Читать интересную книгу ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО - Вадим Белоцерковский

И я понял, что обязан довести свои идеи до кондиции, а затем обнародовать и пропагандировать. Обязан и перед людьми, и перед самим собой. Но все эти задачи были осуществимы лишь за пределами СССР. Оставаясь в стране я, во-первых, не мог «довести» свою работу, так как на Западе все-таки могли существовать какие-то изыскания в этой области, которые я должен был учитывать. А во-вторых, в Советском Союзе у меня была только одна возможность распространять свою работу — через самиздат, но это означало для меня рано или поздно оказаться в лагере на значительное число лет. Мне это, естественно, не улыбалось. Попав в лагерь, я причинил бы страдания и своим близким.

Короче, я пришел к выводу, что надо решительно выбираться. И стал психологически готовить себя и жену к этому нелегкому делу. К такому решению подтолкнула меня и общая ситуация, сложившаяся в моей жизни. Я устал от антисемитизма, от своего положения гражданина второго сорта или «инвалида пятой группы». Устал от войны с идиотической цензурой, от своего нищенского положения и сидения на шее у родителей. Не было у меня и никакой перспективы жить отдельно от родителей, приобрести свое жилье.

Но я должен отвлечься и поговорить о важном и щекотливом предмете — о том, что помогло мне прийти к моим открытиям и идеям? Ответ на этот вопрос может показаться парадоксальным: помогло отсутствие у меня гениальных способностей!

Гениальность, на мой взгляд, противопоказана для гуманитарных исследований. Она возвышает человека над простыми людьми, над их жизнью, психологически и материально. В результате гении выходят и из-под власти социальных проблем, довлеющих над простыми смертными, и им становится трудно адекватно решать эти проблемы. Так, Маркс, Энгельс, Ленин никогда в жизни не были наемными работниками! Отсюда и непонимание ими проблем и фундаментальной роли психологической природы человека. Маркс, к примеру, основное противоречие капитализма видит в противоречии между коллективным, общественным характером производства и частным характером присвоения. А мне, большую часть жизни проработавшему наемным служащим, таким противоречием видится противоречие между общественным характером производства и частным (авторитарным) характером руководства. Такое противоречие существует, разумеется, и при государственном, марксистском социализме. Главным пороком капитализма Марксу и его соратникам видится эксплуатация человека человеком, а мне — унижение человека (наемного работника) человеком (начальником, хозяином), лишение наемного работника права голоса в делах предприятия, в его судьбе, в своей судьбе.

Для разработки социальных идей необходимо высокое чувство собственного достоинства, чтобы человек не мирился с унижениями и несправедливостями, выпадающими на его и других людей долю, и чтобы сердце его отзывалось на чужую боль и страдания. Ну и конечно, необходима внутренняя свобода и смелость мысли или иначе — вера в себя, в свою логику. Переходное положение занимает художественное творчество, для которого необходимы и определенные гениальные способности, и душевная отзывчивость.

Но вернусь к моему рассказу. С середины 60-х годов я начал жить двойной жизнью: легальной и «подпольной».

В последней я продолжал работу (теперь это можно было уже назвать работой) над концепцией синтезного уклада, над рукописью книги на данную тему и начал втягиваться в подготовку к побегу за рубеж.

Бежать, как я уже говорил, я мог лишь морем, на лодке, так как на руках у меня были жена и сын. Не ползти же с ними через границу! Но именно из-за них я решил попытаться использовать и более безопасный «сухопутный» путь — путь невозвращенца: получить туристическую путевку за рубеж и попросить там политическое убежище. Получить путевку я мог только через Союз писателей. И я стал готовиться к вступлению в Союз, начал собирать вторую книгу, сборник рассказов. Быть членом ССП не помешало бы и в случае, если бы пришлось все-таки выбираться на лодке — для привлечения большего внимания на Западе, а значит и больших возможностей для пропаганды своих идей.

В легальной жизни я продолжал заниматься журналистикой и беллетристикой и время от времени пытался найти штатную работу, чтобы увеличить доходы до нормального по советским понятиям уровня. «Почтовый вагон» был издан относительно небольшим тиражом (в 30 тысяч экземпляров) и «капитала» мне не принес, гонорар быстро растаял, тем более что дыр и долгов накопилось немало.

Однако поиски работы по-прежнему не приносили результата. Я вновь и вновь натыкался на отказы. Негативную роль играла тут, как ни странно, и моя фамилия. Будь я сыном простого человека, может быть, и нашлись бы добрые дяди среди начальства, готовые мне помочь в поисках работы. Сыну же Билль-Белоцерковского можно было не помогать: и с голоду не умрет, и работу себе пробьет с помощью отца. Все были уверены, что у отца есть и деньги, и связи. У него же к этому времени не осталось ни того, ни другого. В 1965 году отец справил свое 80-летие. И он давно, с 37-го года, ушел из партийной жизни, из элитарных кругов, из различных президиумов, престижных комитетов и т. д. Так что отец уже никому не был нужен, а стало быть, и «связей» никаких не имел.

Что же касается денег, то и их у него от прошлого осталась самая малость. Жил он на пенсию, благо она у него была по тем временам хорошая — «персональная», 150 рублей. Важным подспорьем в семейном бюджете служила и кремлевская столовая, полагавшаяся ему как старому большевику, где продукты высшего качества отпускались по заниженным примерно вдвое ценам, а пенсионеры имели еще и скидку: платили 25% от общей заниженной цены. И нам с этого пайка тоже перепадало.

В поисках работы я был близок к цели, когда мне предложили поступить на радио. Я согласился, и меня вызвали на беседу в отдел кадров.

Разговаривал со мной молодой наглого вида чиновник, куривший «Кент», что по тем временам могли себе позволить в основном лишь профессиональные борцы с американским империализмом и его тлетворным влиянием.

— Как ваша фамилия? — спросил чиновник, дерзко глядя на меня. (Будто перед ним не было моей анкеты. Допрашивал, словно в милиции.)

Я автоматически называю.

— Хорошая русская фамилия! — ухмыляется чиновник. — Имя? Называю.

— Тоже прекрасное русское имя! А отчество?

— Владимирович!

— Еще лучше! Ну, а как отчество отца?

— Наумович.

— Ага! — весело восклицает чиновник, и переходит к существу дела:

— Вы, говорят, хорошо пишете, но вы хотите работать в р-р-русской литературно-драматической редакции. Можете ли вы утверждать, что хорошо понимаете р-р-русскую литературу, ну и советскую, конечно?

Поиздевавшись надо мной таким образом, он объявил, что они не могут меня принять на работу ввиду того, что у меня нет литературного образования.

Отвлекусь на минуту. В связи с этой историей об имени и отчестве я вспомнил потрясающий факт из области советского «интернационализма». После первых советских успехов в космосе начали распространяться слухи, что главными творцами советской ракетной техники были евреи. Имена конструкторов были ведь тогда засекречены. В прессе писали: «главный конструктор», «главный теоретик» и т. п. Естественно поэтому, что люди питались слухами. Видимо, как реакция на эти слухи в официальном репортаже о полете Гагарина, опубликованном во всех газетах, появилась следующая справка: «Огромную помощь космонавтам на каждом шагу оказывал главный конструктор, замечательный, широкой русской натуры человек, с настоящей русской фамилией, именем и отчеством». Вот так вот, никаких вам рабиновичей!

А о самом Юрии Гагарине появился тогда стишок: «Хорошо, что Ю. Гагарин не еврей и не татарин, не киргиз и не узбек, а наш — советский человек!».

Помню и такой забавный эпизод из той же области. Подхожу со старшим сыном, пошедшим лицом и мастью в мать, к сапожнику, чтобы что-то купить у него. Сапожник чистит клиенту ботинки, поднимает глаза на сына и улыбается: «Какой красивый мальчик! Сразу видно, что наш, русский... — поднимает глаза выше, на меня, — наш... советский мальчик.»

К слову. Поражает сейчас беспамятство русских великодержавников, левых и правых, которые кричат, что Горбачев и либералы развалили великий Советский Союз. Развалили его прежде всего они сами, развалил русский шовинизм.

Но вернусь к своим злоключениям в поисках работы. Очень комичная история случилась в еженедельнике «Неделя» (при «Известиях»), тогда имевшем большой вес. Главный редактор «Недели», некто Хмель, обещал мне, что к определенному сроку у него появится свободная штатная единица и я буду первым кандидатом на нее.

Но в то время я закончил работу над новым рассказом «На концерте Баха»[9] — о проблемах семейной жизни.