Читать интересную книгу Солженицын и Сахаров - Рой Медведев

В условиях революции и в условиях гражданской войны ни одно правительство не может обойтись без тех или иных форм насилия. Но и самый беспристрастный историк должен будет сказать, что разумная мера в использовании насилия была многократно превышена уже в первые годы Советской власти. С лета 1918 года нашу страну захлестнула волна как белого, так и красного террора. Большая часть этих актов массового насилия была совершенно излишней и вредной даже с точки зрения логики и интересов классовой борьбы. Этот террор лишь ожесточил враждующие стороны, затягивал войну и порождал новые ненужные насилия. К сожалению, и Ленин в первые годы революции гораздо чаше произносил слово "расстрел", чем это вынуждалось складывающейся обстановкой. Солженицын цитирует Ленина не искажая, но лишь неодобрительно комментируя. Но вряд ли кто-нибудь сегодня одобрит такой, например, приказ Ленина председателю Нижегородского губсовета Г. Федорову: "Надо напрячь все силы, навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п." (подчеркнуто Лениным) (ПСС. Т. 50. С. 142). Вывезти - да, но зачем убивать женщин?

Об этих злоупотреблениях властью можно пожалеть, их следует осудить. И все же этот террор времен гражданской войны не предопределил страшный террор сталинской эпохи.

168

Ленин совершил немало ошибок, многие из которых он сам признавал неоднократно. Честный историк несомненно должен отметить все эти ошибки и злоупотребления властью. Однако обший итог деятельности Ленина, как мы уверены, был положительным. Солженицын думает иначе. Это его право. В социалистической стране каждый должен иметь возможность высказывать свои взгляды и свои мнения о деятельности любого политического руководителя.

Солженицын о Крыленко

Солженицын не жалует в своей книге ни одну из русских революционных партий. Эсеры - это террористы и краснобаи, "никогда достойно не возглавляемые". Меньшевики, видимо, только краснобаи. Но более всего достается от Солженицына большевикам, которые хотя и сумели захватить и удержать власть в России, но проявили при этом чрезмерную и совершенно ненужную жестокость. Из большевистских руководителей Солженицын особенно выделяет Н. В. Крыленко, председателя Верховного революционного трибунала и прокурора Республики, главного обвинителя на многих "показательных" судебных процессах в первые годы Советской власти. Этим процессам Солженицын посвящает почти полностью две главы ("Закон - ребенок" и "Закон мужает"), да и в других главах имя Крыленко встречается часто.

Конечно, можно сказать, что первые годы Советской власти были временем самой ожесточенной борьбы Советской республики за свое существование. И если нужна была революция и Советская власть, то ее нужно было защищать от многочисленных и беспощадных врагов, а этого нельзя было бы сделать без военно-революционных трибуналов и без ВЧК. Но и при этих оговорках нельзя все же не видеть, сколь несправедливы и бессмысленно жестоки были во многих случаях эти "судебные" и внесудебные расправы, сколь много было и в ВЧК, и в трибуналах случайных, неумных и до предела озлобившихся людей. И Крыленко стал здесь скоро одним из главных режиссеров, мало отличаясь при этом от председателя якобинского трибунала Коффеналя, который вместе с активными роялистами отправлял на гильотину и простых обывателей, в том числе 70-летних старух и 18-летних девушек, и революционеров, недовольных Робеспьером, и знаменитого химика Лавуазье, просившего хотя

169

бы позволить ему закончить важную серию опытов ("Нам не нужны ученые", ответил Коффеналь).

Конечно, Крыленко не был исключением среди большевиков. Но и не все руководители этой партии были похожи на Крыленко. К сожалению, революционерами становятся не только самые честные и мужественные люди своего времени. К революции, особенно в пору подъема, примыкают и люди озлобленные, тщеславные, честолюбивые, корыстолюбивые, люди с холодным сердцем и нечистыми руками, а также много просто неумных и тупых фанатиков, способных на все. Но это вовсе не повод, чтобы осуждать всякую революцию и всех революционеров.

Нужно учесть и другое. Для революционеров главным испытанием оказались не тюрьмы или каторга, не смелые атаки под пулеметным огнем белогвардейцев, не голод и холод, а власть, и при этом власть на первых порах почти ничем не ограниченная. Давно известно, что власть развращает и портит нередко и самых хороших людей. Приходится с сожалением отметить, что очень многие из большевиков не выдержали этого испытания властью. Задолго до своей гибели в мясорубке сталинских репрессий эти люди сами оказались руководителями и участниками многочисленных и жестоких репрессий, в большинстве своем ничем не оправданных, ненужных и вредных. Но из этого вовсе не следует, что и до революции все эти большевики были такими же несправедливыми и жестокими, равнодушными к страданиям людей, что они и тогда не руководствовались самыми лучшими побуждениями и самыми высокими целями и идеалами.

Надо полагать, что и Крыленко, вступивший в партию в 1904 году, был тогда не тем человеком, каким он стал в 1929 году.

Солженицын понимает это развращающее влияние власти над людьми. С предельной откровенностью он пишет, что и сам он после года тяжелой и голодной солдатской жизни, после года муштры и изматывающей шагистики, пережив немало несправедливостей от самых младших командиров, начисто все это забыл, едва лишь стал лейтенантом, а вскоре и капитаном. В своем сознании он стал резко отделять себя от подчиненных ему солдат, он все меньше понимал тяготы их фронтовой жизни, все более отделял себя от них, как человека иной породы и иной касты. Он не задумываясь пользовался всеми офицерскими привилегиями, называл на "ты" отцов и дедов, понукал своего денщика и даже был иногда настолько суров с солдатами, что какой-то старый полковник счел необходимым во время ревизии сделать

170

ему выговор. "Оказалось, - признается Солженицын, - что от офицерских погон, всего два годика вздрагивавших на моих плечах, натряслось золотой ядовитой пыли мне в пустоту между ребрами" (С. 551). Более того, едва не стал Солженицын и офицером НКВД, его убеждали пойти в училище НКВД, и если бы сильнее нажали, то согласился бы. И вспоминая свое офицерство, Солженицын, беспощадный и к себе, признается: "Я приписывал себе бескорыстную самоотверженность. А между тем был - вполне подготовленный палач. И попади я в училище НКВД при Ежове - может быть у Берии я вырос бы как раз на месте" (С. 175).

Но если за два года младшего офицерства так изменился Солженицын, то что говорить о Крыленко, который за срок намного меньший взметнулся от прапорщика до Верховного главнокомандующего всей русской армией, а затем и до председателя Верховного трибунала, заместителя наркома юстиции и главного прокурора РСФСР. Хотя и окончил Крыленко до революции два факультета, но от такой чрезвычайной власти опьянел и поглупел до неузнаваемости.

"Видимо злодейство, - пишет Солженицын, - есть тоже величина пороговая. Да, колеблется, мечется человек всю жизнь между злом и добром, оскользается, срывается, карабкается, раскаивается, снова затемняется - но пока не преступлен порог злодейства - в его возможностях возврат, и сам он "еще в объеме нашей надежды. Когда же густотою злых поступков или какой-то степенью их или абсолютностью власти он вдруг переходит через порог - он ушел от человечества. И может быть - без возврата" (С. 182).

"Пусть захлопнет здесь книгу тот читатель, кто ждет, что она будет политическим обличием, - пишет в другом месте Солженицын. - Если б это было так просто! - что где-то есть черные люди, злокозненно творящие черные дела, и надо только отличить их и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?.. В течение жизни одного сердца эта линия перемещается и на нем, то теснимая радостным злом, то освобождая пространство рассветающему добру. Один и тот же человек бывает в свои разные возрасты, в разных жизненных положениях совсем разным человеком. То к дьяволу близко. То к святому. А имя - не меняется, и ему мы приписываем все" (С. 175-176). В этом глубоком замечании Солженицына мы видим по крайней

171

мере частичное объяснение той драмы и того грехопадения очень многих большевиков, которые еще до того, как они стали жертвой сталинского террора, были уже отнюдь не последними винтиками в созданной Сталиным машине произвола.

Что предлагает Солженицын ?

Но если власть развращает и портит людей, если политика, как думает Солженицын, - "это даже не род науки, это - эмпирическая область, не описываемая никаким математическим аппаратом, да еще подверженная человеческому эгоизму и слепым страстям", если все профессиональные политики это "чирьи на шее общества, мешающие ему свободно вращать головой и двигать руками" (С. 393), то к чему мы должны стремиться, как строить справедливое человеческое общежитие?