Читать интересную книгу Три стервы - Титью Лекок

Он согласно покивал и наклонился к столику, чтобы приготовить себе какао.

– Что-нибудь слышно об Антуане? – спросила она.

– Нет. Ничего. Оно и к лучшему. – Он сделал паузу. – Алиса и Гонзо действительно вместе?

Эма пожала плечами.

– Не знаю и знать не хочу. Именно поэтому Алиса ничего мне не говорит. Что тут поделаешь, у всех свои запретные темы.

Она загасила сигарету, а потом продолжила:

– И последний тебе совет, если не возражаешь. Меня это не касается, но все же будь аккуратен с Водяной Лилией. Не знаю почему, но эта телка меня настораживает. Очень странно, что она не предлагает тебе встретиться. Тут какая-то засада. Что-то она скрывает, можешь не сомневаться. Не хотелось бы, чтобы ты завелся, а она тебя потом обломала.

– Спасибо, что ты обо мне беспокоишься. Я знаю, что вся история выглядит паршиво, но, я тебя уверяю, между нами что-то есть, я чувствую. Нечто исключительное. Не так, как было с Алексией. Но посмотрим, может, ты опять окажешься права… А ты? Как дела у безработной?

Она кратко изложила все, что с ней приключилось за последние дни. Звонок Шарлоттиной матери, разговор с ней, ужин с Фабрисом и его контора, замешанная в деле Лувра. Он внимательно выслушал ее, а затем сказал, что все это совпадает с выводами, к которым он сам недавно пришел. Когда она спросила, какие выводы он имеет в виду, его глаза загорелись впервые за весь вечер.

– Просто надо рассуждать логически, – объяснил он, наставительно подняв указательный палец. – Всегда нужно сохранять общее видение происходящего, той проблемы, которую хочешь решить, и выстраивать систему непротиворечивых связей. С самого начала в этой истории просматривалось нечто нелогичное, как если бы в ходе расследования мы пропустили некоторые этапы. Читая досье “Да Винчи”, и в особенности после собрания “Клуба Леонардо”, мы были настолько шокированы услышанным, что эмоции захлестнули нас и разум заклинило. Но давай пару минут побудем реалистами: мы вовсе не раскрыли величайший политико-экономический скандал века. ОРПГФ, и в особенности практическое применение этой программы, могут казаться нам возмутительными, но это вовсе не означает, что они скандальны. Мы назвали скандалом то, что нас – лично нас! – возмущает. И это наша большая ошибка, потому что на данный момент все вполне прозрачно и законно. – Фред глотнул шоколаду. – По моему мнению, мы выбрали неверное направление, сразу ухватившись за теорию политического заговора. Возможно, мы смотрим слишком много таких фильмов или еще что. Но, согласись, мы живем не в России. У нас тут демократия, кто бы что ни говорил. Прикинь, мне достаточно было немного покопаться в интернете, чтобы все выяснить о ОРПГФ. И эту инфу я нарыл не на сайте шпионов-анархистов. Это официальные сайты министерств. Иными словами, мы можем сожалеть о том, что журналисты не проявляют к этому интерес, что сплетни про селебрити в популярных изданиях призваны отвлечь внимание, что само название ОРПГФ выбрали, дабы оттолкнуть самых въедливых. Но вспомни какашечного парня. Он был прав. Если захочешь, всегда все узнаешь. Вопрос упорства. Смерть Шарлотты не связана с ОРПГФ. Правда, можно утверждать – в той или иной степени метафорично, – что либеральная система перемалывает индивидуумов и убивает их. Однако во Франции это происходит окольными путями, в виде маргинализации, доведения до нищеты и т. п. А вовсе не посредством такого явного, недвусмысленного, прямого действия, как выстрел из огнестрельного оружия.

– То есть? То есть ты сейчас пытаешься сказать, что она покончила с собой из-за стресса, вызванного образом жизни высших руководящих кадров?

– Нет. Я пытаюсь объяснить, что пора перестать держаться за идею, будто некие демонические силы, которые якобы контролируют мир, вынесли против нее фетву. Существуют и другие возможные гипотезы. Например, вполне вероятно, что статья, которую она писала, касалась вовсе не ОРПГФ в целом, но неких махинаций, которые она раскрыла, когда занималась проектом. И если бы она, предположим, наткнулась на нечто мутное, вроде связи между ее конторой и Лувром, то она бы, наверно, сообщила об этом своему начальнику.

– То есть она типа хотела изобличить свое агентство в том, что оно необъективно в вопросе музеев?

– Возможно. Повторяю, то, что ты мне рассказала, ужасно. Эти агентства, которые должны быть и выставляют себя идеально беспристрастными, таковыми не являются. Однако в этом нет злоупотребления служебной информацией, да и, по большому счету, какого бы то ни было противозаконного деяния. С точки зрения морали это шокирует, но с точки зрения закона тут нет ничего противоправного. Если Шарлотта собиралась написать статью, чтобы осудить это – что вполне вероятно, – такая статья не грозила ее начальству никакой реальной опасностью. Но, быть может, за всем этим скрывалась какая-то по-настоящему серьезная афера и она ее раскопала. Кто знает…

– А как же то, что меня вышвырнули?

– Ну-у-у… Тебе наверняка не понравится то, что я сейчас скажу… Но подделка документа ради проникновения в “Клуб Леонардо” представляется мне достаточным основанием для увольнения.

Эма ничего не ответила, она повернула голову к окну. Наступившую тишину нарушил грохот очередного мотоцикла на соседней улице. Фредово изложение проблемы звучало убедительно. Впервые за долгое время ей показалось, что она покидает – пусть не насовсем – область тумана. Эма всегда с удовольствием насмехалась над параноиками с их вечными теориями заговора, и вот теперь она осознавала, что сама в нее вляпалась.

– Ты думаешь, я свихнулась?

Это вырвалось у нее само собой, непреднамеренно. И Эма, естественно, не ждала ответа. Что на такое ответишь? Однако Фред сосредоточился, как если бы она задала ему серьезный вопрос, требующий размышления.

– Нет. Уверен, что нет. Но ты сама говорила, что стопроцентно нормальных не существует. И ты не должна обращать внимание на то, что сказал Антуан. Мы реагировали совершенно одинаково на всю эту историю с ОРПГФ и заговор, и я считаю, что это была нормальная реакция. Стоит связаться с подобными делами, и оторопь берет. Что касается Шарлотты, то поиск ответа на вопрос, покончила она с собой или была убита, можно рассматривать как фундаментальную методологическую задачу. Это значит, что не следует отказываться ни от одной гипотезы. А вот Антуан изначально отверг гипотезу убийства. Не будем совершать ту же ошибку и не станем забывать, что это могло быть самоубийство и что мы никогда не узнаем всей правды. Это нормально. В жизни есть много вопросов, которые, впрочем, не стоило бы задавать, поскольку ответы на них, даже если существуют, для нас недоступны.

– Начинаю догадываться, почему твой блог пользуется таким оглушительным успехом, господин философ. То есть ты полагаешь, что я могу продолжить копать по линии ее работы?

– Почему бы нет. Но я не вижу, что еще можно сделать. Мы использовали все свои боеприпасы.

Она допила водку.

– Не беспокойся. У меня бредовых идей навалом.

– Надеюсь, это гипербола?

Той ночью, когда Эма решила, что пора спать, и закрыла глаза, комната начала тихонько вращаться. Она довольно улыбнулась и погрузилась в сон, успев перед этим поклясться себе, что не станет копаться в историях, связанных с Шарлоттиной работой, пока не появятся более или менее конкретные наводки. Конечно, быть безработной скорее приятно, но после тестирования вибратора на разных скоростях она все же решила, что пора искать новую работу. А за несколько лет существования в журналистике Эма усвоила одну истину: в этой среде все сводится к связям. При такой системе, основанной на контактах, первым шагом к месту работы становилась регистрация на Фейсбуке. Утром она встала с ощущением мощной мотивированности. Это будет ее день. С отпуском покончено, она берет в свои руки бразды правления собственной жизнью и начинает ускоряться в направлении успеха. Когда она вышла в кухню, ее ожидало первое разочарование: со вчерашнего дня температура упала на пятнадцать градусов, а с грязно-белого неба в лицо парижанам сыпал въедливый дождь. Она сразу вернулась в спальню и натянула спортивные штаны и толстый свалявшийся свитер. Потом, запасшись непременным литром горячего чая, уселась к компьютеру. Сначала нужно было отыскать приемлемую фотографию для профиля, и Эма с удивлением отметила, что на всех снимках она демонстрирует полуобнаженную грудь. Повозившись, она все же нашла фото, на котором была достаточно одетой и не походила на безработную девушку по вызову. Она внесла необходимые данные и, когда профиль был готов, отправилась на поиски страниц всех знакомых и полузнакомых коллег, с которыми она пересекалась на протяжении своей краткой журналистской жизни. Часть послеобеденного времени она провела за рассылкой запросов на добавление в друзья, к которым присовокупляла сообщение о том, что будет рада предложениям работы. Когда она успела связаться с тремя десятками собратьев по перу, а глаза стали уставать, Эма разрешила себе передышку. Оставалось ждать ответов. Она приготовила четыре бутерброда с нутеллой и проглотила их перед экраном телевизора, где шел детектив. Час спустя, уверенная в том, что ее усилия уже должны были принести плоды, а убийца в любом случае бывший муж, она выключила телевизор и снова заглянула в Фейсбук. Большинство адресатов, как выяснилось, действительно ответили. Отрицательно. Никаких осязаемых результатов, помимо туманных обещаний типа “Буду держать тебя в курсе, если о чем-то услышу. Кру-у-уто, что ты на Фейсбуке. Выпьем как-нибудь в ближайшие дни?”, или “Как ты там?”, а также “Все такая же сексуальная”. И ни одного “Сейчас мы как раз ищем человека для культурной рубрики, зайди ближе к вечеру подписать контракт”. У Эмы возникло крайне неприятное подозрение, что она расстреляла все свои патроны за один раз. Она запретила себе думать об этом и погрузилась в решение идиотских тестов на Фейсбуке. В 18.00 она увлеченно отвечала на вопросы анкеты “Скажи, как ты занимаешься любовью, и я скажу тебе, какой ты австрийский философ”.