– Агния!
– Не трогай меня! – с яростью закричала она. – О, как же все паршиво, как все безнадежно…
– Агния… – Григорий попытался ее обнять.
– Не трогай меня! – Агния уже визжала во весь голос. – Все вы… все вы одинаковые! Ненавижу!
* * *
Уже которую неделю Агния жила у Инги. Собиралась день-два там перекантоваться (пока не найдет работу, съемную квартиру не подыщет), а вместо этого застряла у подруги надолго.
Инга – общительная, благожелательная – откровенно радовалась присутствию Агнии. Есть такие люди – страстные поклонники культурных программ. Ни путешествия по одежно-обувным распродажам, ни продуктовые рейды по гипермаркетам, ни посиделки в гостях не интересуют их. Но и дома они сидеть не могут, слишком деятельные натуры… Зато обожают походы по недорогим кафе, музеям, выставкам. Вот такой была Инга.
Кино, театр! Инга снимала сливки со всех событий, происходивших в Москве. Винзавод, Дом художника, встречи в книжных с известными писателями… А в перерывах – ресторанчики фри-фло, кофейни.
У Инги были и другие подруги, помимо Агнии, но в основном дамы уже замужние, с детьми, домашними обязанностями, отсутствием свободного времени. Родители Инги в силу возраста тоже не могли участвовать в культурных марш-бросках… Оставалась Агния.
Они и раньше, две подруги, бегали по выходным на выставки и часто сиживали в кофейнях… Но теперь, когда Агния оказалась в полном распоряжении Инги, начался сплошной «пир духа» (выражение Нины Самойловны, матери Инги, когда-то перенятое, в свою очередь, у Михаила Горбачева).
С середины апреля в Москве установилась теплая погода. Инга взяла отпуск за свой счет, и они с Агнией объездили все парки и усадьбы.
А на двадцатые числа апреля Инга заказала тур по Золотому кольцу: Суздаль, Владимир, Переславль-Залесский, Ростов Великий… Монастыри, памятники истории и архитектуры. Три дня автобусных экскурсий и пеших прогулок.
Причем все это Инга затеяла под лозунгом – «моральная поддержка бедняжки Агнии, которая поссорилась со злым отцом». О том, что, помимо ссоры с отцом, Агния умудрилась разругаться и с двумя поклонниками, Инга не знала. Агния не стала ей об этом рассказывать – боялась ранить подругу. Инга так откровенно не желала ни любви, ни семьи, что всякое упоминание о романах и страстях, пусть даже и чужих, пугало ее. Вызывало тревогу – «а я-то, я-то – не как все!».
Пусть уж Инга думает, что она не одна такая.
Агния с нежностью относилась к своей подруге – большому ребенку. Вечной девочке.
Она понимала, почему Инга – такая. Хотя истории их одиночества были разными. Если Агния – это история нелюбви отца, то Инга – это история великого родительского обожания. Агния жила в несвободе, Инге же позволялось все. Родители Инги всегда относились к дочери как к божеству. Кумиру. Идолу. Солнцу…
Нина Самойловна и Антон Иванович настолько любили дочь, что ничья другая любовь с этой – тотальной и безграничной – сравниться не могла. У этой родительской любви просто не могло быть конкуренции.
Инга привыкла к абсолютной свободе, все бытовые проблемы брали на себя ее родители, а она сама, точно птичка, порхала от одного уик-энда к другому. Теперь, получив в свою власть Агнию, Инга оторвалась по полной.
Нельзя сказать, что Агнии не нравились все эти развлечения. Нет. Она и раньше с удовольствием сопровождала свою подругу на все мероприятия, если позволяло время. Но сейчас тоска мешала девушке в полной мере наслаждаться культпоходами.
Отец нанес ей незаживающую рану, в которую можно было постоянно вкладывать персты, щупать, теребить пробитое сердце, поверять – как там, не зажило? Не зажило. И не заживет никогда…
На Пасху Агния решила съездить на могилу матери. Инга звала подругу на Новодевичье, на Ваганьковское – напитаться скорбным и сладким запахом чужой славы, полюбоваться роскошными надгробиями, но тут уж подруга в первый раз отказалась.
Рано утром Агния села на электричку, которая увезла ее за пределы Москвы, в пригород. Там, на окраинном гигантском кладбище, отец восемнадцать лет назад похоронил мать Агнии.
Агния ездила туда каждый год, но этот раз был особенным. Потому что Агния теперь знала все.
…От сырой, черной земли поднимался пар. Ослепительно сияло солнце, и на фоне яркого неба набухшие почки на деревьях казались гипертрофированно огромными. Асфальтовые дорожки в трещинах, бумажные цветы. Запах краски и дыма. Много посетителей…
Агния купила букет у входа, в палатке, и углубилась в лабиринт узких аллей.
На том участке кладбища, где покоилась ее мать, посетителей было мало. И хорошо – положив цветы, Агния села на узкую лавку за железной оградой, уперлась взглядом в пыльный гранитный камень и сказала, не боясь, что кто-то услышит ее:
– Мамочка, здравствуй.
Глаза слепило солнце. Агния зажмурилась, расстегнула плащ… Вверху, в ветвях деревьев, свиристела какая-то птица.
О чем еще говорить, Агния не знала. Они и при жизни с матерью не откровенничали. Любили друг друга, беспокоились друг о друге, обнимались, ласкались, но почти не говорили о главном. Говорили всегда о чем-то обыденном, простом: о школе, об отметках, погоде, природе, как правильно сварить кашу и каких приправ положить в мясной фарш. О том, что надо постирать занавески и купить новое пальто на зиму.
Но ни слова о том, что творилось между отцом и матерью. Ни слова о том, как мама ревновала его. Ни слова о том, почему накануне отец кричал на нее. Ни слова о том, куда отец уезжал на все майские праздники. Как будто ничего не было. Как будто так и надо, потому что именно так и живут все семьи.
Наверное, теперь настало время для разговора.
– Я все знаю, мама, – мрачно произнесла Агния. – Я знаю, что тогда произошло. И я нисколечко тебя не осуждаю… И не обижаюсь на тебя. Ты не переживай из-за меня, ладно?
Она помолчала, стараясь справиться с волнением. В горле стоял ком.
Наконец Агния устала сдерживаться и заплакала.
– Мама, не обращай внимания… Это я так… нервы.
«Надо ли рассказать маме о личном? Наверное, надо!» – мужественно решила Агния. Отныне между ней и матерью не будет никаких тайн. Полная откровенность!
– Мама, у меня было два… кавалера, – торопливо произнесла она, вытирая слезы. – Ты только не осуждай меня… Я просто не сразу разобралась, кто из них мне больше нравится. Один – серьезный такой мужчина… злой. Нет, он меня не обижал и ничего такого не делал, не думай! Но он – как отец. С ним тяжело. Он никогда не будет верен. Он – слишком мужчина, и он за грех не сочтет, если когда-нибудь изменит жене… А я не могу так. Я умру, если меня предаст тот, кого я люблю. Я как ты, мама, я поняла…