Читать интересную книгу Записки санитара морга - Артемий Ульянов

Толпа сердобольных коллег стала расходиться. «Литровая банка, с золотом… Это сколько ж там было? Да, бывает же… Как пришло, так ушло… Нашел, где хранить, дурак», – звучали в коридоре затихающие голоса.

– Да плюнь ты, Паш, – говорил Плохиш, старательно давя в себе хохот. – Зато с мамой все в порядке. Вон как тебя оберегает… Ты за ней как за каменной стеной! Понимаешь?

– Согласен, Фомкин, – кивнул Вовка Бумажкин. – Мама у тебя – просто золото, – добавил он, выходя из «двенашки».

– Мама – да! – согласился Павел, бессильно падая обратно в кресло. – Тёмыч, можно я тут… отдохну пока, а?

– Спи, конечно, – ответил я. И хотел сказать еще что-то, но не успел. Истощенный трагедией, Фомкин уже спал, сжимая в руке пейджер.

Вернувшись в секционную и продолжив монотонно резать наших постояльцев, я впал в нирвану однообразных механических действий. Перестав замечать окружающее, провалился в себя, словно уперся закатившимися глазами в собственное сознание. В ушах у меня звучали слова старухи о том, что мертвые меняют живых. Двигаясь по тропе этой мысли, уткнулся в события трехлетней давности. Я вспомнил случай, произошедший со мной в те дни, когда я, зеленый семнадцатилетний пацан, работал в потрепанном вонючем морге 59-й больницы. В одном из ее отделений приказала долго жить гражданка Клигман, Лиля Исааковна. И в тот же день, после обеда, ко мне пришли ее родственницы – родные сестры Клигман, Зоя и Софья Исааковны. Крупные, немолодые, скорее бесформенные, чем толстые, дамы, они были очень похожи друг на друга. И даже одеты почти одинаково – в черные кружевные косынки и в черные же осенние плащи, несмотря на теплое лето.

Обычно родственники ждали санитара внизу, у входа в траурный зал. В траурном зале я и принимал у них вещи, ведь приглашать родню дальше было небезопасно – воняло. Но сестры Клигман ждать не стали, принявшись смело искать меня в коридорах морга. Не встретив никого на первом этаже, они обнаружили лестницу на второй, где и застали меня, выходящего от заведующей. Поняв, что я и есть тот самый санитар, они решительно подошли ко мне, обступив с двух сторон.

– Здравствуйте, вам кого? – спросил я у них.

– Нам нужен санитар. Мы правильно пришли?

– Да, я санитар. Как фамилия вашего покойного?

– Клигман. А мы Лилечкины сестры – Зоя и Софья. Я Зоя, а она – Софья, – пояснила одна из них, тыкая пальцем в себя и сестру.

– Меня зовут Артём. Я буду готовить выдачу. Вы принесли вещи?

– Нет, конечно. Нам нужно от вас знать, что именно нести. А как иначе?

– Верхнюю одежду, нижнее белье, обувь. Все, в чем покойная будет в гробу. А так же ее духи и полотенце.

Лишь только я сказал это, как сестры покойницы обрушили на меня шквал вопросов. Они задавали их хором, не дожидаясь ответов, словно боялись забыть, о чем они хотят спросить. Их интересовало буквально все. А можно ли принести брюки или положено хоронить обязательно в юбке? Буду ли я разрезать блузку и пиджак? Какого цвета должны быть колготки? Я как мог спокойно объяснял им, что им виднее, как госпожа Клигман должна выглядеть в гробу. Внезапно забыв про эти вопросы, одна сказала другой:

– Он так говорит – «Клигман в гробу», а я только и думаю, лучше б я вместо Лилечки здесь оказалась, – всхлипывая, нараспев запричитала она в конце фразы.

– Ты что такое говоришь? Каждому свой час, – пыталась успокоить ее сестра.

– Нет, я должна была первой уйти! Кто у меня? Только сестры, а у Лили ведь дети, – не унималась та, заливаясь слезами.

Подумав, что будет правильно оставить их вдвоем, я попытался было пойти на первый этаж – одевать. Но они вцепились в меня мертвой хваткой, требуя новых ответов.

– Скажите, молодой человек, а где сейчас наша Лиля?

– В холодильнике, на первом этаже, – ответил я, ожидая, что опять услышу о том, что лучше бы они обе были в холодильнике, чем их любимая сестра.

– И что, она там одна? – обеспокоенно продолжали дамы.

– Нет, конечно. Холодильник в морге один на всех.

– И как она там лежит?

– На каталке, – коротко отвечал я, стараясь не давать пищу для новых вопросов.

– А она надежно закрыта? – выпалила одна из них, поставив в меня в тупик. Казалось, что она переживает, как бы сестра Лиля не сбежала с собственных похорон.

– Надежно, а почему вы спрашиваете?

– А как я могу не спрашивать, если это моя сестра? – возмущенно парировала Клигман. И тут же поинтересовалась, сколько в холодильнике градусов и не случится ли чего дурного с их сестрой.

Время шло, а я продолжал отвечать на странные вопросы сестер Клигман, вместо того, чтобы начать одевать для завтрашних похорон. С каждой минутой я все больше нервничал, стараясь не подавать виду. Пару раз пытался обрывать их на полуслове, но безуспешно. Они явно доминировали надо мною, вытягивая один вопрос из другого. А когда я уже еле сдерживал себя, то вдруг смирился. Вдруг увидел, как эти две немолодые женщины изо всех сил стараются отдать мертвой сестре ту заботу, которую не отдали при жизни. Покойнице она была уже не нужна, но была нужна им. Они заботились о ней ради собственного успокоения. И я смирился, не став отнимать у них эту возможность. Лишь когда они наконец-то иссякли, я снова терпеливо повторил им, что нужно принести для похорон. Уходя, они взяли у меня телефон отделения, сказав, что, возможно, позвонят мне, если у них возникнут какие-нибудь затруднения. Заверив, что буду ждать звонка, я попрощался с сестрами. И навсегда запомнил их запоздалую заботу.

Около трех часов дня я незаметно одолел кровавую секционную рутину. Теперь Государству Российскому было доподлинно известно, что именно свело в могилу пятерых его граждан. А мне оставалось лишь вымыть мертвецкую. И тогда те, кто сегодня еще живы, уже завтра смогут лечь на чистые опрятные столы.

Вооружившись весьма ядовитым средством с романтическим названием «Альбатрос 7» и усердием образцовой хозяйки, я обрушил на секционный зал всю мощь активного хлора и еще какой-то отравы. Спустя двадцать минут столы, шкафы, раковины и инструменты были в шаге от стерильности. Осталось «отальбатросить» пол, после чего на фоне секционной ваша домашняя кухня покажется выгребной ямой. Да и слава богу!

Напомню, что патологоанатомия является вредным производством. Проработав в нашем дружном коллективе пять лет, вам запишут почти восемь лет стажа. И будут давать молоко, надбавку к зарплате и льготный санаторий. А почему? Потому, что там противные и страшные покойники? Чушь! Молоко, стаж и санаторий дают за близкое знакомство с формалином и «Альбатросом», которые изо дня в день будут разрушать ваши легкие, почки, печень, провоцировать лейкемию, рак и еще… Там длинный список. Зато хвори от микробов вам не грозят. С таким набором хронических заболеваний кишечное расстройство вы просто не заметите. Но в тот четверг, когда я щедро смочил ядом половую тряпку, мне было-то всего двадцать лет, а потому был уверен, что легкие и почки никогда не закончатся.

Я мыл пол размашистыми, четкими, отработанными движениями. За эти годы я вымыл тысячи гектаров полов. Для наглядности скажу, что отдраил Владимирскую область, походя прихватив приграничные деревеньки.

У дверей «двенашки» я столкнулся с Вовкой Бумажкиным. Вместо пижамы на нем был светлый пижонский костюм, в руках тонкая кожаная папка.

– Тёмыч, я в Ритуал уехал, – деловито сказал он, глядя на часы.

– Бумажки повез? – так серьезно спросил я, будто и не знал его фамилии.

– Надо разгружаться. Один раз главврач на шефа уже наехал. Второго раза точно не надо.

– Надо – разгрузимся. Вов, что там у нас?

– Одевалка не страшная, двенадцать всего. Да, слушай… вещи родня привезет сегодня около пяти. Фамилия, кажется, Макарова… или Маркова, – с сомнением сказал Бумажкин и так сморщился, будто пытался выдавить из головы верную фамилию.

– Ну, или Марикова, – предложил я.

– В общем, кто в пять вещи привезет, у того фамилию и спросишь, – отмахнулся от шутки Вовка. – Ты родне скажи, чтоб решали, чего делать. Лицо в плохом состоянии. Не синее, не гниль, но там… Глянешь – сам все поймешь.

– Ясно. Вещи примем, бабку глянем, сами все поймем. А когда разгружаться-то будем?

– Да чем быстрее, тем лучше. Буду стараться машину выбить на ближайшие дни. Все, погнал я, а то время уже… – торопливо сказал он, сунул крепкую руку и заторопился к двери служебного входа.

Послышался тихий шелест лифта, поднимающегося из подвала. Я тут же живо представил, как там, в подземелье, тихонько плещется Стикс. Из лифта вышел Плохиш.

– Вовка уехал в…

– Знаю, Боря, – перебил я Плохиша.

– Думаешь, сделает он нам машину?

– Сделает, конечно. Вопрос, когда?

– Бумажкин про бабульку говорил, у которой с лицом там чего-то, – перевел я тему.