Блиска управилась в пять минут: немного косметики, немного чар и недюжинный артистический талант вмиг превратили ее во властную аристократку, словно бы даже и ростом повыше и уж на прежнюю мягкую русалку никак не похожую. Персефонию и вовсе трудиться не пришлось. Правда, идея маскарада ему не очень понравилась. Он был согласен с тем, что анонимность в их предприятии будет отнюдь не лишней, однако избранные типажи, на его взгляд, выглядели слишком уж опереточно.
И вот к границе подъехали речная дворянка в простонародном платье, генерал в потертом солдатском кителе без знаков различия и некто молодой, подтянутый, донельзя загадочный в своем щегольском костюме и шляпе пчеловода с опущенной на лицо сеткой. Сразу видно: серьезные господа инкогнито!
Из крайней избы, реквизированной под нужды таможни, выбежали два пухлых чиновника в недозастегнутых мундирах. У одного был перебинтован палец.
— Куда? — кричал один.
— Зачем? — вторил ему другой.
Яр приподнялся, сидя на козлах, и гаркнул таким командирским голосом, что оба невольно присели:
— Эт-то как понимать? Где все? Что за бардак?
— Где — кто? Бардак — где? — спросили чиновники.
— Ага! — загремел Яр. — Вот как вы исполняете… Вам уже на кабинет вице-короля плевать? Р-распустились! Ничего, голубчики, уж вы за это ответите!..
У Персефония зазвенело в ушах. Имперские солдаты собирались по ту сторону шлагбаума, чтобы насладиться бесплатным зрелищем.
Чиновники переглянулись с недоумением и страхом. Один поспешил на всякий случай подобострастно заверить:
— Ваше …ство! Всеми силами! Живота не пожалеем!
А тот, что с забинтованным пальцем, попытался застегнуть пуговицы, не преуспел и проблеял:
— Виноваты, ваше превосходительство, не были предупреждены!
— Что?! — взвился Яр и разразился потоком угроз, в котором рефреном звучало что-то вечное, вроде: «Не потер-р-рплю!» (в чем так и слышалось старорежимное «Запор-р-рю!») — но чиновник с больным пальцем слушал уже спокойнее, смекнув, что настоящая вина лежит на тех, кто не доставил вовремя указ, распоряжение, директиву или какую там еще чертовщину могли придумать наверху.
Пока тот, что со здоровыми пальцами, трясся и заверял, что он «всеми силами», этот уже исхитрился вставить словцо:
— Разрешите известить?
— Кого ты теперь извещать собрался, пустая твоя башка? Запороли дело, теперь извещать мне тут будешь!
— С вашего дозволения, ваше превосходительство, нам только приказ отдайте, а уж я мигом, можете положиться на сэра Добби!
— На какого еще сэра? — опешил берендей.
— На меня, с вашего превосходительнейшего дозволения, — пояснил чиновник.
В речи его не было ничего чужеземного, и физиономию он имел совершенно отечественную; почему-то это несоответствие с заявленным титулованием чуть не выбило Яра из образа. Персефоний нагнулся к берендею и со значением произнес:
— Сэр Добби, господин генерал, тот самый.
Берендей взял себя в руки и протянул:
— А, тот самый! — Так, что слышалось: «Как же, голубчик, все про тебя известно, о чем ты даже сам не догадываешься».
— Так я, с вашего дозволения… как прикажете известить?
— Ну, черт с тобой, сбегай извести: дипломатическая акция государственного значения.
— Тема мероприятия? — уточнил «сэр» Добби.
— Бросание свысока клятым имперцам исторической фальсификации.
— Уяснил, — кивнул чиновник и умчался со скоростью, какой трудно было ожидать при его телосложении.
Оставшийся в одиночестве товарищ его побледнел еще больше под суровым взглядом берендея.
— А… позволите ли… надо ведь и начальство известить? Пана атамана-то…
— А этот, Добби, кого же тогда извещать побежал? — удивился Яр. — Не начальство разве?
— Ну как же, — замялся чиновник. — Сэр Добби у нас, как бы сказать, сторонник другой партии… В каковой состоят, если дозволите сообщить, пан голова, пан распорядитель, Кальяна Дурьевна, Манья Асфиксевна… Много их тут развелось, ваше превосходительство! Но я-то за табельное начальство всей душой…
— Чтоб в минуту, — зарычал берендей, — весь наличный состав двумя шеренгами от того столба до старшего по званию — бегом-живо-марш!!
Чиновника со здоровыми пальцами как ветром сдуло. Яр исподтишка подмигнул Персефонию.
Не в минуту, но около того приказ таинственного «генерала» был исполнен, и наличный состав выстроился в указанном порядке — за тем исключением, что пан атаман на столб равняться не пожелал, а приблизился с лицом, исполненным подозрения. За ним семенил чиновник, уже полупридушенный всеми своими блестящими пуговицами, только теперь у него была наспех забинтована рука.
— Они это, сэр Бобби? — полголоса уточнил пан атаман.
— Так точно-с, ваше благородие! И бабенка ихняя-с… И экипаж-с.
Пан атаман окинул пронзительным взглядом непрезентабельные одежды Яра и Блиски, запнулся на щегольском костюмчике упыря и уже хотел было попросить документы, как Яр напустился на него — вполголоса, но оттого еще более страшно:
— Тебе что, сукин сын, погоны надоели? Или политику графства неправильной считаешь? А уж не с умыслом ли ты политическую акцию коту под хвост пустить решил?
— Па-азвольте, сударь, не имею чести вас…
— Про честь твою давно доложено, а про то, что имеешь, еще будет разговор, — пообещал Яр — туманно, если судить со стороны, но для завзятого мздоимца вполне однозначно. Подкосив, таким образом, его дух, берендей развил успех, рявкнув: — Да ты знаешь ли, кому свинью подкладываешь? — И, обернувшись к Персефонию, произнес: — Господин Ковырявичус, соизвольте…
Упырь небрежным движением вынул из кармана казначейскую грамоту с печатью беспредельности, Яр почтительно принял ее и сунул под нос полковнику. На взгляд Персефония, это была самая уязвимая часть плана: ну с какой стати таможенному офицеру трепетать перед бумагой из казначейства? Однако печать беспредельности сделала свое дело, и полковник затрепетал.
— Милостивый государь! Ваше прево… Да как же? Вы только скажите…
— Быстро весь наличный состав — на разгрузку ящиков с музейной маркировкой! — приказал Яр. — И чтобы непременно насмешливые лица сделали! Сейчас будем имперцев позорить.
Блиска за это время успела переговорить с имперскими пограничниками, поэтому, когда кохлундцы выставили ящики перед шлагбаумом, со стороны смежной державы уже прибыло начальство. Шлагбаум подняли. Сухонький полковник с глубоко посаженными недоверчивыми глазами откровенно растерялся.
— Не сочтите бестактностью, господа, но неужели вы вот так, даром, расстаетесь со знаменитой коллекцией?
— Натурально, даром, — грубовато ответил берендей. Он теперь спешил чрезвычайно, понимая, что каждая лишняя секунда может отрезвить кохлундских пограничников.
— Без всякой выгоды для себя?
— А если бы с выгодой, вам было бы легче?
— Это было бы понятно.
— Ну, так я с удовольствием оставляю вас в недоумении, а мне пора.
Он подозвал пана атамана и рыкнул:
— Только посмей сказать, что у тебя и речь не готова! — Пан атаман сказать не посмел, только выразил мимикой: нет, не готова… — Так. Стало быть, высокое идейное содержание акции — это тебе так, баран начихал?
— Разрешите искупить вину кровью? — выдавил пан атаман.
— Как ты собрался это сделать в мирное время?
— Подожду войны!
— Идиот…
Тут вдруг под руку подкатился «сэр» Бобби.
— Не судите его строго, ваше превосходительство, по лености природной категорически не способен к отправлению служебных обязанностей, назначен по медосмо… то есть по недосмотру. — Все воззрились на него в недоумении, по шеренгам пограничников пробежал неприличный смешок. — Разрешите приступить к исполнению обязанностей и.о. пана атамана на неопределенное время?
— Что ты плетешь? — воскликнул пан атаман.
Однако «сэр» Бобби и виду не подал, будто замечает его.
Преданно глядя в глаза берендею, он заявил:
— Дайте тему — и спокойно слушайте речь! Сэр Бобби не подведет.
Яр сделал вид, что готов сменить гнев на милость.
— Кхм… ну, потрудись на благо независимости! Тема: простые кохлундские труженики обнаруживают историческую фальсификацию и гневно бросают ее в лицо клятым имперцам.
— Замечательная тема, ваше превосходительство! — просиял «сэр» и потер руки, забыв, что одна из них забинтованная. — На такие темы надо романы писать! Политически грамотному разумному по такой теме пройтись проще, чем собаку раздразнить. Извольте заслушать!
Обогнув онемевшего от такой наглости пана атамана, он выскочил в пространство между двумя шеренгами и понес:
— Кохлундцы! Братья! Каждый из вас в сей знаменательный час задается вопросом: каков высокий ультрапатриотический смысл события, свидетелями которого мы стали? Прекрасный вопрос, сограждане, и прекраснее может быть только ответ на него, ибо высокий ультрапатриотический смысл события, свидетелями которого мы стали, по прозорливому замечанию нашей всенародно любимой заступницы госпожи Дульсинеи…