Реалистическую картину быта и обстановки на Лубянке в конце 1920 — начале 1930-х годов рисует историк и мемуарист С. Каган — племянник Л. М. Кагановича в книге о жизни и деятельности своего дяди. С. Каган писал ее, основываясь на рассказах дяди и документах, поэтому она имеет ценность достоверного первоисточника.
Л. М. Каганович не был профессиональным чекистом, но в свое время Дзержинский выдвинул лозунг, что все коммунисты должны пройти через службу в ЧК, и многие руководители партии какое-то время работали там. «Лазарь убедил Сталина, — пишет Каган, — поручить ему организовать административную группу для выполнения особых задач. Для осведомленных это был „отдел мокрых дел“. „Мокрые дела“ — значит кровавые дела. Лазарь получил кабинет на четвертом этаже в доме № 2 на площади Дзержинского. Там был штаб ОГПУ, известный также как Центр. Из окна кабинета открывалась площадь, и можно было наблюдать за всеми, кто входил и выходил через главный вход. Единственный недостаток здания заключался в том, что на всех окнах стояли решетки или же имелись металлические шторы. Лазарь слышал, что об этих мерах безопасности распорядился сам Сталин.
В семь утра к шести подъездам здания направлялось множество сотрудников ОГПУ. Они приходили так рано, чтобы успеть сходить в буфет на восьмом этаже, в котором предлагались хорошие завтраки из молока, яиц, ветчины и фруктов, и все бесплатно.
Коридоры здания были выкрашены в светло-зеленый цвет и освещались большими белыми плафонами. Ковры отсутствовали. Тот же зеленый цвет царил в кабинетах. Они были просторны, но почти без мебели. Стоял обычно стол и несколько стульев с прямыми спинками. Удобств явно не предусматривалось. В каждом кабинете был стальной сейф, который в конце рабочего дня опечатывался.
В коридорах дежурили солдаты из подразделения внутренней охраны. Они носили бежевые гимнастерки, на воротниках которых были синие петлицы с красными кантами. Эти петлицы считались знаками чести, достоинства, уважения и страха.
Кабинет Лазаря отличался от большинства других. Там стоял массивный письменный стол из дуба, три деревянных стула и еще один стол для заседаний. На одной стене висел портрет Дзержинского, на другой — Сталина. На письменном столе несколько телефонов. Два — особо важные. Справа аппарат прямой связи со Сталиным. Слева „вертушка“ — специальная сеть, к которой подключены телефоны членов ЦК».
В официозной советской литературе двадцатых — тридцатых годов, особенно в поэзии, образ чекиста рисуется в романтико-героическом плане. Это абсолютно положительный герой.
Хрестоматийно известны строки из поэмы Маяковского «Хорошо!», содержащие совет юноше делать жизнь «с товарища Дзержинского».
В 1927 году Маяковский написал стихотворение «Солдаты Дзержинского»: «Солдаты Дзержинского, — утверждал он, — Союз берегут», — и считал их существование «железной необходимостью». В другом стихотворении «Дачный случай» (1928 г.) он рассказывает, как однажды в подмосковное Пушкино, где поэт летом жил на даче, приехали гости-чекисты. Они были по-домашнему, в штатском, в дорогих английских костюмах, им под стать спутницы — «будто „мадам“ шелками обчулочены». После обеда все, в том числе и Маяковский, пошли прогуляться в лес. Сначала «вола вертели и врали», потом чекисты достали «из кармана из заднего браунинги и маузеры» и стали стрелять «за пулей пуля» в пень, в цель — газету, которая стала «как белое рваное знамя». Отстрелявшись, «компания дальше в кашках пошла».
Заканчивается стихотворение выводом, довольно странным на сегодняшний взгляд, но для Маяковского, вероятно, логически вытекающим из рассказанного эпизода: «революция… всегда молода и готова».
Чекисты плотно окружали поэта: секретными сотрудниками ГПУ — НКВД были его ближайшие друзья Брики — «Ося и Лиля», завсегдатаем в Лефе был один из высших чинов НКВД Я. С. Агранов, которого Маяковский по-дружески называл Яней, Агранычем. Маяковский поддерживал приятельские отношения и с целым рядом других работников НКВД.
Маяковский полагал, что чекистов к нему привлекают дружеские чувства и интерес к литературе, но это была высокопрофессиональная и артистически организованная слежка.
Интеллигенция, как ныне хорошо известно, с первых дней создания ЧК находилась под ее пристальным наблюдением и была постоянной жертвой террора. Яков Саулович Агранов (1893–1938) — комиссар государственной безопасности 1-го ранга (высшее звание в органах, его имели лишь девять чекистов, причем ни Ягода, ни Ежов этого звания не имели), зампред ОГПУ, 1-й замнаркома внутренних дел, начальник секретно-политического отдела — был главным специалистом по «работе» с интеллигенцией; ему поручали самые сложные дела, с которыми он всегда успешно справлялся: дело о Кронштадтском мятеже, дело Таганцева, по которому был расстрелян Н. С. Гумилев, Шахтинский процесс, процесс Промпартии, Союзного бюро меньшевиков, дело историков, академиков-славистов и другие. В 1937 году Агранов был обвинен «во вредительстве в органах НКВД» и в 1938-м расстрелян. Его сотрудники в своих свидетельских показаниях рассказывали о методах его следственной работы: «Агранов требовал от нас готовить схемы показаний заблаговременно и брать показания только по этим схемам» (т. е. создавать выдуманные, фальшивые дела), «Агранов инструктировал: на первом же допросе подследственному нужно объяснить, что его все равно расстреляют независимо от того, признается он или нет. Но если признается и напишет Ежову заявление об этом, то есть маленькая надежда, что ему оставят жизнь», в случае же, если подследственный отказывается давать требуемые показания, то его следует припугнуть: «Мы с вами стесняться не будем, язык вырвем, все равно заговорите». В то же время сам Агранов использовал для получения «признательных показаний» широкую палитру способов морального воздействия: от выражения дружеских чувств к подследственному до провокаций и прямых угроз.
В 1930 году Агранов вел дело Трудовой крестьянской партии — очередной фальшивки ГПУ; в создании ТКП обвинялись выдающиеся ученые-аграрники А. В. Чаянов, Н. Д. Кондратьев, Н. П. Макаров, А. А. Рыбников и другие. Полтора месяца Чаянов, которого допрашивал Агранов, отказывался признать существование Трудовой крестьянской партии, полтора месяца держался и лишь по истечении этого срока был сломлен и стал подписывать заблаговременно подготовленные следователем показания. О том, какому воздействию подвергался Чаянов, можно судить по тому факту, что трое его «подельщиков» в тюрьме сошли с ума, один повесился…
Боковой фасад Политехнического музея. Современная фотография
В 1930 году Михаил Светлов написал стихотворение «Площадь Дзержинского», в котором описывает, что видит чекист, глядя на площадь из окна своего кабинета. Это стихотворение также представляет собой своеобразный образ площади Дзержинского — бывшей Лубянки.
Бессонная ночь. ЧеловекПодходит к окну.Сквозь дым предрассветныйОн обозревает страну.
Он смотрит за город,За трубы,За дым — на поля,Не в службу, а в дружбуКругом колосится земля.
Товарищ доволен.Он вверх поднимает глаза,Он смотрит на небо,Которое — как бирюза…
Бессонная ночь. ЧеловекВсе глядит из окнаНа площадь Дзержинского…Утро.Рассвет.Тишина…
Стихотворение Светлова написано, когда на Лубянке шла подготовка к агитационному открытому процессу над вредителями-аграрниками, и в нем есть обращающий на себя внимание штрих — деталь, которую «человек» из окна Лубянки ни при каких условиях увидеть не мог. Это — колосящиеся поля.
Но в общем-то понятно, как появились в стихотворении эти поля, ясна логика поэта и его представление о психологии героя. «Человек» провел бессонную ночь и, подойдя утром к окну, все еще находится во власти своей ночной работы, он ею «доволен» и думает о ней. А думает он, естественно, о том, что разоблачил вредителей сельского хозяйства и спас для народа «колосящиеся поля». Их-то образ и встает в его воображении. Этим «товарищем» в это время, на этом месте, с этой проблемой и попавший в стихи Светлова мог быть только Агранов, ведущий дело Чаянова и его товарищей.
Михаил Светлов, тогда уже популярный поэт, входил в окружение Маяковского и, естественно, встречался с его друзьями-чекистами. Он мог узнать в 1930 году о вредителях-аграриях только из устных рассказов, так как открытых публикаций об этом не было. Друзья-чекисты о своих служебных делах всегда говорили скупо и таинственно, общими словами, лишь то, что они «берегут», «хранят», «защищают», «борются с врагом». Именно на таких общих словах построено стихотворение Маяковского «Солдаты Дзержинского», посвященное его приятелю-чекисту В. М. Горожанину. Светлов также вынужден был ограничиться весьма скупым конкретным штрихом, но игнорировать его в создании привлекающего его образа он, конечно, не мог. Так появились в стихотворении «поля», непонятные для читателя, но много говорящие посвященному человеку, знающему шифр образа.