Читать интересную книгу Шпага, честь и любовь - Анатолий Минский

И вот он один, на предательски ровной хвостовой части дирижабля, в почти полной тьме, едва нарушаемой светом звёзд, без средства покинуть воздушный корабль, медленно пополз вперёд, помогая ножом, который довольно быстро сломался.

Шаг за шагом. Вперёд на локоть и почти столько же назад, сдвигаемый мощной дланью встречного ветра-мордодуя. Ноги беспомощно елозят по обшивке, пытаясь нащупать хоть какую-то опору, хотя бы рёбра шпангоутов под крепкой просмоленной тканью. Вдобавок — чтобы тащиться вперёд, нужно карабкаться вверх по склону, так как средняя часть баллона выше хвостовой.

Алекс потерял счёт времени. Уже не осталось ни страха, ни злости, разум полностью подчинился инстинкту самосохранения, который повелел во что бы то ни стало проскрестись к мерцающему остеклению.

Ногти выломаны до мяса. Подушки пальцев стёрты почти до костей. Во тьме не видно, но на обшивке наверняка остаются красные кровавые полосы.

Как бы ни было скверно сейчас, дирижабль летит прямолинейно. Стоит ему заложить поворот, и ничто не спасёт от сваливания вбок, падения вниз с головокружительной высоты.

Когда стекло верхней кабины очутилось на расстоянии вытянутой руки и чуть защитило от встречного вихря, пришла пора задуматься о том, что внутри корабля нашему герою никто не будет рад.

Наверно, если бы наблюдатель на верхнем посту глянул назад и увидел испещрённое шрамами лицо, перекошенное болью, решил бы — там поселился демон! Но вахтенный честно дремал, и трудно его упрекнуть — благородные синьоры по ночам не летают и на дирижабли не нападают. Это продлило его жизнь на добрых две минуты, первоначально Алекс думал просто расстрелять ламбрийца через стекло из револьвера.

Размазывая кровь по стеклу, он сдвинул в сторону один сегмент, явно рассчитанный на стрельбу из кабины по воздушным целям, и кувырком ввалился внутрь. Вахтенный подхватился, но не успел ничего сделать и даже закричать, захваченный врасплох удушающим приёмом. Как только он перестал трепыхаться, Алекс ухватил его за подбородок и макушку, резко крутанув голову, отчего раздался хруст, и она повисла под неестественным углом.

— Что за шум, лейтенант? — донеслось из переговорной трубы.

— Порядок, мессир, — ответил убийца лейтенанта, старательно копируя ламбрийский говор и надеясь, что труба в достаточной мере искажает голос. С другой стороны, если в верхнюю кабину отправился член экипажа, кто там ещё может оказаться? Ночью! Над открытым морем, вдали от берега.

— Кофе готов. Спускайся. До утра в вороньем гнезде нечего делать.

Алекс торопливо обыскал первую жертву. Кинжал, револьвер. В рубке на вахте не менее троих-четверых вооружённых членов команды, кто-то в машинном, возможно — в каюте. Против них собрался сражаться одинокий измученный тей, в активе которого лишь внезапность. Главное — не имеющий путей к отступлению. И он нащупал люк колодца, ведущего вниз, в гондолу.

Перед неравной схваткой уместно помолиться Создателю, но отчаянный офицер обратился мысленно к другому существу. Прости, Иана, что истребляю твоих соплеменников, которые ещё никому из икарийских подданных не успели сделать ничего плохого. Делаю так не только из желания уцелеть. Хочу увидеться с тобой снова.

Гондола была освещена масляными лампами, встроенными в переборки. Наверно, воздух к ним подаётся как-то по-особенному. Если на открытый огонь просочится водород, то страшно представить… Алекс отогнал от себя мысли, не относящиеся к непосредственным проблемам, и сгруппировался перед прыжком.

Вряд ли аэронавты успели заметить, что мелькнувшие на лесенке сапоги имеют оперение, а такая обувь не характерна для ламбрийской армии. Второй пилот вообще не обернулся и заподозрил нечто неладное, когда сидящий в левом кресле командир дёрнулся, захрипел и повалился вперёд, украсившись рукояткой кинжала, почему-то торчащей из затылка. Пилотов натаскивают быстро реагировать на происходящее вне аппарата, а не на ситуации в кабине, тем более — не обучают рукопашному бою.

Ворвавшийся в рубку тей был подготовлен иначе.

Ребристая рукоять револьвера описала короткую дугу и врезалась в висок ближайшего к нему ламбрийца с характерным треском, свидетельствующим: у того можно более не справляться о здоровье. Каблук незваного гостя влетел в голову другому члену экипажа, швырнув его на переборку. Стволы двух револьверов упёрлись в оставшегося пилота и вахтенного на штурвалах рулей высоты и направления. Только сейчас пилот рассмотрел ворвавшегося человека: стремительность движения превращала его в зелёную молнию.

— Жить хотите?

Важно задать вопрос по существу, не размениваясь на второстепенные частности.

— Рулевой! Не снимать руки со штурвалов. Чтобы я их видел постоянно. Передний, ты — кто?

— Второй пилот Тумбос…

Невысокий лысоватый лейтенант нервно сжал кулаки, лежавшие на рычагах.

— Не правильно. Нужно говорить: Тумбос, синьор.

— Да, синьор.

— Чтобы не было недоразумений. Я могу благополучно спуститься вниз без дирижабля. Вы — нет. Уяснили?

Зашевелился ударенный сапогом. Алекс добавил. Хрустнуло, голова мотнулась, шевеление прекратилось. Эта короткая экзекуция произвела на аэронавтов впечатление не меньшее, чем убийство первой пары. Они торопливо кивнули.

— Сколько ещё людей на борту, пилот?

— Вахтенный механик в топочном, шестеро отдыхают, один наверху.

— Наверху теперь пусто.

Эта новость не обрадовала. Тумбос сглотнул слюну и быстренько выразил покорность:

— Да, синьор.

— Сколько лёту до побережья?

— Вы убили штурмана… синьор.

— Я переживу потерю. Примерно?

— Пятьдесят-пятьдесят пять минут, синьор.

— Цель полета?

— Ночная бомбардировка Нирайна.

— Вот как? Гонять дирижабль через океан ради нескольких бомб? Тумбос, отвечай! Если разочаруешь меня, огорчу, — ствол качнулся в сторону трупа первого пилота, прозрачно намекая на возможную перспективу.

— Не… нет, синьор. Следующие бомбы мы должны взять с корабля.

Раньше ламбрийцы вроде бы не практиковали швартовку дирижаблей к пароходам — рискованно. Видать, что-то новое.

— Ясно. Так! Если предпочитаете сносные условия в плену, а не быструю смерть, слушайте. Рулевой выдерживает прежний курс. Через иллюминаторы видны звёзды. Если увижу, что поворачиваешь — ты не жилец.

— Да, синьор.

Даже сутулая спина выразила покорность. Если офицер прекратил сопротивление, куда уж простому сержанту.

— Тумбос идёт со мной в хвост. Но сначала приберёмся, замусорено у вас.

Не опуская ствол, Алекс обыскал покойников. Обратил внимание на хрупкое телосложение одного из них, с проломленным виском. Ба, у того лётные сапоги. Тей! У переборки закреплено его крыло. Благородный синьор — предатель? Немыслимо… Но с этим не время разбираться.

— Тумбос! Ко мне!

Уперев ствол в левую лопатку, обыскал и его, отобрав револьвер.

— Трупы — за борт!

Рулевой начал аккуратно вращать один из штурвалов.

— Что за инициатива?

— Вы приказали облегчить дирижабль за счёт сброса тел, — осторожно пояснил пилот. — Аппарат начал набирать высоту. Рулевой чуть опустил горизонтальные рули, удерживая двести пятьдесят. Если ещё облегчить…

— Придётся выпустить водород?

— Нет, синьор. Открутить вентили и повернуть тот рычаг. Часть газа из баллонетов будет нагнетаться в стальную ёмкость. Вместо него в объём внутри обшивки я подам обычный воздух.

Тей подумал, что сведения о вражеских дирижаблях, полученные им, крайне поверхностны. Представлял их конструкцию в виде мешка с водородом, внизу паровая машина как на локомотиве, пропеллер… На поверку вышло, что воздушный корабль, наверное, сложнее парового корвета.

— Тумбос, сейчас пойдём в кормовую часть гондолы.

Пилот с отчаяньем глянул на револьверы.

— Вы их тоже убьёте, синьор?

Тяжкий выбор — проводить врага, изготовившегося убить товарищей по экипажу, или кувыркнуться за борт.

— У тебя есть друг?

Ещё тяжелее. Выбрать, кому отправиться в последний путь, кому оставить шанс на выживание, даже в суровых условиях плена… Алексу не хотелось бы очутиться на его месте.

— У нас на борту есть девушка. Она — стрелок и кок. Если вы будете столь милосердны, синьор…

— Обещаю.

Он хотел было добавить, что слову благородного можно верить. Но передумал. Тей, переметнувшийся на сторону врага, перечёркивает любые представления о дворянском слове, достоинстве и чести.

— Без глупостей. Ты, если что, умрёшь первым.

— Да, синьор.

Алексу почудилась некоторая неискренность.

— Подумай сам, лейтенант. У вас неполный экипаж. Нет штурмана. Не буду скрывать, станет ещё меньше. Найти корабль на месте встречи или пересечь океан не выйдет. Я обещаю ходатайствовать за вас перед стражей, — сунув револьвер в карман плаща, тей схватил пилота за подбородок и повернул к себе. Глаза упёрлись в глаза. — Дарю жизнь троим. Будешь геройствовать — умрёте все, я дождусь утра и спущусь на крыле. Это ясно?