– Я тебе верю, – не дослушав про стихи, сказал Игнат. – Верю, Ксёна. Я тебе сказать хотел: ведь теперь…
– Нас сегодня Звездочка в гости позвала, – еще более торопливо произнесла Ксения. – Только не знаю, к которому часу. У нее вечером спектакль, верно, после него. Это поздно, конечно, но ведь у тебя завтра выходной, правда?
Она проговорила это почти лихорадочно. Игнату показалось, она сейчас закроет ему рот ладонью, лишь бы он не успел сказать то, что давно хотел ей сказать.
Ее смятение передалось и ему.
– Д-да… – пробормотал он. – Выходной…
– Ну и хорошо! Она, когда после спектакля будет идти, к нам постучится. А я пока к сапожнику сбегаю. Знаешь, Харитоньич, холодный сапожник? На углу Малой Дмитровки и Настасьинского сидит. Отдам башмаки залатать. Наконец-то тепло стало, башмаки до осени не понадобятся!
И, так и не дав Игнату сказать ни слова, Ксения выбежала из комнаты.
Глава 4
– А по-моему, это просто выдумка! – Эстер фыркнула у себя в углу, тряхнула головою, и глаза ее сверкнули ярче, чем свеча на столе. Не зря Ксения звала ее Звездочкой – это было не только значение ее имени, но выражение самой ее сущности. – Знаю, Ксенька, ты сейчас возмущаться станешь. Но что же, если я в такое не верю? Положим, я в гимназии безалаберно училась. А все-таки даже я понимаю: есть же физические законы. Нельзя по воде ходить, яко посуху! Так не бывает.
– Так бывает, Звездочка.
Игнат почувствовал, что Ксения улыбнулась. Увидеть ее улыбку он не мог: Ксения сливалась с полумраком комнаты. Когда в самый разгар их ночной беседы погасло электричество и Эстер зажгла свечу, Игнат наконец понял, что было главным в Ксении… Она существовала на самой границе света и тени. Потому и растворялась теперь в неярком свечном полусвете.
Вообще-то уже и свеча была не нужна: за окном брезжил ранний июньский рассвет. «Марсель» был выше многих окрестных домов – их крыши расстилались под окнами его последнего этажа, будто поля в низине, и первые солнечные блики уже ложились на эти просторные крыши.
Свеча стояла рядом с бутылкой красного вина, и ее свет играл в нем драгоценными искрами. Вино принесла Эстер – купила в Торгсине, недавно открытом на Тверской улице. Она частенько заглядывала туда: ее привлекали, как говорила Ксения, прелестные бесполезности, которыми изобиловал этот магазин. К числу бесполезностей относились не только духи и помада, без которых Ксения в самом деле легко обходилась, но и французское вино, и сыр, и икра, и маслины. Все это продавалось за валюту, которую Эстер покупала у иностранных артистов, работающих в Мюзик-холле.
Игнат разобрался, что это такое, Мюзик-холл, когда Эстер пригласила его туда вместе с Ксенией. Это оказался театр, но какой! В нем не просто давали спектакли, как в Художественном, куда он ходил на пьесу «Чайка», и даже не просто танцевали и пели – в нем царила такая яркая, сияющая, звонкая жизнь, что Игнат сразу понял, почему Эстер стала работать именно там. Она и сама была такая – как огненный фонтан, весь состоящий из ослепительных разноцветных искр. Такой фонтан бил прямо посередине мюзик-холловской сцены, а вокруг него гуляла блестящая волна, состоящая из девушек, одетых в купальники с блестками. В программке было написано, что они называются «герлс». Девушки танцевали так слаженно, что как раз и сливались в одну ослепительную волну. Впрочем, Игнат сразу разглядел среди них Эстер. Она не сливалась ни с кем.
Он взял бутылку, разлил оставшееся вино себе и ей – не в стаканы, а в фарфоровые чашечки, украшенные вязью стихов. Ксения всегда приносила эти свои чашечки на такие вот задушевные посиделки – говорила, что и чашечки ведь задушевные, любовные, не зря же надпись. Сама Ксения вина почти не пила, а нынче и вовсе ни глотка не сделала: была пятница, и они с бабушкой постились.
Даже и непонятно, с чего начался разговор о том, можно или нельзя ходить по воде, яко посуху. Но он сильно взволновал и Эстер, и даже Ксению, которая обычно пребывала в таком внутреннем своем, таком замкнутом мире, что волнения мира внешнего касались ее слабее, чем обычных людей.
– Это возможно, если вера велика, – убежденно сказала она. – Спаситель поверил, что может идти по водам, пожелал этого – и пошел. Это и есть чудо.
– Не обижайся, Ксенька, но что-то в этом есть сомнительное. – Эстер пожала плечами. В этом движении было столько безотчетной красоты, что невозможно было взгляд отвести. – Ну зачем ему было этого желать? Спасал он кого-нибудь этим, что ли? Нет же. А раз так, это не чудо, а просто фокус, больше ничего. Как у нас в Мюзик-холле показывают.
– Это не так, – дрогнувшим голосом проговорила Ксения. – Это… кощунство так говорить!
– Не буду, Ксенька! – спохватившись, воскликнула Эстер. – Ну извини, а? Я тебя совсем не хотела обидеть, честное слово!
Игнат понимал, почему дрогнул Ксенин голос. Да и Эстер понимала, просто в пылу спора забыла, что божественная вера для ее подруги – вещь непреложная. Да и странно было бы ожидать, что девушка, выросшая в семье священника, чувствующая себя в церкви как дома, и даже лучше, чем дома, вдруг усомнится в силе Божьей воли.
– Разве я могу на тебя обижаться? – улыбнулась Ксения. – Ты от души говоришь, я понимаю. Знаешь, а давай я это место из Евангелия прочитаю! – вдруг предложила она. – Ты сразу поймешь, Звездочка.
– У меня Евангелия нету, – возразила Эстер.
Видно было, что ей не очень хочется слушать душеспасительное чтение.
– Я принесу! – Ксения вскочила с дивана. Ее фигура казалась почти бесплотной в раннем утреннем свете. – И бабушке сердечные капли дам, ей среди ночи велено пить. Я сейчас.
Ксения быстро вышла из комнаты.
– Как ты думаешь, она правда не обиделась? – спросила Эстер. – Вечно я не умею объяснить, что чувствую! Ну не верю я в бесплотные желания, в бесстрастные, понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Игнат.
Он в самом деле понимал, о чем она говорит. В ней не было ничего бесплотного – вся она была жизнь и страсть.
– Ты ей уже сказал, чтобы замуж за тебя выходила? – вдруг спросила Эстер.
Игнат опешил – и от такого прямого вопроса, и от того, как дрогнул при этом вопросе ее голос.
– А… откуда ты знаешь? – проговорил он.
– Не слепая же, – усмехнулась Эстер. – Ты бы видел, как ты на нее смотришь.
А ему-то казалось, что он умеет обуздывать свой взгляд! Вот на Эстер смотрит же он совсем обычно, так, что ни о чем она, со всей ее проницательностью, не догадывается…
– Сегодня скажу, – помолчав, произнес он.
– Она в тебя по уши влюблена, – сказала Эстер.
– Разве? – смутился Игнат.
– Конечно. Просто у Ксеньки, ты же знаешь, все не как у людей. Вот то, как она с тобой держится, для нее и значит быть по уши влюбленной.