было необходимо для выживания людей. Месяц начинался с древнего праздника Всех святых – язычники в этот день старались умилостивить духов умерших, – а на следующий день отмечали праздник Всех душ. День святого Мартина (11 ноября) был традиционным праздником пахарей, также включенным в церковный календарь. В этот день – по крайней мере, в позднейшие времена – пекли пирожные, печенья и делали
frumenty, пудинг из вареной пшеницы с молоком, смородиной, изюмом и специями.
Мрачный двухнедельный период от сочельника до Богоявления, или Двенадцатого дня (6 января), когда поля были залиты дождем или скованы морозом, сделался самой длинной в году чередой праздников – четырнадцать или пятнадцать дней. Вилланы временно освобождались от повинностей, а работники поместья – сторож изгородей, пахарь, трудившийся для сеньора, пастухи, занимавшиеся выпасом овец, свиней и коров, – получали «вознаграждение», то есть еду, одежду, напитки и дрова, традиционные рождественские подарки.
Рождественские праздники несли с собой не только веселье, колядование и всяческие развлечения, но и освобождение от повседневных норм, связанных с поведением и статусом человека. Накануне Дня святого Николая (6 декабря) духовенство соборов выбирало «мальчиков-епископов», которые руководили службами в День невинных младенцев (28 декабря); им помогали школьники и мальчики-певчие. Первого января, в День дураков, священники и причетники надевали маски на мессу, пели «непристойные песни», превращали старые ботинки в кадила и ели сосиски у алтаря. Перед шумными рождественскими торжествами сеньор часто создавал особый отряд стражников в ожидании беспорядков. Арендаторы поместья, принадлежавшего лондонскому собору Святого Павла, были обязаны дежурить в поместье от Рождества до Двенадцатого дня за следующее жалованье: «Хороший огонь в большом зале, один белый каравай, одно приготовленное блюдо и один галлон эля [в день]».
В рождественские дни «дом каждого, как и приходская церковь, украшался падубом, плющом, лавром и всем, что было зеленого в это время года», сообщает Уильям Фицстивен, описывая Лондон XII века. В сочельник приносили рождественское полено, гигантский кусок древесного ствола, заполнявший очаг целиком и горевший все двенадцать ночей, пока продолжались празднества.
Рождество отмечали все обитатели замка, и самые могущественные, и самые незаметные. Держатели обязаны были делать особые подношения, но одновременно пользовались особыми привилегиями. Обычно они приносили сеньору хлеб, кур и собственноручно сваренный эль, а тот давал рождественский обед – в основном из доставленных ими же продуктов. Таким образом, сеньор устраивал праздничное пиршество без больших затрат для себя, держатели же часто предоставляли для него дрова, посуду, скатерти и полотенца. В начале XIV века три состоятельных виллана из поместья, принадлежавшего Уэльскому собору, получили «два белых каравая, столько пива, сколько они выпьют за день, по куску говядины и бекона с горчицей, одну тушеную курицу и сыр, дрова, чтобы готовить пищу… и чтобы жечь с обеда до заката и после этого, и две свечи». Другой виллан, арендовавший меньше земли, имел право присутствовать на рождественском ужине, но «должен был принести с собой… свою скатерть, свою чашку и свой траншуар и унести все, что осталось на его скатерти, и обязан был иметь для себя и своих соседей каравай, разрезанный на три части, чтобы играть со сказанным караваем в старинную рождественскую игру». «Старинная рождественская игра», возможно, была вариантом игры в «бобового короля»: в пироге или буханке хлеба запекали боб, и тот, кто его находил, становился королем празднества. Во многих поместьях, относившихся к аббатству Гластонбери, рождественский пир устраивался в главном зале, причем держатель приносил с собой дрова, тарелку, кружку и скатерть, «если он хотел есть на скатерти». Подавались хлеб, бульон, пиво, два вида мяса, и вилланы имели право остаться в зале и выпивать после обеда.
На другом конце социальной лестницы бароны и короли развлекали своих рыцарей и придворных, одаривая их «платьем» (рубаха, сюрко и плащ) и драгоценностями. В 1251 году Матвей Парижский жаловался, что Генрих III был скуп на рождественские дары и, более того, требовал приношений от подданных:
На этом празднике король (возможно, сберегая деньги из-за опасений относительно своего паломничества) не раздал праздничных одеяний своим рыцарям и домашним, хотя все его предки издавна имели обыкновение дарить королевские одежды и дорогие украшения. Королевский стол также был не столь богатым и гостеприимным, как обычно; и отныне он бесстыдно делил кров и стол с аббатами, священниками, клириками и людьми низкого состояния, пребывая с ними и выпрашивая подарки. Считались неучтивыми те люди, которые, помимо того что принимали его и домочадцев и устраивали великолепные развлечения, не удостаивали его, королеву, принца Эдуарда и придворных, всех по отдельности, великими и достойными подарками. Он даже не краснел, выпрашивая их, не так, как молят об одолжении, а так, как требуют причитающееся… А придворные и особы королевской крови не обращали внимания на подарки, если те не были роскошными и дорогими: прекрасные дворцы, золотые и серебряные кубки, ожерелья из драгоценных камней, великолепные пояса и тому подобное.
В эти двенадцать рождественских дней по улицам всех городов Европы разгуливали ряженые, которые стучались в двери домов и заходили, чтобы поплясать и поиграть в кости. Одна такая пантомима XIV века, данная в Лондоне для принца Ричарда (впоследствии Ричарда II), сына Эдуарда, Черного принца, описана Джоном Стоу:
Ночью сто тридцать горожан, нарядно одетых и обутых, в причудливых костюмах, под звуки труб, сакбутов, корнетов, свирелей и других инструментов, что были у менестрелей, а также при свете бесчисленных восковых факелов, отправились в Кеннингтон, близ Ламбета, где юный принц гостил у своей матери. В переднем ряду ехали сорок восемь человек, по виду и одежде – оруженосцы, по двое, в красных плащах и шелковых одеяниях, с красивыми забралами [масками] на лицах. За ними шли сорок восемь рыцарей, одетых так же. Затем следовал некто, богато разукрашенный, похожий на императора; за ним, на некотором расстоянии, другой, великолепно одетый, похожий на папу, затем – двадцать четыре кардинала, а следом – восемь или десять человек с черными забралами, суровых, как послы иностранных принцев.
Эти конники в масках, въехав в поместье Кеннингтон, спешились и вошли в зал; вслед за этим принц, его мать и сеньоры вышли из комнаты в зал, и ряженые поприветствовали их, разложив на столе пару игральных костей и тем выказывая свое желание поиграть с молодым принцем, что они и сделали, и при этом принц выигрывал всякий раз, когда бросал их… После этого им устроили пир, играла музыка, принц и сеньоры плясали бок о бок с ряжеными, которые тоже плясали; когда веселье закончилось, их снова угостили выпивкой, и они ушли в том же порядке, в котором пришли.
В