Не обращая внимания на слабое сопротивление Эммы, он сгрёб её в объятия и, глубоко дыша, яростно затряс головой.
— Я не причиню тебе вреда, — сказал он низким, надтреснутым и — как сам прекрасно знал — неузнаваемым голосом.
Дрожащей рукой Лаклейн разорвал то, что осталось от её блузки, и, когда дождь смыл кровь и грязь, смог увидеть раны, безжалостно рассекавшие её нежную кожу до самых костей. Прижав Эмму к себе, он зарычал, чувствуя жгучую потребность снова убить этих вампиров. От его рыка она застонала, и по её щекам потекли розовые слёзы, смешиваясь с дождём.
Одного этого оказалось достаточно, чтобы он нашёл силы взять себя в руки.
Подойдя к машине, Лаклейн распахнул заднюю дверь, уложил Эмму на сидение — нежно убрав волосы, чтобы не мешали — и захлопнул дверь. Быстро усевшись на водительское место, он рванул по скользким дорогам в сторону Киневейна, ежесекундно оглядываясь назад. Его охватил ужас, когда спустя полчаса её раны так и не начали заживать. Из них продолжала сочиться кровь, хотя к этому времени они должны были бы уже затянуться.
Не сбрасывая скорость, Лаклейн прокусил вену на запястье и, потянувшись назад, прижал его к её губам.
— Пей, Эмма.
Она отвернулась. Он ещё один раз прижал руку к её рту, но Эмма снова отказалась, сжав зубы. Но без его крови она могла умереть.
Лаклейн был так занят, ненавидя её природу, что даже ни разу не задумался о том, как его воспринимает она.
Съехав на обочину и остановившись, он протянул руку назад, засунул пальцы ей в рот и разжал зубы. Когда его кровь попала ей в рот, Эмма не смогла с собой совладать — закрыв глаза, она вцепилась в его руку и принялась жадно пить. Раны тотчас же прекратили кровоточить. И когда она потеряла сознание, Лаклейн вновь сорвался с места.
Поездка в Киневейн превратилась для него в новую разновидность ада. Проведя рукой по лбу, Лаклейн вытер пот. Он понятия не имел, нападут ли на них снова и откуда ждать очередную атаку. Не знал, была ли Эмма достаточно сильна, чтобы выжить после таких ран. И как она поняла, что должна бежать от них?
Он чуть не потерял её на четвертый день после того, как нашел…
Нет, он чуть не отпустил её, позволив им забрать её в Хелвиту — которую сам так и не смог найти. Он обыскал всю Россию в поисках нее, и, возможно, даже почти к ней подобрался, когда на него тогда напали вампиры, захватив в плен.
Подобраться так близко, чтобы в конце концов потерять… Теперь Лаклейн знал, что сделает всё, только бы удержать Эмму.
Он сможет справиться с болью и воспоминаниями о пытках, потому что сегодня увидел, насколько она отличается от остальных вампиров. Её внешность, движения — всё было другим. В отличие от них, её натуре не была свойственна агрессия и желание убивать. Для неё — а теперь и для него — кровь являлась жизнью.
Едва она закончила пить, как раны Эммы начали сразу же заживать. Значит, он мог поддерживать её.
Это меньшее, что Лаклейн мог сделать, ведь благодаря Эмме его жизнь, наконец, обрела смысл.
Очнувшись от рёва, Эмма приоткрыла глаза.
В свете фар было видно, как Лаклейн плечом бился о массивные ворота — прямо о герб, расположенный в центре. Рельефная печать состояла из двух половинок; на каждой из которых были изображены волки, мордами друг к другу. Их отлили так, как могли бы это сделать в древности — были видны головы, передние лапы, оскаленные клыки и выпущенные когти. Уши стояли торчком.
Отлично, Ликано-лэнд. Это вам уже не Канзас[28]…
Несмотря на всю силу Лаклейна, металлические ворота ни капельки не поддались. Магическая защита? Разумеется. Слава Фрейе, он не пытался протаранить их машиной.
Сквозь полуприкрытые веки Эмма наблюдала, как Лаклейн ходил из стороны в сторону под мелким дождем, ероша свои мокрые волосы и изучая ворота.
— Как мне, черт возьми, попасть внутрь? — он вновь попробовал открыть ворота силой, и снова его мучительный рёв эхом прокатился по равнине.
Должна ли она сказать ему насчет интеркома? Да и под силу ли ей подобное? И как раз в момент её размышлений над этим вопросом кто-то невидимый открыл ворота.
Лаклейн запрыгнул в машину.
— Мы на месте, Эмма!
Хотя печка работала на полную, равно как и подогрев сидений, в своей мокрой одежде она так дрожала от холода, как не дрожала никогда в жизни. Когда ворота с лязгом за ними захлопнулись, она закрыла глаза, давая им отдых. Наконец-то в безопасности. По крайней мере, от других нападений вампиров.
Эмма едва осознавала, что они всё едут и едут по поместью, границы которого тянулись, должно быть, на мили. Наконец Лаклейн припарковался и, выскочив из машины, открыл заднюю дверцу и взял ее на руки. Крепко прижав Эмму к груди, он заспешил к входу, который буквально сверкал огнями, причиняя боль ее глазам. Лаклейн взлетел по лестнице, на ходу отдавая приказы следовавшему за ним молодому мужчине.
— Повязки, Харман. И горячую воду.
— Да, милорд, — тот щелкнул пальцами, и Эмма услышала, как кто-то поспешил прочь, выполнять приказ.
— Мой брат здесь?
— Нет, он за морем. Он… мы думали, вы погибли. Когда вы не вернулись, а наши поиски оказались бесплодны…
— Мне нужно поговорить с ним как можно скорее. До тех пор не рассказывай старейшинам о моём возвращении.
Эмма зашлась в кашле — отвратительный, дребезжащий звук — и поняла, что раньше даже не представляла себе, что такое на самом деле боль. Мысленно она приказала себе не смотреть на исполосованную грудь.
— Кто она? — спросил Харман.
Лаклейн прижал её к себе ещё крепче.
— Это она, — ответил он, словно в его словах был какой-то смысл. Ей же сказал: — Ты в безопасности, Эмма. С тобой всё будет хорошо.
— Но она… не ликанша, — заметил молодой мужчина.
— Она — вампир.
Послышался какой-то сдавленный звук.
— В-в-вы уверены? В ней?
— За всю жизнь я ни в чем не был так уверен.
Голова Эммы затуманилась, и она провалилась в поджидающую темноту.
Войдя в комнату, Лаклейн опустил Эмму на свою старинную кровать. Она стала первой женщиной, которую он привел сюда.
Харман зашел следом и принялся разжигать камин. Может быть, Лаклейну и было неуютно, когда за спиной горел огонь, но он знал, что Эмма нуждается в тепле.
Затем в комнату, торопясь, влетела служанка с чашей горячей воды, полотном и повязками и еще две девушки, которые принесли их сумки из машины. Сложив всё принесённое, они вместе с Харманом вышли из комнаты с задумчивыми выражениями на лицах, оставив Лаклейна заботиться об Эмме.
Когда он начал снимать с неё мокрую одежду и промывать раны, она всё ещё была слаба, и то приходила в сознание, то снова впадала в беспамятство. И хотя её раны заживали на глазах, тонкая, нежная кожа и плоть между грудей всё ещё были рассечены до костей. У него тряслись руки, когда он промывал эти раны.