Эмма прищурилась, начиная осознавать суть происходящего. Стокгольмский синдром. Как пить дать. Отождествление себя со своим устрашающим похитителем? — Галочка. Возникновение привязанности и чувств? — Галочка.
Но при всей честности к самой себе, сколькие похитители — из тех, что еще при деле — выглядели как боги ростом в шесть с половиной футов[26] с восхитительной, загорелой кожей, самым изумительным акцентом и теплейшим, сильнейшим телом, о котором можно только грезить в мечтах? А если еще и вспомнить о том, как она постоянно желает чувствовать это тело, прижатое к ней… на ней — то кто еще здесь на самом деле прекрасен?
Не будем забывать и про тот факт, что он, похоже, не может перестать давать ей свою ароматную, сладкую кровь.
Неужели она превращается в Петти Херст[27]с поправкой на ликанов?
Но все это не важно. Ключевым моментом было то, что она не его пара. Поэтому даже если он и соблазнит ее с последующим интимчиком, она будет попросту тратить с Лаклейном свое время, потому что, в итоге, он найдет свою единственную. А Эмма боялась, что если ее «поматросит и бросит» такой мужчина, как Лаклейн, она, в конце концов, превратится в одну их тех обрюзгших, вечно ноющих женщин.
А такой вариант даже не рассматривался.
Эмма чувствовала облегчение, что не была его парой. Правда чувствовала. Ведь если бы она ею оказалась, это было бы все равно, что получить пожизненный срок. Лаклейн никогда бы ее не отпустил, и она бы жила с ним, ощущая себя запуганной и несчастной. А если бы ей все-таки и удалось сбежать, он бы пришел за ней, тем самым, дав теткам убить его их собственными руками.
Ее ковен просто наслаждался бы его смертью. Если бы они узнали, что он ее целовал и касался интимных мест, они спустили бы на него и его род все круги ада. Так как, насколько Эмме было известно, она единственная в ковене, кого когда-либо касался ликан.
А ее мать — единственная, кто не устоял перед вампиром.
Эмма проснулась на закате, почувствовав что-то неладное.
Она всмотрелась во тьму комнаты, бросила взгляд по сторонам, заглянула за край кровати, но ничего так и не увидела. Поэтому сказала себе, что ей просто показалось, но, все же, торопливо одевшись и собрав вещи, поспешила в комнату Лаклейна.
Он лежал на кровати, одетый в те же джинсы и все еще без рубашки. Ему было нечем укрыться, так как свое одеяло он использовал, чтобы занавесить ее окно. Вдруг, прямо у нее на глазах, Лаклейна начало трясти, словно он находился в плену кошмара. Он начал бормотать слова на гэльском, а его кожа вся покрылась потом. Каждый мускул его тела напрягся, будто он испытывал невыносимую боль.
— Лаклейн? — прошептала Эмма, без раздумий бросившись к нему.
Она коснулась его щеки и, запустив пальцы в его волосы, нежно провела по ним ладонью, пытаясь утешить Лаклейна.
И это сработало, он успокоился.
— Эммалин, — тихо произнес ликан, все еще пребывая во власти сна.
Ему снилась она?
У нее и самой был просто умопомрачительный сон, самый реалистичный из всех, что ей когда-либо снился. Не замечая, что делает, Эмма стала гладить Лаклейна по лбу, вспоминая подробности недавнего сновидения. Это было так, словно он смотрела на все его глазами — видела, чувствовала и ощущала абсолютно то же, что и он.
Во сне он стоял в магазине под навесом. Прямо перед ним лежало множество украшений, а рядом находилась красивая женщина с зелеными, сверкающими глазами. В ее длинных волосах цвета кофе кое-где виднелись выгоревшие на солнце прядки.
Лаклейн выбрал золотое колье с сапфиром и купил его у владельца магазина. Судя по виду украшений и деньгам, которыми он расплачивался, Эмма поняла, что это были давние времена.
Зеленоглазая красавица вздохнула и произнесла. — Снова подарки.
— Ага, — Лаклейн был раздражен, так как знал, что она скажет.
Женщина, которую звали Кассандра, как Эмме откуда-то было известно, тут же добавила. — Ты ждешь уже девятьсот лет. Почти столько же, сколько и я. Разве тебе не кажется, что мы…
— Нет, — резко оборвал ее Лаклейн. «Сколько еще раз она будет заводить этот разговор?», пронеслось в его сознании.
Кассандра, может, и не верила, но он никогда не сомневался.
— Я хотела бы провести с тобой ночь.
— Но я не вижу в тебе кого-то больше, чем старого друга. К тому же, это будет не вечный союз, — его гнев все усиливался. — А ты принадлежишь моему клану и в итоге встретишься с Ней. Неужели ты действительно полагаешь, что я поставлю ее в такое неловкое положение?
Эмма встряхнула головой, сгоняя это странное сновидение. Чувствуя себя все еще не в своей тарелке от того, насколько реалистичными оказались в этом сне ее ощущения. Да уж, стоило ему только упомянуть драгоценности, как она уже навоображала себе Бог знает чего.
Опустив взгляд, Эмма покраснела и заметила, что начала гладить его грудь. Но, даже осознав это, она не остановилась, продолжив восхищаться тем, как великолепно выглядело его тело, думая о том, что он хочет заняться им с ней любовью…
Но вдруг, вскинув руку, Лаклейн так быстро схватил ее за горло, что она не успела даже вскрикнуть.
Когда он открыл веки, его глаза были абсолютно синего цвета.
Глава 15
Эммалин нежно прикасалась к нему, шепча его имя. Это мог быть только кошмар. Она бы никогда не сделала подобного. Не стала бы его утешать.
Взгляд Лаклейна заволокло алой пеленой. В этот момент он не чувствовал ничего, кроме пламени, медленно слизывающего кожу c его костей. В течение трех последних дней ликана не покидало ощущение, что враг где-то рядом, и теперь он приблизился к его паре. Лаклейн сделал то, что посчитал логичным — атаковал.
Когда же его взгляд прояснился, он не смог осмыслить увиденное. Его ладонь все сильнее сжималась на горле Эммы, а она, впившись когтями в его руку, задыхалась, борясь за жизнь.
Прежде чем Лаклейн успел хоть как-то среагировать, в ее правом глазу лопнул кровеносный сосуд.
Закричав, Лаклейн тут же отпустил Эмму и отскочил в сторону.
Упав на колени, она начала хватать ртом воздух, кашляя без остановки. Он поспешил к ней, но она, вздрогнув, выставила вперед руку, жестом показывая держаться на расстоянии.
— Господи, Эмма, я не хотел… я ощутил что-то… принял тебя за вампира.
Она опять закашляла, но смогла прохрипеть. — Я и есть…
— Нет, другого вампира, одного из тех, кто меня пленил.
Должно быть, ее укус и его последующая потеря крови повлекли за собой кошмары во всей своей ужасающей полноте.