалось. С усилием, но все ж таки сняла его, посмотрела на затейливую вязь, бежавшую по выпуклому боку, и положила на столик.
Потом, поразмыслив, достала платье свое из шкафа, надела, кольцо в кулаке зажала и вышла из комнаты, чтоб хозяину вулкана его вернуть. У чуть приоткрытой двери его покоев замерла. Не хотела подслушивать, да только сказанные хозяином вулкана слова огненными змеями тело сковали, не давая с места сойти.
— Не нужна она мне здесь, Огневик.
— Так ничего уж не попишешь, хозяин, — протрещал дух в ответ. Так и представила, как он с ноги на ногу переступает. Всегда так делал, когда не уверен в чем бывал. — Поздно.
— Решение отыскать необходимо. Не по нраву мне, как все складывается.
Огневик протрещал что-то — не расслышала.
— Не желаю видеть ее больше, — донеслось решительное. — Избавить нас от ее присутствия здесь надобно. Так для всех лучше будет.
Сжала руки в кулаки, так, что кольцо в кожу до боли впилось, а сама едва сдерживала рвущийся наружу гнев. Сначала булочную мою уничтожил, а теперь и меня извести решил. Чудовище. Как есть — чудовище.
— Да как же, того-самого… — протянул дух растерянно. — Не выйдет. Нельзя. Это что ж получится-то тогда…
— Суеты от нее много. Смуту вносит и будет вносить. А теперь и подавно. Подумаю, что сделать можно. Ступай.
Поняв, что сейчас Огневик выйдет, отошла от двери, промчалась по коридору и по лестнице заспешила. Гнев душил, искал выхода. Мнилось, трону кого — и замертво тот упадет. Ни на кого никогда так не злилась. Глаза от подступающих злых слез пекло́, но не давала им пролиться. Тут слезами не решишь ничего.
Ноги несли вниз, под гору, где хозяин вулкана себе кузню обустроил. Огневик намеками да уловками разными указал, куда Редрик молотом стучать уходит, а я туда не совалась, уважала его дело любимое. Дуреха.
Слева от кухоньки ход вниз вел: слетела почти по ступеням широким, толкнула дверь тяжелую — гнев силы придал, не иначе. В кузне светло было, словно днем. Чаши с огнем полыхали, да и посреди кузницы из горна рыжий жар поднимался. Пахло терпко — раскаленным железом. А еще смолой. Им. Из-за того новый прилив ярости окатил.
Подошла к горнилу, где огонь клокотал, бросила туда кольцо обручальное с такой силой, что искры в стороны полетели. Да только кольцу хоть бы что — от огня, казалось, оно даже ярче заблестело. Мне же хотелось в серую золу его стереть, посреди которой так уютно устроилось.
Приметила молот, что на табурете лежал, ухватилась за рукоять обеими руками, взвесила тяжесть, размахнулась да ударила что было сил по кольцу. Порскнули искры, а на кольце вмятинка появилась. Еще и еще раз ударила, сминая напоминание о своем супруге навязанном.
Переведя лихорадочный взгляд с кольца, обвела глазами владения хозяина вулкана. На одних верстаках заготовки лежат, на других — готовые уж вещицы. И гнев пуще прежнего подступил, когда поняла, сколько старания, заботы и любви сложено в этот труд. Вот оно: живое все, лежит и ждет, когда хозяин придет, чтоб милым сердцу делом заняться. А от дела моей жизни одно пепелище осталось, и ничего больше.
Грудь боль когтила, а глаза пелена красная застлала. С криком подлетела к ближнему верстаку, опрокинула его и почти со звериной радостью глядела, как украшения по каменному полу прыгают. Металась по кузне как безумная, будто дух разрушения обуял. Разлетались клещи и кувалды с грохотом. Куски меди, железа, золота и серебра в камин пошвыряла. Украшения собирала и горстями их в горн кидала. Жалела, что нет во мне сил, чтоб до пыли все здесь сокрушить, чтоб и хозяину вулкана так же больно, как и мне, стало.
Приметила в углу на полке посуду серебряную. Видать, недавно хозяин вулкана ее смастерил. Ухватила молот с пола да по полке шарахнула. С обиженным скрежетом заскакали тарелки в стороны. А я уж молот заносила, чтоб еще разок по ним пройтись. И так бы и сделала, не обвейся лапищи вокруг стана.
— Ты что натворила, дурная⁈ — прорычал хозяин вулкана в ухо. Молот отобрал, отшвырнул, к себе меня развернул, за