Уильям Меткалф сосватал свою дочь за другого йомена, такого же фермера, как и он сам. Грейс, несомненно, вполне была знакома с ролью жены фермера с тех пор, как умерла ее мать. Думаю, она считала, что готова к замужеству.
Джон Милберн был на хорошем счету в деревне. К тому же он был красив. На свадьбе они прекрасно смотрелись вместе: она – красивая и бледная – и Милберн, с темными волосами, отливавшими золотом.
Меня, конечно, не пригласили. Но я нашла место в тенистом переулке, откуда можно было видеть вход в церковь, оставаясь в тени. Было летнее утро. Когда молодые пересекали неф, деревенские осыпали их лепестками полевых цветов. В рыжие волосы Грейс были вплетены цветы боярышника. Мое горло запершило от боли, когда я вспомнила венки, что мы плели девчонками. Она любила воображать, что выходит замуж, и описывала лицо своего будущего мужа, как будто ее речь могла иметь силу заклинания. В такие моменты я молчала. Если я и надеялась на будущее с кем-то, то только с ней.
Она казалась счастливой, идя рука об руку со своим мужем. Возможно, так и было, тогда. Или, возможно, я стояла слишком далеко. Великое множество вещей выглядят иными на расстоянии. Истина подобна уродству: чтобы ее разглядеть, нужно быть рядом.
Той ночью в темнице я решила, что объясню все это маме, когда встречусь с ней в следующей жизни. Я расскажу ей об уродстве. Об истине.
На следующий день обвинитель вызвал Уильяма Меткалфа. Время не пощадило человека, который шел по проходу к месту свидетеля. Время и горе избороздили его лицо. Пряди волос падали на лоб. Я чувствовала, как он смотрел на меня, когда приносил присягу: он будто клеймил меня своей ненавистью.
Прежде чем приступить к допросу, обвинитель разгладил мантию. Был ли это последний свидетель? Последний шанс доказать мою вину.
– Господин Меткалф, – сказал обвинитель. – Можете ли вы рассказать суду, кто первый выдвинул обвинение в колдовстве против обвиняемой?
– Это сделал я.
– Почему?
– Потому что она убила моего зятя, сэр.
– Вы были свидетелем смерти вашего зятя, господин Меткалф?
– Нет.
– Тогда почему вы так уверены, что она виновна?
– Из-за того, что случилось раньше.
– Что случилось раньше?
– Она убила мою жену.
Я нашла среди зрителей Грейс. Мне хотелось, чтобы ее белый чепец повернулся, чтобы я могла увидеть ее лицо. Мне важно было увидеть хоть какой-то признак того, что она не верит своему отцу после всех этих лет. После всего.
– Господин Меткалф, не могли бы вы рассказать суду о смерти вашей жены и о причастности к этому обвиняемой?
Когда Меткалф снова заговорил, его голос изменился. Огонь исчез, в словах отдавалась застарелая боль.
– Моя жена, Анна, заболела скарлатиной. Это случилось восемь лет назад. Грейс было всего тринадцать. Пришел доктор Смитсон и приложил пиявок. Но моей Анне не стало лучше. Я хотел было послать за доктором снова, но однажды ночью Грейс ускользнула из дома. Она вернулась с обвиняемой и ее матерью. Тогда Грейс… дружила с обвиняемой.
Он остановился. Я не хотела смотреть на него. Я смотрела в зал суда в поисках чего-нибудь, на чем можно было бы остановить взгляд. От паутины на скамье подсудимых ничего не осталось. Может быть, кто-то смахнул ее.
Над зрителями летала муха. И пока Уильям Меткалф говорил, я смотрела на нее.
– Мать Альты Дженнет, в то время была известна в Кроус-Бек своими способностями к целительству. И так как девочки были близки… можно понять, почему Грейс решила их позвать. Она просто пыталась спасти свою мать. Первое, что сделала Дженнет, когда они пришли, – сняла пиявок с моей Анны. И пообещала, что спасет ее. Но потом она что-то дала ей, какой-то ядовитый отвар, и моя Анна…
Вздрогнув, Меткалф замолчал. Его рука потянулась к горлу, и я вспомнила бусы, зажатые в его кулаке в ту ночь, когда умерла его жена. Только потом я догадалась, что это были четки: Меткалфы были папистами.
Я вспомнила страх в его глазах, когда мы застали его за молитвой. Возможно, он боялся, что мы его разоблачим. А может быть, я искала причину его ненависти к нам с матерью не там, а истина была проста: он считал нас убийцами.
– Мою Анну всю затрясло, – продолжил он. – Это было… это не описать словами. А затем она умерла. Дженнет убила ее.
– И где была обвиняемая все это время? Была ли она возле вашей жены, когда ее не стало?
– Нет. Она стояла рядом с моей дочерью. Но… Я знаю, что она помогла матери. А даже если нет, посмотрите на нее: она как две капли воды похожа на Дженнет. – Огонь вернулся в его голос, когда он продолжил, все громче и громче: – Как две капли воды. И внешностью, и поведением: это передается, вся эта гниль, словно зараза, от матери к дочери… Они не похожи на остальных женщин. Они живут без мужчины – это против природы. Держу пари, что мать взяла в любовники самого дьявола, чтобы понести дитя… и теперь это дитя исполняет его волю. Вы должны вырезать ее, как гниющую плоть! Вы должны повесить ее!
Потрясенные заявлениями Меткалфа, зрители молчали. Дитя, рожденное от дьявола. Я хотела отмыться дочиста, соскрести с кожи время и вернуться туда, где я не слышала этих слов обо мне и маме.
Меткалф перестал кричать. Он упал грудью на трибуну и безудержно зарыдал – я никогда не слышала, чтобы так рыдали мужчины.
Подошел стражник, чтобы увести его. В дверях Меткалф обернулся ко мне:
– Будь ты проклята! Желаю тебе гореть в аду, как и твоей матери-шлюхе!
Тяжелые двери закрылись, и он ушел.
Во время суда я старалась не поддаваться эмоциям, но слышать, что подобное говорят о моей маме, было слишком для меня. Глаза обожгло солеными слезами, они потекли по моему лицу. По залу суда побежали шепотки. Краем глаза я увидела, что многие показывают на меня и мои слезы.
Я спрятала лицо в ладонях и заплакала. И держала ладони у лица, пока говорил обвинитель. Он сказал, что из показаний Грейс Милберн, Дэниела Киркби и Уильяма Меткалфа совершенно ясно, что я распутничала с дьяволом и использовала свое дьявольское влияние, чтобы побудить невинных животных затоптать своего хозяина до смерти. Меня должно удалить из общества, будто раковую опухоль, вычистить с лица земли, будто гниль из дерева. Я лишила свою деревню хорошего честного человека. Я лишила женщину любящего мужа. Защитника.
На этих словах