не мои чувства. Это Лера так чувствует. Я вдруг ощущаю себя очень маленьким и беспомощным на фоне этого амбала. Хочется забиться в угол. Но я перебарываю это и сцеживаю слюну во рту. Затем плюю. Прямо ему в рожу. Пусть даже идея дерьмовая.
— Пошёл нахуй, Серёга.
Он какое-то время молчит. Потом говорит:
— Дурочка, — а его локоть резко влетает мне в лицо.
Очухиваюсь я опять на полу, только одежда уже не такая мокрая и вертолёты меня больше не кошмарят. Зато появляется новая проблема — ужасная головная боль, словно мне её между огромных кусачек зажали и пытаются расколоть, точно орех.
Я медленно сажусь и вытираю лицо свободной рукой. На ладони остаётся короткая полоска крови. Этот козёл мне нос разбил. Вернее, этот ублюдок разбил нос Лере. А это звучит ещё хуже. И точно не останется безнаказанным.
Я вытягиваю ноги и начинаю осматриваться. Нихуя примечательного. Судя по разрухе и беспорядку, я в каком-то подсобном помещении. Свет горит, но тускло, словно лампу несколькими слоями пыли замело. Куча всякого инвентаря валяется прямо на полу: здесь и мячи, какие-то матрасы, полки с полотенцами. На дальней стене висит план эвакуации. Я прищуриваюсь и замечаю на плане огромный синий прямоугольник, напоминающий бассейн. Ну и в какой жопе я на сей раз, блин?
Распластавшись на полу, я тихо выдыхаю и начинаю думать обо всём этом. Если Лерин отчим устраивал ей подобные рандеву повсеместно, то ничуть не удивительно, что она пыталась покончить с собой.
В моих карманах, естественно, этот хер ничего не оставил. Ни сиг, ни телефона, ни жвачки, которую я планировал пожевать, прежде чем полезу к Свете сосаться. Вот бы её хоть глазком увидеть напоследок.
Но чтобы её увидеть, я должен выбраться отсюда, так? А чтобы выбраться отсюда, нельзя лежать и гнить. Есть кое-какие мыслишки…
Я дурак, если решаю, что это сработает. Но человек может надеяться, так, нет? На самом деле человек должен надеяться. А если он не надеется, это уже не человек, а мертвечина какая-то. Я так считаю.
Дёрнув рукой, я складываюсь в неебическую позу и задираю ноги. А затем начинаю хуячить этими ногами по трубе и орать:
— Помогите! Кто-нибудь! Спасите! Я здесь! Люди!
Через минуту дверь распахивается и я вижу Серёгу, только вверх ногами. Он с разгневанным еблетом подходит ко мне и небрежно сбрасывает мои ноги на пол.
— Кончай страдать ерундой, Валери. Никто тебе не поможет.
— Это ещё почему? — я сажусь, чтобы хоть немного визуально вырасти.
— Это заброшенное здание. Здесь никого кроме нас нет.
— Мы не в городе?
— Мы не в городе.
Я жду, но он не продолжает. Сука, так и знал, что всё из него придётся клещами вынимать.
— А где мы?
— В хорошо спрятанном месте.
— И отпускать ты меня не собираешься?
Серёга подозрительно молчит, и моё очко слегка сжимается. Мне бы не хотелось знать, что там за ебучий план цветёт в его воспалённом мозге.
— Тебе никто кроме меня не нужен, — наконец-то сообщает он. — Это наше место, Валери. Всё как тогда. Но ты больше не сбежишь.
— Напомни-ка, что было тогда?
— Что?
— У меня провалы в памяти, понимаешь, — я пожимаю плечами, — слишком часто били по голове, — и заглядываю ему прямо в глаза. Он отводит взгляд. И я всё понимаю. Всё понимаю и тут же начинаю злиться.
Дёрнувшись изо всех сил, я чувствую натяжение и как на пружине отлетаю обратно, так и не ухватившись за Серёгу.
— Сука! Что ты ещё делал?! Не только бил, но и насиловал?! Урод, я тебе пасть порву, сука! Сука!
Серёга отходит и на мгновение мне кажется, что он совсем уйдёт. Но он не уходит. Вместо этого он притаскивает мне тумбу, на которую ставит видак и телек, оба жутко пыльные и старые. Он суёт в видак какую-то кассету и жмёт на кнопку.
— Вспоминай, — говорит, когда телек вспыхивает. Шум медленно перетекает в плач, и вскоре совсем пропадает. Я слышу только Леркин скулёж, а то что я вижу… лучше бы я, конечно, этого не видел. Те фотки в школьной форме не единственное достояние этого ублюдка.
«Пожалуйста», — шепчет Лера в камеру, а у самой лицо всё в синяках. В кадре только рука Серёги, что тянет её за волосы, — «помогите».
«Кто? Кого ты зовёшь, куколка?», — подстёгивает уёбок, буквально тыча камерой ей в лицо.
«Токарево…»
Я сжимаю кулаки и подаюсь вперёд, пробуя расслышать то, что она нашёптывает за всеми остальными шумами.
«Токарево двадцать пять», — последнее, что она произносит, прежде чем отлетает от пощёчины. А потом она уже ничего не произносит. Этот уёбок просто бьёт и насилует её.
Я отворачиваюсь. Но Серёга подходит ко мне и сжимает мою рожу, разворачивая к телеку.
— Смотри, — шипит, — внимательно.
Сжав покрепче зубы, я всё-таки открываю глаза. Но не что бы смотреть.
Схватив Серёгу за руку, я дёргаю башкой и вгрызаюсь в его запястье. Он начинает орать и заряжает мне ногой по почкам.
— Мелкая стерва! — кричит отмороженный.
Я сплёвываю кусок кожи вместе с кровью. Вот бы сполоснуть ею горло.
— Я Валера, — тихо представляюсь. — И ты крупно пожалеешь, если тронешь меня, — это не храбрость. Ну, скорее крыша едет. Безумие, мать его. Я смотрю на него, раззявив рот и полуприкрыв один глаз. А затем улыбаюсь так широко, насколько это вообще возможно.
Лерку я в обиду больше никому не дам.
— Ха, — он прикидывает что-то пару секунд, потом отходит и скрывается за стеллажом с полотенцами. Мне становится чутка боязно. С чем он там так долго возится? Но вот, он наконец-то показывается, сжимая в руке ебучую биту. Какого хуя бита делает в бассейне? Это последнее, что сейчас меня волнует. Мало что можно поставить против биты, особенно если она железная, особенно сейчас, пока я Лера.
Он резко замахивается, а я развожу ноги. Бита влетает в бетонный пол и я слышу, как металлический сплав звенит.
— Ты будешь меня слушаться! — орёт Серёга. — Я вобью это в твой крохотный мозг!
Кровь у меня начинает течь быстрее в ожидании пиздюлей, которые