Женщина скрылась в подъезде.
Стоя за деревом на другой стороне улицы, Джек осторожно, одним глазом выглядывал из-за ствола. Из парадной двери, держась за руки, вышли мальчик и его мать; мальчик припрыгивал на ходу и болтал без умолку. Куда только подевалась его застенчивость? Держа футляр с миниатюрным альтом наперевес, словно ружье, мать молча слушала и с улыбкой кивала сыну.
Джеку хотелось громко окликнуть ее по имени, но он стоял недвижимо. Так и простоял столбом, пока она не скрылась из виду.
Джек сел к роялю и стал наигрывать «Für Alina» Пярта, так и сяк варьируя темп, ритм и свои воспоминания; вдруг в комнату вошла Милли и пожаловалась, что он не дает ей спать, а ведь уже два часа ночи. Она даже приняла его музицирование за запись Кита Джаррета[60], сказала Милли и обняла Джека; она не сомневалась, что муж играет в честь годовщины их свадьбы, воплощая в музыке свою грусть и радость. Он погладил ее руки и согласно кивнул.
Их праздничный ужин прошел прекрасно, хотя Милли отметила, что Джек встревожен, и знала, чем именно, — у нее самой душа не на месте. Конечно, тревога охватила буквально всех, стала фоном жизни. Они заказали две бутылки вина, еда на сей раз тоже порадовала, она почти соответствовала непомерной цене. Этот новый французский ресторан открылся недавно, причем в нескольких минутах ходьбы от их дома; столик пришлось заказывать за две недели до торжества. В интерьере удачно сочетались уют и роскошь, на стенах висели мягко подсвеченные литографии парижских дверей. Официантами работали настоящие французы; правда, держались они не столь холодно, как принято у них на родине, — они откровенно стреляли глазами, будто старались оправдать стереотипные ожидания посетителей-англичан. Джеку стоило огромных усилий исполнять положенную ему роль; с трудом владея собственным лицом, он старательно поддерживал беседу и натужно улыбался. Милли переутомилась на работе и, чтобы поднять тонус, пила больше обычного. Глаза у нее заблестели, щеки раскраснелись. Она только что заключила с гостиничной сетью выгодный контракт на использование мебели из древесины, подвергшейся вторичной переработке. Милли была очень горда собой и ни о чем другом говорить не могла.
— Суть в том, — она поправила расшитую бисером блузку, — что люди предпочитают останавливаться именно в «зеленых» гостиницах.
— Ну да, прилетев на лайнере, который сжег тонны керосина.
— Вообще говоря, такие гостиницы находятся исключительно в Британии. Это очень престижные отели. Мы намерены привлечь безработных мастеров к изготовлению мебели, причем производиться она должна из материалов, подвергшихся вторичной переработке. Надеемся в результате получить интересную и оригинальную продукцию.
— Туалеты с устройством для компостирования нечистот?
— Пока еще нет, но ждать не долго. Когда вода вытекает…
— Большинству людей, Милл, на все плевать. Это же, в сущности, племя жирных жадных эгоистов.
— Прекрати, Джек.
— Что именно?
— Ты как-то странно поджимаешь нижнюю губу. Выражение лица становится очень неприятным. И морщины появятся.
— Меня начнут уважать.
— Как тебе писалось?
— Писалось или писалось? Увы, источник иссох.
— Джек, не унывай. Сегодня наша двенадцатая годовщина. Я тебя люблю.
— Я тебя тоже, Милл.
Они чокнулись и выпили. Подошел официант, посмеиваясь себе под нос. Возможно, кто-то из поваров удачно пошутил.
По старой привычке они решили заглянуть в какой-нибудь стильный клуб, хотя не были завсегдатаями подобных заведений, а теперь еще примешивалось ощущение, что такие тусовки им уже не по возрасту. По-настоящему крутые клубы находятся в районе Камден-таун, а это не ближний свет, надо брать такси; вдобавок там роятся наркоторговцы — перспектива совсем не радужная. В конце концов, супруги вернулись домой, расположились в главной гостиной и под негромкие заунывные песни Джорджа Баттеруорта[61] — вполне под стать их настроению, — стали потягивать кальвадос. Крупные белые лилии, которые Джек еще днем подарил жене, неслышно сеяли оранжевую пыльцу из своих разверстых граммофонов. Он рассказал Милли про Говарда и Ффиону, но умолчал про Яана и, разумеется, про его мать.
— У меня такое чувство… — начала Милли, пристально глядя на мужа.
Они сидели лицом друг к другу. Милли забралась на диван с ногами. Лампы в гостиной даже не включали, горели только ароматизированные свечи. Все навевало покой, но Джек не чувствовал умиротворения.
— Какое же?
— Это должно случиться сегодня. Сегодня ночью.
— Что «это»?
— Душа моя наконец и вправду немного успокоилась. Отчасти потому, что я действительно устала донельзя, но кого это волнует? Мои защитные реакции отключились. А причина, мне кажется, в том, что я сама себе злейший враг, — как великое откровение отчеканила Милли. — По-моему, это своего рода психологическая самоблокада. Я словно отгораживаюсь от мира. Знаешь, Джек, я сделала мегаоткрытие: моя мать страшно подавляет меня.
— При чем тут Марджори?
— Мне кажется, именно из-за нее я лишаю себя возможности материнства.
— Что ж, допустим. По крайней мере, я тогда уже ни при чем.
— Если бы я спала с кем попало… Оставила бы тебя и трахалась направо и налево, без разбору…
— И подцепила бы СПИД, — вставил Джек.
— Не об этом речь. Я рассуждаю теоретически. Ведь на самом-то деле я люблю тебя.
— Так-так. И?..
— Очень может быть, Джек, что я бы — заветное слово начинается на букву «з».
— Забеременела. Верно?
— Да. Именно.
— И дальше что?
— А вот то, — проронила она, пристально глядя на него.
Джек потерял нить разговора. Ему казалось, что его лицо бесформенно оплывает. Он мысленно видел Кайю: она стоит на берегу Балтийского моря; в сумерках вода приобрела удивительный оттенок, не серебристый и не синий, а «металлик», блики, яркие и тусклые, пляшут перед глазами. Но он лег с Милли, они совокупились, как прежде, в старой испытанной позиции, она ухватила его за колени, а он гладил вдоль спины ее снедаемое отчаянным желанием тело, безмолвно медитируя по-японски; и все вышло прекрасно, она замерла, затихла. Он осторожно отполз, поднялся и стал наигрывать «Für Alina»; она тихонько подошла сзади, обняла его и зашептала на ухо:
— А то чувство меня не покинуло. Прямо-таки полная уверенность. Мне кажется, Макс сейчас с нами заодно.
Джек не сразу откликнулся. Мысль о том, что и Макс причастен к происходящему, что он машет им крохотными пальчиками с небес или откуда-то еще, не умещалась в голове.