Читать интересную книгу Голая правда - Светлана Успенская

Барыбин следил за ней тяжелым ненавидящим взглядом. Он видел, что она была стопроцентно уверена в своем успехе.

— Так вот, когда ты принесешь мне мой миллион, я могу порвать его или сжечь — на выбор — перед твоими глазами. Он мне не нужен. Деньги я всегда смогу найти, в крайнем случае, проживу и без них — не это ли полная свобода, свобода от власти денег?

— Зачем тебе тогда судебный процесс?

— Ты думаешь, что я хочу власти над тобой лично? — пытливо взглянула на него Евгения. — Ничуть не бывало. Если бы мне нужна была власть, я нашла бы способы удержать тебя. Просто я хочу, чтобы ты выкупил у меня свою свободу. Свобода продается. Она стоит миллион. Это немного, если учесть, что это Свобода. Это ужасающе много, если знать, что, чтобы заработать эти деньги, ты потратил десять лет жизни, нажил язву желудка и седину в сорок лет. Мне нравится видеть тебя в роли буриданова осла, который не знает, какую охапку сена выбрать. Я хочу посмотреть, что ты выберешь.

— Ты очень верно понимаешь ситуацию, — криво усмехнулся Барыбин.

— Ты даже не представляешь еще, насколько верно. Сейчас поймешь. Хочешь купить у меня свою свободу? Гони деньги, будешь бедным и счастливым со своей серенькой мышкой, выбившейся из секретарши в любовницы (она намекала на Ирину). Правда, я не уверена, что для нее подойдет рай с тобой и в шалаше. Если бы шалашик был трехэтажный… Впрочем, это ваши дела. Хочешь быть богатым — оставайся несвободным. Я прекрасно знаю, что если ты изымешь эти деньги из дела, то потеряешь в два раза больше. Не правда ли, я здорово рассчитала? И момент удачный, когда у тебя нет возможности для маневра!

— Да, ты здорово умеешь рассчитывать, жаль, что я раньше об этом не подозревал. Но предлагаю отставить в сторону прошлые обиды, — миролюбиво предложил Алексей. Он чувствовал, что загнан в угол. — Худой мир лучше доброй ссоры. Давай по-хорошему договоримся. Предположим, я беру обязательство выплачивать тебе ежегодное содержание, достаточное для того образа жизни, что ты привыкла вести, а ты отказываешься от своих требований.

Евгения отрицательно мотнула головой. От резкого движения ее волосы, собранные в тяжелый узел над головой, рассыпались и упали на плечи пышной волной, сверкающей темным золотом. Раньше Барыбин часто любовался ее роскошной гривой. Но теперь, посреди делового разговора, этот театральный прием показался ему искусственным, нарочитым.

— Я еще не все сказал. — Он, раздражаясь, повысил голос. И тут же одернул себя — он обещал Ирине быть сдержанным, не поддаваться эмоциям. Где же его хваленое хладнокровие? — Я оставлю тебе дачу, машину и все, чего ты пожелаешь. Что ты еще хочешь? Чего тебе еще надо? Не трогай моего дела, я тебя прошу, и ты будешь иметь в несколько раз больше, чем тебе надо.

— Откуда ты знаешь, что мне надо… Я сама не знаю, что мне надо… Но мне не нужны деньги, — с улыбкой, с которой разговаривают с маленькими бестолковыми детьми, повторила она.

— Брось пороть ерунду, я уже сыт по горло твоей доморощенной философией!

— И кроме того, ты не знаешь еще одного важного обстоятельства.

— Ну?

— Как, разве я тебя не посвящала в свои творческие планы? — деланно удивилась Евгения. — Мне казалось, что уже все об этом знают, а ты, мой муж, один остаешься в неведении.

Она сделала паузу, которая вывела бы из себя даже более сдержанного человека, чем Барыбин. Прошла по комнате, как ходят манекенщицы по подиуму, склонила голову к плечу и, изучающе глядя на супруга, тщательно разделяя слова, произнесла:

— Я сейчас дописываю книгу…

— Поздравляю, — ехидно произнес экс-супруг.

— Она будет называться… — Евгения следила за реакцией. — «Голая правда».

— Что-нибудь эротическое, в твоем стиле? — поддел ее Алексей.

— Ничего подобного. Доминанта в этом названии слово «правда», а не слово «голая». А тебе везде мерещится секс.

Барыбин решил отмолчаться. Такая перепалка была совершенно ни к чему. Сейчас надо выяснить, что еще она придумала.

— Я слушаю.

— В своей книге я хочу описать всю подноготную, всю правду этого грязного мира. Как ты понимаешь, книга автобиографическая, иначе ее никто не будет читать. К сожалению, люди любят сплетни, и приходится им в этом потакать…

— Ради Бога, пиши все, что тебе заблагорассудится, тем более что я сомневаюсь в твоих литературных талантах и в том, что кто-нибудь захочет прочесть.

— Напрасно сомневаешься, дорогой муж. Я неплохо знаю людей и их тягу к чужому грязному белью. Они прочитают. Хотя бы для того, чтобы узнать некоторые не очень чистые способы сколачивания капиталов…

Барыбин побледнел. Он понял ее намек. Это был удар ниже пояса. Когда между ними еще оставались какие-то чувства, в минуту глупой откровенности, о которой он сразу же пожалел, он рассказал ей о некоторых деталях своей коммерческой деятельности. Там было несколько не очень чистых, а то и просто криминальных эпизодов.

— Тебе никто не поверит, — глухо сказал он внезапно охрипшим голосом. — Не осталось ничего: ни документов, ни свидетелей, а слова — это пустой звук.

— Поверят. Хотя бы потому, что захотят поверить. Запачкаться легче, чем потом отмыться. А тебе это будет трудно вдвойне.

— Чего ты этим хочешь добиться?

— Ничего. Правды. Голой правды.

— Ты свихнулась. Ты рискуешь нажить себе кучу врагов.

— А тебе не кажется, что именно к этому я стремлюсь?

— Ты давно была у психиатра? Тебе пора провериться.

— Схожу. После выхода книги. Тебя приглашаю обмыть получение гонорара. Придешь?

— Сколько ты хочешь за то, чтобы мое имя в твоей книге не встречалось?

— Нисколько. Это благотворительная акция. В целях просвещения человечества.

— Назови сумму. Естественно, сумма, назначенная при разводе, сюда не войдет.

Закинув голову, Шиловская звонко расхохоталась. Белая тонкая шея вытянулась, грудь задрожала — она выглядела очень соблазнительно и хорошо это знала. Еще несколько месяцев назад Барыбин не удержался бы, чтобы не впиться губами в ее шею, в то нежное место, благоухающее духами, которое обычно скрыто копной волос. Но сейчас… Глухая ненависть толчками стучала в висках. Хотелось вскочить, заорать на нее, швырнуть на пол, ударить изо всех сил…

— Ты удивительно глуп, мой дорогой супруг, поражаюсь, как я этого раньше не замечала, — неожиданно спокойно и холодно произнесла Шиловская. — Я уже устала повторять тебе, что я не продаюсь. Ты привык к тому, что все в этом мире можно купить за деньги. А то, что нельзя купить за деньги, можно купить за очень большие деньги. Ты думал, что и меня купил. Так вот, я — редкое исключение из правил. Я не продаюсь. Боюсь, что тебе будет это трудно понять…

— Я постараюсь, — сказал он, вставая.

Дальнейшие переговоры были бесполезны. Она упряма как ослица, и чем больше с ней споришь, тем больше она заводится.

Она всегда была такая, просто раньше он не замечал в ней недостатков, был опьянен сильнее, чем алкоголем, вниманием этой красивой, умной, безумно интересной женщины.

А теперь он вообще жалеет, что встретился с ней. Если бы он обладал даром предвидения, то постарался бы спрятаться от нее, как от урагана, который все крушит, все сметает на своем пути, одержимый одной болезненной страстью крушить.

…Они впервые встретились на каком-то банкете. Его вытащила из-за стола полупьяная Величко и потащила знакомиться со своей лучшей подругой. Он был тогда, после развода с первой женой, сбежавшей в Штаты с его компаньоном, ужасающе, потрясающе одинок. Тогда его жизнь скрашивали только веселые ночные девочки, приезжавшие по вызову в любое время, когда он ощущал потребность в компании.

Она стояла с бокалом шампанского в руке среди солидных мужчин, вившихся вокруг нее, как мухи около блюдца с вареньем. Если бы она захотела, любой из них почел бы за честь оказаться ее спутником жизни. Когда ее выбор пал на Барыбина, как он гордился и был счастлив — какой он был тогда дурак!

Она была в тот вечер бледна и почти без косметики на лице — только серые глаза с тревожно расширенными зрачками выделялись болезненным лихорадочным блеском (после того как он ее хорошо изучил, Барыбин знал, что блеск в ее глазах означал всего лишь чрезмерную дозу спиртного). Волосы были подняты надо лбом в высокую прическу, отчего шея казалась тоньше, длиннее и беззащитнее.

Они разговорились. Неожиданно у них оказалось много общего во взглядах. Точнее, она тогда умело изображала родство душ. Ему показалось, что он встретил близкого человека. И все, коготок увяз — всей птичке пропасть.

Он был горд знакомством с ней и ее вниманием. Он казался себе избранным. Естественно, ведь Евгения могла выбрать себе любого из когорты людей, счастливых одним знакомством с ней. Но она выбрала его. Почему? Этот вопрос он часто задавал себе и не находил ответа, приписывая выбор своим личным достоинствам.