Джесс обернулся, и давящая тяжесть у нее в груди стала нестерпимой. Она подошла к нему, стараясь двигаться спокойно и легко, как будто ничего не случилось.
— В воздухе хорошо пахнет, правда?
Он кивнул, потом добавил:
— От тебя хорошо пахнет.
Кэйди рассмеялась:
— От меня пахнет куревом.
Но Джесс отрицательно покачал головой. Он наконец улыбнулся, и она с готовностью просияла в ответ, старательно отводя глаза от его голой груди. Обнаженная кожа весь вечер мелькала у него под рубашкой, но сейчас они стояли вдвоем в лунном свете. Нагота Джесса смущала ее, как если бы… как если бы она сама оказалась голой.
— Джо рассказал мне, что ты сделал, — сказала Кэйди.
Он потер переносицу, словно вспоминая, о чем идет речь.
— Ты дал ему денег.
— А-а-а…
Вид у него стал слегка раздосадованный. Должно быть, он велел Джо никому ничего не говорить.
— Это очень благородно с твоей стороны.
— Да ну брось, — отмахнулся он от ее слов и прищурился на луну.
— Джо так беден, ты и представить себе не можешь. Деньги ему очень кстати. А ты его даже не знаешь.
Джесс грубовато рассмеялся, не желая ничего слушать.
— Я же богат, мне эти деньги все равно не нужны. И вообще… я дал ему их просто по пьяной лавочке.
Он не был пьян, но Кэйди не стала спорить. Они взялись за руки и вместе сошли с тротуара на грунтовую дорогу.
Земля приятно холодила ее босые ступни. Кэйди опустила взгляд. Джесс тоже не надел сапог, его голые стопы белели из-под черных штанин и как будто вспыхивали при каждом шаге. И ее собственные беленькие пальчики тоже поминутно мелькали под подолом черной юбки. Как приятно, как весело идти вместе босиком, держась за руки! Словно пара ребятишек, собравшихся искупаться.
Но когда они, не сговариваясь и не медля, свернули на тропинку, ведущую сквозь кусты жимолости к ее задней двери, образ ребятишек растворился. В эту ночь им предстояло играть во взрослые игры. Давящее ощущение в груди вернулось. Кэйди не хватало воздуха.
— Ты же говорила, что собираешься ее запереть.
— Забыла.
День выдался жаркий, она с утра открыла дверь, чтобы проветрить комнату, да так и оставила ее. Ей вспомнилось, как Хэм вбежал к ней в кабинет и сказал, что Джо приехал. Неужели все. это случилось за один день?
— Ты не зайдешь?
Она смутилась и покраснела в темноте. Надо же было сморозить такую глупость!
— Спасибо.
Уголки рта у него подергивались от смеха: Кэйди почувствовала себя еще глупее. Но в то же время она была счастлива. По правде говоря, ей хотелось смеяться. Может, это истерика?
— Итак…
Подойдя к столу и чиркнув спичкой, Кэйди поднесла ее к фитилю масляной лампы.
— Вот здесь я живу. — Как будто он никогда не заходил сюда прежде!
— Но тебе это уже известно, — спохватилась она.
Одна бессмыслица за другой! Куда подевались ее спокойствие и уверенность в себе? Они предательски покинули ее в тот самый миг, когда она увидела Джесса в лунном свете. Господи, до чего же она глупая!
— Хочешь выпить?
Прижимая ладони к горящим щекам, Кэйди повернулась к нему спиной. Надо взять себя в руки. Они только что вышли из салуна, а она спрашивает, не хочет ли он выпить! Она даже не держала спиртного в комнате.
К счастью, Джесс отказался.
Кэйди не знала, что еще предпринять, чтобы потянуть время. Может, спросить: «Не послушаешь ли мой граммофон»? Хорошо еще, что он вовремя поймал ее руку и заставил повернуться к себе лицом.
— Мне нравится, когда ты так выглядишь.
Она растаяла.
— Как дикобраз.
— Ну и что? — Они улыбнулись друг другу. Джесс погрузил руки в густые мягкие пряди у нее на затылке, а Кэйди позволила себе откинуть голову, опираясь на его ладони, как на подушку. Теперь у него появился косой чубчик в том месте, где Док Мобайес выстриг волосы вокруг раны. Черная прядь наискосок пересекала высокий белый лоб. Кэйди провела по ней пальцами и выровняла.
— Я с тебя глаз не сводил весь вечер.
— Да, я знаю. Я… я это чувствовала.
— Все время думал об этом, ну… как я тебя поцелую.
—Можешь меня поцеловать.
Но перед тем, как их губы встретились, Кэйди шепнула:
— Джесс…
— Знаешь… многие люди думают, что я такая… Но я этим не занимаюсь.
— Чем?
— Этим.
Джесс прижался лбом к ее лбу, но она успела различить искру понимания в его серых глазах. Он крепко сжал в руках ее руки.
— Что ж, тем лучше. Значит, мне особенно повезло.
Кэйди встала на цыпочки и обвила руками его шею.
— О, Джесс…
Когда он ее поцеловал, ослепительно разноцветные огни вспыхнули, мигая и переливаясь, за ее крепко зажмуренными веками; маленькие бесшумные взрывы прокатились по всему телу. И зачем она оттягивала это блаженство? Чего ждала? Кэйди запрокинула голову, чтобы поцелуй стал еще сильнее и глубже. Вот его руки скользнули от подмышек на талию. Не отпуская ее, Джесс пошел спиной вперед, и Кэйди слепо двинулась за ним, не отрываясь от его губ. Ей не хотелось прерывать поцелуй ни на секунду.
Но вот он налетел на спинку кровати, и им пришлось разомкнуть объятия. У обоих блестели глаза, оба задыхались. Они сели на край постели и тотчас же обнялись снова. Она только не знала, чье это сердце так бьется: его или ее собственное.
— «Жизнь — это…» Что это такое?
Кэйди проследила за его недоуменным взглядом.
— О! — воскликнула она, улыбаясь с закрытыми глазами, пока он откидывал непослушный локон и целовал ее в висок. — Их вышила моя мать. Это ее жизненный девиз.
Девиз был вышит на двух наволочках, которые Кэйди всюду возила с собой на протяжении последних пятнадцати лет. Вот и сейчас они были натянуты на две подушки, лежавшие в изголовье ее кровати. Она сохранила их не потому, что они красивы, нет, они ей даже не нравились. Но это единственное оставшееся напоминание о матери.
— Так что там говорится?
Она даже не замечала, насколько нитки обветшали и поблекли, а местами и порвались от многочисленных стирок: Джесс не смог разобрать вышитые надписи.
«Жизнь — это Красота», — твердило Сновидение. «Жизнь — это Долг», — сказало Пробуждение.
— Мамочкина философия, — тихонько засмеялась Кэйди.
Джесс больше не смотрел на наволочки, он пристально вглядывался в полумраке в ее лицо, стараясь понять, не грустно ли ей.
— Я ничего о тебе не знаю, — заметил он с удивленной ноткой в голосе. — Ты знаешь обо мне гораздо больше.
— Ну и что? Во мне нет ничего занимательного. — Ха-ха. На самом деле она считала себя очень даже интересной особой.
— Ну а я вот хочу знать о тебе все.
— Ладно, расскажу тебе историю своей жизни. Прямо сейчас. Только имей в виду: она очень длинная.