– Немного неприятно, – сказал я.
– Следующий! – сказал Эдуард Андреевич. Боря сказал:
– Я!
К счастью, я вовсе не злорадствовал (ведь это недостойное чувство). Но Боря не пошел в процедурную сразу, а задержался.
– Ты так странно руку держишь, – сказал он.
– Так удобно, – ответил я.
– Неудобно.
Боря отдернул мою руку, надавил мне на запястье, туда, где было больно, то ли с расчетом, то ли случайно.
– Понятно, – сказал он, разглядывая пятна крови. – О, бедная детка, скорее застирай.
– Да, – сказал я. – Нужно застирать.
Наверное, мой голос показался ему каким-то особенно бесцветным, потому что Боря нахмурился.
– Максим Сергеевич, – сказал он. – А Жданову можно в корпус?
– Я его провожу, – сказал Максим Сергеевич.
Боря еще некоторое время смотрел на меня, и я не мог понять, что выражает его взгляд, только видел, что глаза темнее обычного. Потом он посмотрел на дверь. Эдуард Андреевич его не звал, но Боря чувствовал нервозность.
– Надо идти, – сказал он, непонятно зачем, снова посмотрел на меня, и я сказал:
– Иди.
Володя сказал:
– Нет уж, это я пойду. По праву первородства, так сказать.
Так и вышло, что провожать меня вместо Максима Сергеевича пошел Боря.
Солнце уже было высоко, и по небу быстро плыли облака – знак ветреного дня, но ветра я не чувствовал, хотя видел, как от него колышутся листья. Колышутся и шумят.
Боря сказал:
– Полный «пиздец», да?
– Нет, – сказал я. – Не ругайся.
Ходить я снова мог прилично, но ноги будто действовали самостоятельно, я не чувствовал в себе намерения идти или окончательного контроля над своим телом. Ходьба как будто происходила сама по себе и никак не была связана с моей волей или способностью. Это чувство очень сложно объяснить правильно.
– Ну, – сказал Боря. – Это все ради войны. Война! Война – мать родна. А?
Войну Боря любит и все, что с ней связано. Мне кажется, он хотел так меня подбодрить.
– А мы на море, наверное, не пойдем, – сказал я. Мне стало грустно.
– Не знаю, – сказал Боря. – Вечером, может. Да ладно, наверняка стремно было?
– Нет, – сказал я. – Не было. Но было больно.
– А ты орал?
– Нет.
– А «хуй» тебя знает, звукоизоляция-то там небось на пять с плюсом.
– Небось, – сказал я. – Как думаешь, это от слова «небо» или «не бойся»?
– Ни от того ни от другого, – сказал Боря. – Но вообще можно у Фиры спросить.
– Я спрошу.
– Но оба твоих варианта – тупые.
– Я и сам уже понял.
Вдруг он снова схватил меня за запястье, сделав мне больно, развернул к себе и сказал:
– Будь мужиком!
А я не понимал, что ему надо. Я сказал:
– Хорошо.
Боря повел меня по лестнице, втолкнул в нашу палату и сказал:
– Ну все, иди попиши в своей милой сладкой книжечке.
Я сказал:
– Надо сначала постирать рубашку.
Пальцы плохо слушались, а я должен быть аккуратным с вещами. Я долго расстегивал рубашку, потом долго искал хозяйственное мыло, и все это время Боря стоял у двери, а потом пошел со мной в душевую к раковинам. Я застирывал пятна крови, с ожесточением намыливал их и тер, а Боря сидел на подоконнике у мутного окна и смотрел.
Я сказал:
– Все нормально, ты можешь идти.
Он сказал:
– Ну, могу.
И не ушел. Я же впал в отчаяние из-за пятен, потому что они отстирывались хуже, чем я ожидал. Обычно кровь стирается куда легче.
Ничто не становилось идеальным, белым, как раньше, и я тер, и тер, и тер, и тер, и смылил половину куска на два пятна.
Честно скажу, тут мне уже захотелось расплакаться.
Боря сказал:
– Да успокойся ты, боже ты мой, найди сперва того, кому не «похуям» на твою рубашку.
Но я не сдавался, и наконец пятна почти совсем потускнели. Мы пошли обратно, и я повесил рубашку на балконе. Потом глянул вниз и мне захотелось спать.
Я сказал:
– Я посплю, а потом приду обратно к вам, ладно?
– Мне-то какое дело?
– Хорошо.
Но когда я проснулся и пошел к ребятам, оказалось, что процедуру прошли еще не все. Вот сколько это длилось!
Андрюша сидел на стуле, вытянув ноги. На его рубашке тоже были красные пятна, но он их не замечал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Привет, – сказал он.
– Привет, – ответил я. – Ты как?
– Устал.
– Я поспал, и мне стало лучше, – сказал я, хотя это было не совсем правдой.
Боря в конечном итоге проходил процедуру последним. Мы ждали его, волновались, а он, когда вышел, буркнул только:
– Пойду щенков проведаю.
И ушел, на ходу утирая кровь. Володя пошел за ним, я тоже хотел, но Фира мне сказала:
– Дай человеку побыть с братом.
На ее воротнике было три маленьких пятнышка, похожих на диковинные ягоды.
Ни на какое море мы так и не пошли.
Запись 59: Отчет о самочувствии после процедуры
Предыдущая моя запись имеет слишком много посторонних включений. Кратко:
1) Боли нет совсем, но слабость сильная.
2) Некоторое ощущение отдельности от своего тела.
3) Сонливость, с которой сложно справиться.
4) Тяжело на сердце, но не знаю, обусловлено ли это моим физическим состоянием.
В общем и целом, чувствую я себя удовлетворительно. Не могу сказать, что я страдаю.
Запись 60: Объявили дискотеку
Сегодня нам сказали, что у нас в конце недели будет дискотека.
По моему мнению, дискотеки развращают молодежь и совершенно не нужны. Дискотека – рассадник всякого рода драк и непристойностей.
Я недоволен тем фактом, что вместо спортивно-патриотических мероприятий вдруг будет дискотека.
Однако Максим Сергеевич сообщил, что дискотека будет открытой и можно пригласить туда наших друзей из первого корпуса и даже из города.
Думаю, я скажу Жоржу (мы с Андрюшей уже выяснили, что он опаздывает в столовую примерно на полчаса, там его и можно поймать), чтобы он передал весть о дискотеке Маргарите.
Может быть, Маргариту заинтересуют такого рода мероприятия.
(Хотя я надеюсь, что нет.)
Запись 61: ЖИ-ШИ пиши с буквой И
ЖИ ШИ ПИШЫ С БУКВАЙ И.
ШЫНЫ
МАШЫНЫ
ЛЫЖЫ
ГАРАЖЫ
ЖЫВОТ
ЖЫЗНЬ
ЖИШИПИШИСБУКВАЙИ.
Комментарий репетитора:
Мои попытки улучшить Ванечкино правописание пока никакого успеха не возымели. Само правило он игнорирует, хотя формулировку повторяет за мной и записывает верно. Если я делаю ему замечания – злится. Потеряв терпение, написал правило как-то ужасно, все слитно, но зато хотя бы буквы «и» на месте.
Запись 62: Дорогая мама!
Дорогая моя мама!
Здравствуй!
Пишу тебе теперь обстоятельное письмо обо всем, что происходит.
Для начала вопросы. Как ты там? Все ли в порядке? Хорошо ли чувствуешь себя? Как идут дела дома? Как политическая обстановка на работе? Какие-то слышно новости по поводу товарища Шиманова? Я за него волнуюсь.
Конечно, хочу знать, как там моя сестричка Галечка. Обязательно мне это напиши. Если есть новая фотография – вышли фотографию. Она растет, должно быть, не по дням, а по часам.
Я тоже немного вырос – на целый сантиметр. Это потому, что мы здесь много плаваем.
Кормят очень вкусно, но меню раскрывать не буду, оно уже лечебное.
Что касается процедур, ничего такого страшного, как ты боялась, в них нет. Мы довольно много купаемся, играем, скоро у нас будет дискотека. Это замечательное лето. Многие дети во Вселенной не имеют даже куска хлеба, а мы – на отдыхе. Поэтому не волнуйся за меня, а порадуйся.
В общем, все у нас очень хорошо. Девочки, правда, излишне увлекаются всяческими гаданиями.
Познакомился я тут с большим количеством новых друзей. Они замечательные.
Больше всего я близок с Ванечкой, он мой ровесник, но немножко дурачок. Он очень наивный, но говорливый, ловкий, умелый. Конечно, с головой у него не все в порядке, но зато он явно верный друг и любит животных.