— Аккомпанировать будет Джек, — сообщил Говард. — Ниспосланный нам Господом.
— Благодарю вас, падре, — отозвался Джек. — Гимн номер сто сорок два.
Ффиона производила двойственное впечатление: либо она девушка очень серьезная, либо сильно не уверенная в себе.
Темноволосая, довольно привлекательная, несмотря на тяжеловатый подбородок и плотно сжатые губы. Приглядевшись, Джек понял, что она еще совсем молода, — лет восемнадцати-девятнадцати, не более. Черные брови придавали ей выражение неизменной озадаченности. Яан сел на диван возле своего альта в потертом кожаном футляре; маленькие ноги болтались, не доставая до полу. Джек опустился на табурет перед роялем, потряс кистями, чтобы расслабить мышцы, и ободряюще улыбнулся мальчику, но тот на улыбку не ответил. Поистине эти двое эстонцев — два сапога пара, подумал Джек. Быть может, они ведут себя так в противовес чересчур возбужденному Говарду, создавая своеобразный контрапункт.
Ффиона спросила Джека, нужны ли ему ноты. Нужны, сокрушенно признался Джек, хорошо бы положить Шумана перед глазами.
Играла Ффиона превосходно, только без души; получалось добросовестно, но не очень музыкально. И хотя бы раз улыбнулась.
Когда они закончили, Джек поблагодарил альтистку.
— Сыграно безупречно, — похвалил ее Говард и скороговоркой перечислил несколько замечаний; Ффиона лишь молча кивала головой.
— Главное — перед прослушиванием непременно расслабьтесь. Это приказ. И начните с лица. За лицевыми мышцами расслабятся и все другие. Compris[58]?
На плотно сжатых губах Ффионы мелькнула улыбка. А занятно было бы поцеловать этот рот, подумал Джек; сначала чуть касаясь губ, чтобы они помягчели, а потом прильнуть долгим затяжным поцелуем… В кармане у Говарда зазвонил мобильник.
— Надо же, — подавляя раздражение, проговорил он в трубку. — Не волнуйтесь. Я ему объясню. Он здесь в полной безопасности.
Повернувшись к Яану, Говард сообщил, что его мама все еще в пути: автобус застрял в дорожной пробке.
— После взрывов движение в городе стало просто чудовищным, — заметила Ффиона.
Яан навострил уши. Говард спросил, не хочет ли он стаканчик сока гуавы.
— Да, пожалуйста, — вежливо ответил Яан.
Ффионе уже надо было ехать; все дружно пожелали ей удачи.
— Обрати внимание, эта девица ни разу не сказала «спасибо», — проворчал Говард, когда они с Джеком зашли в кухню. — Я это давно за ней подметил. А вот малыш Яан прекрасно воспитан, хотя и не англичанин. Сварить, как говорят у нас в Дербишире? Господам вроде тебя перевожу: «заварить чаю?». Вчера я испек кекс с клубничным джемом, и он даже поднялся!
— Спасибо, да, только по-быстрому. А мамаша Яана откуда едет?
— Из Баундз-Грин.
— Где это?
— Хороший вопрос. На севере, прямо на окружной, если ехать в сторону Энсфилда. Край зомби. Линия Пикадилли, если на метро, но после недавних событий она в подземку ни за что не полезет.
— Как ее фамилия?
— Крон. А что?
— Ничего. — Фамилию Джек слышал впервые. У него отлегло от сердца, но настроение почему-то не улучшилось. — Баундз-Грин — не ближний свет.
Яан внимательно разглядывал необычно яркий блик на столе — его отбрасывал освещенный солнцем стакан с соком. Говард принялся разливать чай. Клубничный кекс выглядел до смешного нелепо — ни дать ни взять высокий, как у ярмарочного паяца, цилиндр, разрезанный пополам вместе с головой; впрочем, на вкус кекс был очень хорош.
— Знаешь, как учитель музыки я почему-то пользуюсь большим спросом, — сообщил Говард, подхватывая салфеткой капли с носика чайника. — Прямо-таки нарасхват. Ажиотаж не меньший, чем на нестандартную недвижимость с красивым видом из окна, на оригинальные трюки, или на чип FCH.
Джек ничуть не хотел увеличивать количество своих учеников, однако почувствовал легкий укол зависти. Говард работает не покладая рук, потому что нуждается в деньгах. Он тоже был бы не прочь в них нуждаться, вдруг подумал Джек. Может, она сменила фамилию? Вышла замуж?
— Как дела у Милли? Экологический бизнес процветает?
— О, хорошо, что напомнил — мы же уходим в семь тридцать. Годовщина свадьбы.
— И какая? Солидная?
— Вполне.
— Рубиновая или брильянтовая?
— Думаю, пластмассовая. Двенадцать лет.
— А тогда, скорее, что-нибудь полудрагоценное, вроде яшмовой. Или, может, сапфировая. Уже двенадцать лет? Невероятно. Слушай, а все-таки вы с ней, несмотря на обстоятельства, молодцы. — Глаза Говарда увлажнились. — Уверен, рано или поздно, когда вы и ждать перестанете, обязательно случится что-то хорошее.
— Уже немало времени прошло, — уклончиво отозвался Джек.
Говард встал и подлил мальчику соку. Тот болтал ногами, легонько постукивая пятками. Сочувствие Говарда претило Джеку: все-таки он не дряхлый пенсионер и не инвалид. Он допил чай и поднялся из-за стола.
— Ну, я побежал. Спасибо за чай.
— Это тебе спасибо, правда-правда.
— Пока, Яан. Счастливо тебе.
Мальчик молчал, разглядывая стакан с соком; казалось, мысли его где-то далеко.
— Нет, я серьезно, — уже у двери решительно заявил Говард. — Ффиона Фортиссимо — не самое редкое дарование среди альтистов, но к музыке относится устрашающе серьезно. Для нее занятие с тобой значило очень много. Я твой должник.
Джек заметил, что из кухни за ними наблюдает Яан, и помахал ему рукой. Мальчик отвернулся.
Джек пошел вниз по мраморной лестнице; вдруг его пронзила мысль: а ведь Говард — его лучший друг. Из всех друзей только он один способен до слез огорчаться их бездетностью. Когда-то Говард вместе со своим покойным другом Джулианом даже подумывали усыновить ребенка, но оба целыми днями пропадали на работе (Джулиан был главным организатором музыкальных фестивалей). Опять же, дети никогда не оправдывают надежд родителей. Берио[59] написал свои тридцать четыре скрипичных дуэта для младенца-сына. И что-то не припомнить, чтобы сын Берио в конце концов увлекся игрой на скрипке. Впрочем, возможно, несчастному малышу просто не оставили выбора. Или же он смотрел ввысь на белоснежные облака и страстно мечтал об арфе.
Джек вышел на улицу и повернул к Болтон-гарденз. Краем глаза он заметил позади женщину, она перешла улицу и направилась к дому Говарда; Джек проводил ее глазами и спустя несколько мгновений рысцой поспешил вслед. Сердце в груди гулко колотилось.
Женщина уже поднялась по ступенькам к парадной двери. На ней была легкая юбка и свободная летняя блузка, с шеи, наподобие шарфа, свисала хлопчатобумажная кофта.