тех, что болтали много. А прочих бездельников принудить к делу, поля-то стоят, работать некому, а жаловаться все горазды. Вот взятых стражей и определим по фаимам, предварительно обработав, разъяснив, образумив. Так, чтобы без увечий сильных, конечно, иначе какая ж польза в хозяйстве. На одной только Мшистой мельнице нужно человек шесть, таскать, кидать, перебор, ветряков перетяжка, а ведь и лошадей, что не забрали — так поели сколько, значит и их подменить надо…
Булыжник, свежевыдранный из мостовой, перелетел через полсотни голов и ударился чётко в козырёк над крыльцом-трибуной. Прокатился, гремя черепицей, и ухнул вниз, приковав взгляды собравшихся. Это было уж слишком.
— Нет, ну это уж слишком. — Мельник рыкнул, махнул рукой, требуя нахала к себе. — Тащите-тащите. Что за оборванец такой? Ты чего позволяешь себе, чучело? Да я ж тебе руки переломаю! На ступеньку пристройте его, держите.
— Ломай, мудак брехливый, я тебя зубами грызть буду! — Нейт сопротивлялся, но совершенно безуспешно. — За что мы на валу гибнем⁈ За что Железные рёбра в грязи гниют⁈ Чтобы вы, сволочи толстомордые, слаще спали? Даже под носом у себя ничего не видите, за стены показаться боитесь! Вокруг жгут, жрут, режут, а вы… — он получил под дых, подавился, захрипел. Долго не мог говорить, сверкая глазами и громко сопя.
Из толпы послышались возгласы, потом перешёптывания. Кто-то его узнал, тут и там снова заговорили о дерзком налёте сардийцев. О котором, казалось бы, только недавно начали забывать.
— А… парень из фаима Ло́нго. — Касимир поставил к ноге стальную трость, которую уже было занёс. Продолжил почти застенчиво, немного понизив голос. — То был случай, без сомнения, несчастный. Поднимите, отпустите его. А нет, придержите немного, он ещё не в себе. Я, как и все здесь, — глава фаима Галли окинул взглядом притихший люд, — тебя понимаю. Потеря семьи… семей. Да и как служивый ты, наверняка, достоин уважения. От моего фаима вышло пятеро кирасиров, благодаря вам Маньяри только покусывают, но не рвут на части. Однако, будешь вытворять подобное — и сочувствие оставим. А пока иди. Собрание надо закрыть.
— Не закроем, пока я не высказался! — Нейт дал петуха, визгливый выкрик резанул уши. — И решать всё голосованием. Глав фаимов! Я такой же, как ты — глава фаима Лонго. Про поставки гнилья на Карсов вал, про негодное охранение округи, про…
— Главы собирались неделю тому назад. — Тяжело процедил толстяк. Было видно, что ему неприятно, но сказать — скажет. — Всё решили. А ты права голоса не имеешь. Вот и не подавай его, голос-то. Учтено мнение всех, кто того заслужил и имеет вес, возможности, кто достоин и вещает от лица своих семей. Имущественный ценз, парень. Мало быть просто последним из своих, за главой фаима всегда «тело». На этом всё, проводите его. — Подытожил он уже привычно-громко, поставленным резким голосом. — И снова — на чём прервались. Поскольку с пахотными лошадьми теперь печально…
Кьяра, наблюдавшая всё с балкона, проводила взглядом оттесняемого паренька. Вчера утром она видела его с Мэйбл. Щупловат, среднего роста, с резкими чертами лица и длинноватым носом… Не красавец. Должно быть — приглянулся Мэйбл, как один из вояк. Очень уж она падка на таких. Кьяра изящно прикрылась веером, овладела этим приёмом не так давно и теперь старательно практиковалась. То и дело на неё поглядывали мужчины, собравшиеся внизу. С определённого угла можно было увидеть и туфельки, и нижние юбки под платьем. Сама же девушка снова вглядывалась в Касимира Галли. Настолько тучных людей она, пожалуй, не видела. Мужчина был почти идеально круглым, живот свисал чуть не до колен, но выглядел плотно-набитым, и незаметно переходил в мощную широкую грудь, а чуть выше, совсем без намёка на шею, крепко сидела кочкообразная голова. Не красавец. Однако — каков деляга. Отбривал несогласных на раз, стариков, юнцов, мужиков и баб. Аки бык преграды — сметал любые возражения. Интересно, сумела бы она добраться до его достоинства, загляни он отдохнуть? Не важно, всё равно он наверняка считал себя выше этого. Твёрд, властен, богат, но, как назло, ещё и безнадёжно женат.
За остеклённой дверью раздался знакомый звонок. Колокольчик звал трудиться. Ранние гости хуже сардийцев.
Кроме неприлично раннего визита, клиент ещё и заметно попахивал, однако был клиентом постоянным, щедрым и потому получил сполна всё, за чем пришёл. Потея между лохматыми ляжками, периодически сплёвывая волосы, Кьяра старательно отводила взгляд от мерзкой язвочки с твёрдыми краями. Она не была брезгливой, тем более у неё самой пару месяцев назад бывали такие же, но удовольствия это не добавляло. Близость, искренне любимая ею, сильные мужские руки, горячее дыхание над ухом, непередаваемое ощущение наполненности с особенно одарёнными партнёрами — всё это как-то смазывалось, бледнело, превращалось в рутину. Из любвеобильной, живой, чувственной девушки вполне можно было превратиться в сухую, холодную тётку. Совсем как госпожа Дзилано. Кьяра заработала руками усерднее, решительно сдвинув бровки. Хотелось поскорее закончить и хорошенько выпить. Пока и это удовольствие не выцвело окончательно.
— Всё колдуешь? У-у-у, какой дух интересный. Этим можно напиться?
Мэйбл усмехнулась, не глядя на подругу. Подкрутив винт, прибавила огня в масляной горелке. Аккуратно, серебряной ложечкой, снимала поднимающуюся в сосуде пенку, посматривая при этом на песочные часы.
— Эфирные масла и растворяемые в них смолы — прекраснейшим образом сохраняют… всё, что подвержено тлену. Чрезвычайно нужные травки. На Карском полуострове не встречаются. А напиться, — девушка бросила оценивающий взгляд на Кьяру, сморщила маленький носик, — да, понимаю. Возьми там, в шкафчике, только не налегай сильно. Весь вечер, вся ночь впереди.
— Ещё и день. За который я планируй многое успеть. Напиться, забыться и проспаться. — Она опрокинула в себя стакан и растянулась на кровати. — У тебя так уютно. Хоть и темно. Тоже хочу свою комнату.
— У тебя же есть, выше к скале. Бросишь любимую хозяйку и прикормленных гулек?
— Из нас двоих ты сентиментальнее. Мои гульки хотя бы не сквернословят, не воруют по карманам и не норовят заглянуть в декольте.
— Декольте… сантименты… — Мэйбл исполнила сложный жест свободной рукой, означающий одобрение или иронию. Или и то, и другое. — Веер ещё изящный такой. Красотка, умница, так бы и съела. А мелюзгу эту вшивую точно скоро сожру. Один другого страшнее, быстрее, бестолковее. А сиськи — да пусть мальчишки глазеют, облизываются, кому плохо-то? От меня не убудет.
— Поэтому моё