Я сказал:
– Крайне мудрое решение нашего руководства – не оставлять в беде нуждающихся.
Тут Ванечка очень сильно наступил мне на ногу.
– Эй! – сказал я. – Больно!
– Конечно, тебе больно, – сказал Ванечка. – Ты же живой.
– Ну-ну, не ссорьтесь, – сказал Жорж. – Политика дело тонкое.
– У-у-у, – сказал Ванюша. – У-у-у, мне так не нравится.
– Тебе можно, – сказал Жорж. – Ты же дурачок. Кому какое дело, что тебе там не нравится?
– То, что он дурак, не значит, что он не такой же человек, как мы, – сказал я. – К нему нужно относиться с уважением, как и ко всем другим людям, а он взамен обязан поддерживать идеи, полезные для общества, в котором он живет.
– Ну, ты уже ко всем счет выставил, – сказал Жорж. А я понял, что совершенно не заметил, как это вот так спорю со взрослым, болтаю с ним, будто с другом, и до чего он мне приятен, хотя в нем есть все те качества, которые я считаю совершенно недостойными.
– Жаль, – сказал Жорж. – Я немногое могу вам рассказать.
– А почему бы просто не спасти нас всех? – спросил Ванечка. – Все бы стали сильными и захватили весь Космос.
– Ну ты подумай, малыш, кому захочется, чтобы его родственники, друзья, любимые становились сильными так ненадолго и такой ценой, – сказал Жорж. – Это не нужно никому. А живем мы неплохо, и не надо тут, а то блондинчик на тебя настучит. Но ладно, отвлекитесь-ка.
– А вы еще покажете?
– Да-да, я еще покажу фокус.
Жорж продемонстрировал нам открытую ладонь.
– Какая длинная у вас линия жизни, – сказал Ванечка. – Меня Фира гадать научила. А если куда-то на руке надавить, то можно узнать, сколько будет детей. Там горбы повылазят.
– Глупые суеверия. Ты Фире не верь, – сказал я. – Она народ дурит.
– Вы внимательно смотрите! – сказал Жорж, оскорбленный нашим диалогом. И мы стали смотреть внимательно. Что-то белое прорвало кожу, словно зернышко дало росток и пробило землю. Жорж и не поморщился. Кость не была костью, и я понял, что это лишь материал, которому можно придать любую форму.
Все сильнее расходилась кожа, брызнула кровь, показалась плоть. Костяной росток поднимался выше, а потом начал разветвляться. Снова появились отростки, но теперь они казались такими мягкими и пластичными, будто лепестки настоящего цветка.
Рана в ладони росла, потому что росток становился толще, выворачивал плоть. Отвратительно, конечно, но то, что сотворял из кости Жорж было в то же время и удивительно красивым.
Получался цветок, словно бы настоящий – гвоздика с ее зазубринками на лепестках и их причудливым сплетением. Белый каркас стал покрываться сосудами, которые ползли из ладони, а затем и необычной красной, насыщенной кровью плотью.
Цветок перед нами пульсировал и алел.
– Как красиво, – сказал я. – И ужасно. А сколько он проживет?
– Будет гнить, как и всякое другое мясо. Но кость – останется. Сколько таких сувениров я подарил инопланетным красавицам. Без мяса, впрочем. Хотя одна была большой затейницей и обещала хранить его в морозилке.
– А можно мне взять? – спросил Ванечка.
– Да на здоровье!
Жорж легко отломил цветок, будто он не был сделан из него самого, будто кость была хрупкой, как веточка. Хлестнула кровь из разорванных сосудов, и Жорж вытянул руку, чтобы не запачкать костюма, так отводят от себя норовистые бутылки газировки или шампанского, небрежно, просто, не думая ни о чем. Рана на его руке принялась затягиваться, и через пару секунд кожа уже была абсолютно целой.
Он вручил цветок Ванечке.
– Только девочкам не дари! – сказал он. – Несмотря на то, что я сказал, экзотику все-таки любят не все. Дарите девушкам нормальные цветы, мальчишки, мой вам совет!
– И я тоже так научусь? – спросил я.
– Не знаю, как у тебя с рисованием. Я сам почти гениальный художник. Если хорошо рисовать, знать анатомию и иметь отличное воображение, можно воспроизвести из себя любое животное, вырастить любую конструкцию. Но требуется особый разум и очень обширные знания. Не каждый дурак может, так сказать. Но я знал парня, который мог превращаться в любое животное за минуту. Сложно представить, а? А для кого-то потолок – это создавать защитный каркас. Я слышал истории о наших предках, которые путешествовали по рекам, будучи растворенной в них кровью, и умели собрать себя обратно. На такое даже я не способен! Но это-то, может, и враки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– У нас в школе много времени уделяют рисованию и черчению, – сказал я. – И анатомии тоже.
– Теперь понимаешь, почему?
– Да, – сказал я. – Понимаю.
Ванечка рассматривал свой цветок, а я не был уверен, что смогу взять его в руки.
– Есть еще интересность, – сказал Жорж. – Языки в Космосе знать нужно далеко не везде, есть автоматические переводчики и все такое, но кое-где, на отсталых планетках, это еще годится. И всегда можно обратиться к другому солдату, который этот язык знает. К его знаниям, полученным однажды. Черви связаны, они между собой общаются, передают информацию. Мы можем смотреть воспоминания друг друга, а иногда и ощущать эмоции. Впрочем, это чаще бывает неудобно.
– Ужас какой, – сказал я. – Не хочу быть связанным с Борей.
– Да, – сказал Жорж. – Есть люди, чьих воспоминаний я не касался бы трехметровой палкой, но что поделаешь, так уж мы устроены. Немногим мы нравимся. Это забавно: чего только люди сейчас с собой не делают, а вот мы все еще вызываем у них отвращение.
– А мне Андрюша сказал: это потому, что у нас черви в этой, как ее, сперме!
Я пихнул Ванечку локтем в бок.
– Веди себя прилично!
– Это Андрюша сказал, а не я.
Но Жорж ни капли не смутился.
– Да-да, микроскопические черви. Поэтому, если вы не такие умники и красавцы, как я, вам будет сложно убедить девушку в том, что вы чудесны и безопасны. Мне кажется, это нечто вроде древней защитной реакции, как трипофобия.
– Что такое трипофобия? – спросил Ванечка.
И Жорж показал. Не буду описывать, но его ладонь произвела на меня менее положительное впечатление, чем в эпизоде с плотской гвоздикой.
– Фу!
– Фу!
– Вот так, – сказал Жорж. – Всё, малыши, теперь пора отчаливать. Вспомните счастливчика Жоржа, если вдруг попадете в Космос.
– Уж я как попаду! – сказал Ванечка.
Жорж поднялся, резко крутанулся на пятках, снял свою красивую шляпу и отвесил нам забавный и изящный поклон.
Мы с Ванечкой остались сидеть на скамейке.
– Ой! Сколько бычар после него осталось!
Я сказал:
– Прекрати, пожалуйста, их курить.
– А что? Он же не бомж, не заразный какой. И цветок красивый.
– Он тебе намочил карман.
– Ой, карман кровавый.
Ванечка вытащил цветок, а потом спрятал снова.
– Хуже не будет.
– Я знал только одного солдата, – сказал я. – И он никогда нам ничего такого не показывал. Только Володя один раз нам рассказал, как товарищ Шиманов забыл ключи, и тогда он вставил косточку в замок, как отмычку, и там она проросла в пазухи замка, и он открыл дверь.
– А как он почувствовал, где пазухи?
– Наверное, нарастил там какие-то нервы, чтобы ощущать, я плохо себе это представляю, если честно.
– Но это круто, – сказал Ванечка. – Мой папа так никогда не делал. Он мне вообще ничего не показывал. А мог бы грабить все дома. Хорошо, что он не грабит все дома. Это было бы как-то плохо.
– Да, – сказал я. – В этом я с тобой согласен.
– А вам вечером кефир не дают больше фруктовый?
– Не дают, – сказал я. – Нам можно пить всякое, но кефир почему-то считается едой.
– А я думал у тебя попросить, раз ты теперь только мясо ешь. Так грустно. А почему не сбежишь?
– Что? – сказал я. – Что ты имеешь в виду? Я хочу посвятить жизнь своей Родине. Для меня это очень важно. А ты совсем глупый, раз ты не понимаешь.
– Не понимаю, – согласился Ванечка. – Сбежал бы, и как бы тебя нашли?
– Когда наши родители подписывали согласие, мы сдавали разные пробы, – сказал я. – Чтобы космическими машинками нас везде можно было вычислить. Ты нигде не спрячешься, найдут меньше, чем за сутки. И это правильно, потому что свои обещания нужно выполнять.