Роланд открывает глаза, видит, как сквозь тьму несутся миллиарды звезд, и снова смыкает веки.
Он не знает, что происходит, но думает, что все в полном порядке. Колода все еще движется, карты все еще
т_а_с_у_ю_т_с_я
Опять ароматные, сочные куски мяса. Он чувствует себя лучше. Эдди тоже выглядит получше. Но у него встревоженный вид.
- Они подбираются все ближе, - говорит он. - Может, они и некрасивые, но кой-чего они все ж таки соображают. Они понимают, что я делаю. Уж не знаю, каким образом, но понимают и не одобряют. Каждую ночь они подбираются маленько поближе. Если ты в состоянии, так было бы совсем неглупо с рассветом перебраться подальше. А то этот рассвет может оказаться для нас последним.
- Что? - Это не то, чтобы шепот, а хрип, где-то на полпути между шепотом и обычной речью.
- Они, - говорит Эдди и жестом показывает на прибрежный песок. Дэд-э-чек, дам-э-чам и прочая херовина. Я думаю, Роланд, они - как мы: сами есть любят, а чтобы их ели - не очень.
Внезапно, в порыве крайнего ужаса и омерзения, Роланд понимает, что это за беловато-розовые куски мяса, которыми Эдди его кормил. Он не в состоянии говорить: отвращение лишает его даже того жалкого подобия голоса, какое ему удалось вернуть себе. Но все, что он хочет сказать, Эдди читает на его лице.
- А что же я, по-твоему, делал? - злобно шипит он. - Вызывал Красного Омара на дуэль?
- Они ядовитые, - шепчет Роланд. - Поэтому...
- Ну да, поэтому ты и доходишь. Но я, друг мой Роланд, стараюсь не дать им дойти до тебя. А что ядовитые, так гремучие змеи, вон, тоже ядовитые, а люди-то их едят. Они знаешь какие вкусные. Как цыплята. Я про это где-то читал. А эти, по-моему, с виду, как омары, вот я и решил рискнуть. Что нам еще-то жрать оставалось? Землю? Я пристрелил одного из этих гадов и уж варил его, варил - до умопомрачения. Больше ничего не было. А по правде-то они очень даже вкусные. Я каждый вечер по одному пристреливаю, как только солнце начинает садиться. Пока совсем не стемнеет, они двигаются довольно медленно. И я что-то не замечал, чтобы ты отказывался.
Эдди улыбается.
- Мне нравится думать, что, может, мне попался один из тех, что слопали Джека. Мне нравится думать, что я ем этого стервеца. Мне от этого вроде бы легче на душе, понимаешь?
- Один из них отъел кусок и от меня, - хрипит стрелок. - Два пальца на руке, один на ноге.
- Тоже неплохо, - не перестает улыбаться Эдди. Лицо у него бледное, какое-то акулье... но вид у него уже не такой больной, и запах дерьма и смерти, раньше окутывавший его, как саван, теперь, кажется, исчезает.
- Иди ты на хуй, - хрипит стрелок.
- В Роланде проснулся боевой дух! - восклицает Эдди. - Может, ты еще и не околеешь! Дуся моя! Это просто чудненько!
- Выживу, - говорит Роланд. Хрип вновь превратился в шепот. В горло ему опять начинают впиваться рыболовные крючки.
- Да ну? - Эдди вглядывается в него, потом кивает и сам отвечает на свой вопрос. - Ну да. По-моему, ты настроился выжить. Один раз я думал, что ты помираешь, а один раз - что ты уже помер. А теперь похоже, что ты выздоровеешь. Какого хрена ты так стараешься выжить на этом занюханном берегу?
- Башня, - одними губами шепчет Роланд, потому что сейчас он уже и хрипеть не может.
- Да зашибись ты со своей хлебаной Башней, - говорит Эдди и поворачивается, чтобы отойти, но изумленно оборачивается, когда рука Роланда, как тисками, сжимает его локоть.
Они смотрят друг другу в глаза, и Эдди говорит: "Да ладно уж. Ладно!"
- На север, - шевелятся губы стрелка. - На север, я же тебе говорил. - Говорил ли он ему об этом? Ему так кажется, но точно он не помнит. Все затерялось, когда перетасовывались карты.
- Откуда ты знаешь-то? - орет на него Эдди в приступе бессильной злости. Он вскидывает кулаки, словно хочет ударить Роланда, и сразу же опускает их.
"Просто знаю - так зачем ты отнимаешь у меня время и силы своими дурацкими вопросами?" - хочет ответить Роланд, но не успевает, потому что карты
т_а_с_у_ю_т_с_я
и его тащат, его подбрасывает и бьет о камни, голова у него беспомощно мотается из стороны в сторону, он привязан своими собственными портупеями к какой-то нелепой волокуше, и ему слышно, как Эдди Дийн поет песню, такую странно-знакомую, что в первый момент ему кажется, что это бред:
Эйй, Джуд... не дуриии... грустной песне подариии... все свое уменье...
Он хочет спросить: "Где ты слышал это, Эдди? Ты слышал, как я это пел? И где мы?"
Но прежде, чем он успевает спросить,
К_а_р_т_ы _т_а_с_у_ю_т_с_я
"Если бы Корт увидел эту конструкцию, он бы этому мальчишке башку прошиб", - думает Роланд, глядя на волокушу, на которой он провел день, и смеется. Смех получается не ахти какой. Звук у него, как у волны, когда она выбрасывает на берег камни. Он не знает, насколько далеко они ушли, но, во всяком случае, достаточно далеко, чтобы Эдди полностью выдохся. Он сидит на большом камне в свете угасающего дня, на коленях у него лежит один из револьверов стрелка, а сбоку стоит бурдюк, до половины заполненный водой. Карман его рубашки слегка оттопыривается. Там лежат патроны из задних концов патронных лент - все уменьшающийся запас "хороших" патронов. Эдди завязал их в кусок собственной рубашки. Основная причина того, что запас "хороших" патронов уменьшается так быстро, состоит в том, что один из каждых четырех-пяти тоже оказывается негодным.
Задремавший было Эдди поднимает голову.
- Чего смеешься? - спрашивает он.
Стрелок отмахивается и отрицательно качает головой: он понимает, что ошибся. Корт не прошиб бы Эдди башку за эту волокушу, хоть вид у нее странный и убогий. Роланд думает, что Корт, быть может, проворчал бы какую-нибудь похвалу - это случалось так редко, что мальчик, с которым это случалось, обычно не знал, как реагировать, и стоял, разинув рот, точно рыба, только что вытащенная из бочки повара.
Основными опорами служили две тополевые ветки примерно одинаковой длины и толщины. Ветром обломило, решил стрелок. Для поперечных опор Эдди взял ветки поменьше и привязал их к основным опорам всем, чем сумел: револьверными ремнями, клейкой веревкой, которой был прикреплен к его груди бесов порошок, даже сыромятным ремешком от шляпы стрелка и шнурками от своих собственных кроссовок. На опоры он положил постельную скатку стрелка.
Корт не ударил бы Эдди, потому что Эдди, как бы плохо он себя ни чувствовал, не стал сидеть на корточках и оплакивать свою несчастную судьбу, а хоть что-то сделал. Во всяком случае, постарался.
И Корт, может быть, похвалил бы его - как всегда, коротко, отрывисто, почти неохотно - потому что, как бы нелепо ни выглядела эта штука, она действовала. Это доказывали длинные следы, тянувшиеся назад, вниз по берегу, и в перспективе сливавшиеся в один.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});