Читать интересную книгу Том 1. Педагогические работы 1922-1936 - Антон Макаренко

Значит ли это, что у наших воспитанников нет прошлого и что они так легки для воспитания?

Для красоты слова еще можно в литературном произведении раскрашивать детские преступления такими яркими красками, какими их описал Погребинский в своей книжке. Но зачем это делать перед такими [реалистическими] людьми, как Вы или, скажем, я? Зачем выдумывать легенды о поголовной преступности нашего беспризорного детства и его трудности? Ведь это значит как раз играть в тон тем западноевропейским болтунам, которые нашу беспризорщину тоже раскрашивают.

Ужасы нашей беспризорщины почему-то преувеличивают именно у нас. Не могу понять, для чего это делается. Ведь, пожалуй, так можно убедить все наше общество в том, что наше детство действительно поставлено в такие возмутительные условия.

Прилукская коммуна существует два года. Когда не было этой коммуны, кто воспитывал этих «ужасно преступных» детей? Как же тогда обходилось без Прилукской коммуны?

Я восемь лет заведовал колонией им. Горького, специальной колонией для правонарушителей. В этой колонии собирался, собственно говоря, гораздо более трудный элемент, чем в Прилуках, потому что туда мог быть прислан только мальчик, на самом деле совершивший преступление, удостоверенное судебным актом.

И все-таки я скажу: ничего ужасного там не было, все же это были более или менее нормальные люди, с которыми работать было трудно по причинам, пожалуй, от них менее всего зависящим, а зависящим исключительно от наробраза.

И при таких условиях, да еще в условиях большой бедности, процент действительно тяжелых, запущенных ребят едва ли был больше пяти.

И в Прилуках собрано обычное наше беспризорное общество: конечно, запущенное, конечно, состоящее из людей, усвоивших навыки и украсть, и нахальничать, и хулиганить. Но привести это общество в порядок при известном труде далеко не так сложно, как это рисуется. Все эти ребята в подавляющем большинстве вовсе не поклонники беспризорного несчастья, все они хотят учиться, все хотят работать, все хотят спать в чистых спальнях, все хотят быть настоящими людьми. Я утверждаю, что это совершенно нормальные люди, уличные привычки которых ликвидируются довольно быстро при хорошей работе педколлектива…

Наши ребята, побывавшие в Прилуках, также и наши педагоги — все говорят в один голос: ребята там хорошие. И это верно, в этом нет никакого сомнения. Я и сам видел этих ребят и говорил с ними. Такие же ребята и у нас. откуда это взяли, что у нас ребята более легкие, чем, скажем, в Прилуках? Ведь такие точно дети собраны в других детских колониях (Буды, Валки, Волчанск).

Во всяком случае, у нас более сорока переведенных из колонии им. Горького, т. е. бывших правонарушителей, присланных туда по суду. Утверждение, что у нас легкие, совершенно легкие дети, делается только потому, что в нашем коллективе благополучно, — других оснований нет. А я говорю, что в Прилукской коммуне может быть так же благополучно, и готов это доказать, и несколько раз предлагал это.

И в нашей коммуне есть очень солидное число достаточно трудных детей, с которыми справляться вообще не так просто. Ведь недаром же я работаю 15 часов в сутки без выходных дней, и вот оканчивается третий год, а я не мог поехать в отпуск. И среди моей работы хозяйственные усилия занимают сравнительно незначительную часть времени. Таких ребят, с которыми менее опытный заведующий не справился бы, у нас человек 25–30, из них с некоторыми и я справлюсь с большим напряжением. Такие, как Г-че, могут в Прилуках составить довольно заметную точку.

Сказки о каких-то особенных трудностях в Прилуках и о каких-то особенных «легкостях» у нас — это именно сказки. Все дело в том, что у нас больше сделано в коллективе, и поэтому он в среднем благополучнее. Был же в Харькове ВУЦИКовский детский дом и дом им. Артема, составленный из так называемых нормальных детей. Ведь разнесли и тот и другой дом ребята? И нашу коммуну разнесут, если не работать в ней педагогам как следует.

И получается действительно странно: то именно, что составляет результат нашей работы, вдруг делается основанием для какого-то почти упрека. В Прилуках занимались педерастией, значит это, что в Прилуках лучше? А я утверждаю, что занимались педерастией только потому, что ни к черту не годны те педагоги, которые там были в то время. При правильной работе в детском доме о педерастии никому в голову не придет.

Такие же сказочки рассказывают о наших ребятах, как о барчуках. Если считать рабочим человеком только того, кто небрежно одет, или не умеет причесаться, или не умеет обращаться с носовым платком, или матерно выражается, тогда, пожалуй, и такая сказка к месту. Чисто внешняя культура — самое легкое, чего можно достигнуть в детском доме, и она совершенно необходима. Она уже поднимает человека в собственных глазах и помогает ему держаться прямо на ногах. Привычка к чистоте, к аккуратности, к почищенным зубам, к вежливости — это то, с чего в крайнем случае даже можно начинать. Вот о чем приходится говорить. А костюм? Да, в коммуне есть суконные парадные хорошо сшитые костюмы, которые коммунары надевают четыре-пять раз в год. Ведь вот в течение трех лет мы их даже не износили, они еще проносятся года три, в таких костюмах нас видят в обществе и на этом основании заключают, что дзержинцы — панычи. А товарищ Элькин до сих пор повторяет старые утверждения: все для внешности. Нужно было привести в клуб ГПУ толпу полудиких, малокультурных ребят, тогда, очевидно, все были бы довольны. И здесь явно результаты нашей работы обращаются в основания для упрека.

И еще сказка: наши ребята только теперь начали работать. Простая выдумка, называемая иначе ложью. С первого дня существования коммуны ребята работали четыре часа в день, и никогда ни один коммунар не мог быть без работы. Совсем другой вопрос, к чему приводила эта работа: делали вручную шкафы и кассы. Вручную это делать долго и невыгодно, но все же делали, и половина квартир сотрудников ГПУ обставлена нашей мебелью, за которую до сих пор не заплачено больше 2 тысяч рублей. Самый клуб ГПУ оборудован работой коммунаров, оборудованы клубы союза металлистов в Харькове, союза химиков в Донбассе на 2 тысячи мест, да и многие другие менее заметные учреждения. Повторяю, все это делалось вручную при небольшом участии машин. Никогда я не мог упрекнуть коммунаров в лени или в плохой работе — они свои обязанности исполняли добросовестно, хотя и не получали платы.

А почему говорят, что коммунары дармоедами были? Просто потому, что не отвечают за свои слова, а говорить для чего-то представляется выгодным.

И еще одна сказочная мысль: у ребят малый уличный стаж. Вы даже представить себе не можете, до чего легко было бы для меня сделать этот уличный стаж более солидным: взять и написать, да еще в ярких красках, об уличных подвигах бывших беспризорных. Кто проверит и какими способами? И ведь так и делают: для доброго имени детского дома необходимо, чтобы его воспитанники обязательно имели уличный стаж.

Как будто уличный стаж что-то определяет. Семейные дети нисколько не легче уличных, т. е. совершенно такие же, как и на улице. Количество морально отсталых среди семейных детей вовсе не меньше, чем на улице. Вот наш Ге-че из семьи. Возьмите статистику комиссий по делам несовершеннолетних, и Вы увидите, что количество преступлений семейных детей до конца подавляет преступления беспризорных, а ведь они живут в гораздо лучших условиях. Среди коммунаров самые тяжелые именно семейные дети. Они тяжее еще и потому, что меньше дорожат коммуной. Не бывает дня, чтобы в коммуну не приезжал или не приходил какой-нибудь товарищ и не просил как-нибудь устроить его сына или дочку в коммуну, потому что он крадет, хулиганит, пропадает на улице. Бывают дни, когда таких просителей бывает по нескольку. Все это случаи, не зарегистрированные даже статистикой комиссии.

Наконец, что же делать, если количество уличных детей в СССР не так велико, как это нужно для педагогического романтизма? Ведь не даром же столько денег тратится на борьбу с беспризорностью? Того мальчика или девочку, который, очутившись в нужде, был немедленно отдан в детский дом, не могу же считать бывшим на улице.

Все дети голода, которых и сейчас много в коммуне, большей частью не были на улице. Все девочки не были на улице, это общее правило не только для нашей коммуны. Во всех детских домах, в том числе и в Прилукской коммуне, биографии большинства детей не заключают в себе уличного стажа, если не считать двух-трех недель. Обычное правило, что мальчик или девочка, оставшиеся без родителей, кем-либо пристраиваются в ближайший детский дом. В этом и заключается настоящая ценность нашей борьбы с беспризорностью. Если мальчик даже и попадает на улицу, для него представляется очень нетрудным попасть в детский дом, и только заядлые бегуны скоро убегают из детского дома, большинство же в нем остаются. Для меня никогда не представлялось нужным уменьшать значение этих мер в борьбе с беспризорностью и обесценивать в чьих-нибудь глазах нашу борьбу с беспризорностью.